ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО
ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ
АРКАН X. Testamentum; Kabbala; Fortuna; Regnum Dei; Ordo; Sphinx; Rota Fortunae (Колесо счастья); Иероглиф (Указательный палец человека, Фаллос).
Rota Fortunae СЕЧЕНИЕ 4 - 18 (4)
АВТОРИТЕТ – ОПАСНОСТИ
Mercuriālis, e [Mercurius] Меркуриев: Mercuriales viri H любимцы Меркурия, т. е. поэты и учёные; herba m. Cato, PM бот. перелеска; saliva M. Pers ирон. слюнки, текущие при мысли о наживе. [B.32]
Auctoritas – Иероглиф (крыша прихлопывающая, стесняющая)
Иероглифом аркана служит крыша, – не та кровля, представление о которой вызывает в нас ассоциативное сознание защиты от непогоды, а крыша прихлопывающая, стесняющая, заставляющая нас задыхаться от сознания ограниченности нашей свободы и узости нашего горизонта.
tēctum, ī n [tego] 1) кровля, крыша (tecta domorum Lcr); навес, сень (tecta frondea V)…
tēctus, a, um 1. part. pf. к tego; 2. adj. 1) крытый (navis L); покрытый, одетый (plebejo amictu Lcn)…
…отхлебнул из бутылки, но без прежней жадности, покривился и потряс головой.
– Ну, выкладывай, зачем пришёл. Что хочешь: дачу, машину, путевку в Пицунду, подписку на журнал «Америка»?
– Да нет, – улыбнулся Ефим, всем своим видом показывая, что его притязания гораздо скромнее и выглядят, по существу, пустяком, из-за которого, право, даже неловко беспокоить столь крупного человека.
– Говори, говори, – поощрил Василий Степанович.
Наконец Ефим собрался с духом и изложил суть своей просьбы сбивчиво и бестолково. Василий Степанович слушал его внимательно, после чего ещё отхлебнул из бутылки и посмотрел на Ефима по-новому.
– Значит, – уточнил он протрезвевшим голосом, – ты дачу не просишь, машину не хочешь, в Дом творчества не собираешься, журнал «Америка» тебе не нужен, тебе нужна всего-навсего только шапка. Причём не какая-нибудь. Из кошки тебя не устроит. Нет? А из кролика тоже нет?
Ефим улыбнулся и скромно потупился.
– Ну да, – повторил Каретников благожелательно. – Всего-навсего шапку. Из кошки не годится, из кролика не идёт. Может, тебе боярскую шапку? Может, соболью? Да ты что! – вдруг закричал он, вскочив и хлопнув себя по ляжкам. Ты кого за дурака держишь, себя или меня? Ты, может быть, думаешь, что ты умная еврейская голова, а я пальцем деланный и щи лаптем хлебавший. Ты думаешь, что дачу попросить – это много, а шапку – ничего. Врёшь! закричал он так громко, что Ефим невольно попятился.
– Василий Степанович, – пробормотал Ефим, испугавшись, – да что это вы... Да как же... Да я просто не понимаю.
– Врешь! – повторил Василий Степанович решительно. – Всё врёшь и всё понимаешь. Ты не хуже меня знаешь, что тебе не шапка нужна, шапку ты у какого-нибудь барыги за сотню-другую можешь купить не хуже. Тебе не это нужно. Тебе нужно другое. Ты хочешь дуриком в другую категорию, в другой класс пролезть. Хочешь, чтобы тебе дали такую же шапку, как мне, и чтобы нас вообще уравняли. Тебя и меня, секретаря Союза писателей, члена ЦК, депутата Верховного Совета, лауреата Ленинской премии, вице-президента Всемирного Совета Мира. Так? Та-ак, – с удовольствием ответил сам себе Каретников. – Именно. Умный ты, я вижу, чересчур даже умный. Ты будешь писать о хороших людях, будешь делать вид, что никакой такой Советской власти и никаких райкомов-обкомов вовсе не существует и будешь носить такую же шапку, как я? Дудки, дорогой мой. Если уж ты хочешь, чтобы нас действительно уравняли, то ты и в другом равенства не избегай. Ты, как я, пиши смело, морду не воротя: «Всегда с партией, всегда с народом». Да посиди лет десять-двадцать-тридцать с важной и кислой рожей в президиумах, да произнеси сотню-другую казённых речей, вот после этого и приходи за шапкой. А то ишь чего захотел! Шапку ему дайте получше. А с какой это стати? Ты вот мне небось завидуешь, что за границу езжу и тряпки всякие привожу. Это ты только одну сторону моей жизни видишь. А того ещё не видишь, что я помимо тряпок ещё там за мир во всём мире, ети его налево, борюсь. Ты вот тоже в турпоездке в Париже был. Тебе там вопросы задавали? Задавали. А ты что отвечал? Ты отвечал, что политикой не интересуешься, географией тоже, и, где находится Афганистан, точно не знаешь. А мне так крутиться нельзя. Я не могу сказать, что политикой не интересуюсь. На вопросы должен отвечать прямо, прямо и отвечаю. Что я думаю об Афганистане? Думаю, что этих душманов надо давить. Что думаю о политзаключённых? Думаю, что политзаключённые есть в Южной Африке, в Чили и на Гаити. А у нас есть уголовники и сумасшедшие. Думаешь, мне приятно это говорить? Нет, очень даже пренеприятно. Я тоже хочу улыбаться, и чтобы мне улыбались. Тоже хочу писать о хороших людях. Тоже хочу делать вид, что в политике и географии не разбираюсь. Ты думаешь, ты против Советской власти не пишешь, а мы тебе за это спасибо скажем? Нет, не скажем. Нам мало того, что ты не против, нам надо за. Будешь бороться за мир, будешь, как я, писать о секретарях обкомов-райкомов, тогда всё получишь. Простим тебе, что еврей, и дачу дадим, и шапку. Хоть из пыжика, хоть из ондатры. А тому, кто уклоняется и носом воротит, вот на-кася выкуси! – И поднёс к носу Ефима огромную фигу. Он сделал этот грубый жест, не задумываясь. Даже не предполагая, что из него могут произойти какие-нибудь последствия. Да будь это в другой раз, их бы и не было. Но тут... Ефим потом и сам не мог понять, как это произошло. Увидев перед собой фигу и услышав «на-кася выкуси», Ефим сначала слегка отпрянул, а потом качнулся вперёд и, как собака, тяпнул Каретникова за большой палец, прокусивши его до кости.
В. ВОЙНОВИЧ [B.104.2]
…все действующие лица двух актов этой драмы – писатели-фронтовики – и Симонов, и Твардовский, и Фадеев, и Кожевников. Все они более-менее ровестники. В сорок девятом, в самый разгар борьбы с космополитизмом Гроссман отнёс роман, который тогда назывался «Сталинград», в «Новый мир» к Симонову. Симонов год согласовывал роман по инстанциям и, в конце концов, отказался. Но тут в «Новый мир» пришёл главным редактором Твардовский, и ему надо было начать свой журнал с события. За поддержкой он обратился к члену редколлегии Шолохову. Тот ответил: «Кому вы поручили писать о Сталинграде? В своём ли вы уме?»
Неожиданно роман поддержал Фадеев и два года боролся за него бок о бок с Твардовским. Гроссману поставили три условия: изменить заглавие, чтобы не узурпировать Сталинград, задвинуть еврейскую тему и написать главу о Сталине. Все три Гроссман выполнил.
Фадеев приехал к нему на беговую. Они долго искали название. Выбрали «За правое дело» из речи Молотова в первый день войны. Главу о Сталине из верстки потом изъяли – Гроссман, всё равно, написал её не так. После семи лет работы и трёх лет бесконечных переделок он извёлся до безумия. Наконец, в пятьдесят втором году роман был напечатан в четырёх номерах «Нового мира» и сразу стал бестселлером пятидесятых.
Тринадцатого октября по предложению Фадеева роман выдвинули на Сталинскую премию. Критики всерьёз заговорили о том, что Гроссман написал советскую «Войну и Мир».
Бенедикт САРНОВ, критик, литературовед, академик АРСС: «Но тут началось нагнетение антисемитской кампании, «Дело врачей», появилась в «Правде» санкционированная, а, может быть, даже и заказанная Сталиным статья Бубенова о Гроссмане. Начинало разворачиваться «Дело Гроссмана». Это было бы в литературе то же самое, что «Дело врачей».
Фадеев отрёкся от романа, Твардовский каялся, что напечатал его в своём журнале. И от всего этого кошмара зимой пятьдесят третьего Гроссман с Липкиным уехали, вернее, сбежали к Липкину на дачу…
Через год после смерти Сталина Фадеев нашёл в себе силы публично извиниться перед Гроссманом на съезде писателей. А вот с Твардовским они поссорились: Гроссман зашёл в «Новый мир», чтобы выяснить отношения, как мог Твардовский предать роман и его… И Твардовский его послал. [T.10.CDXXXVII]
Auctoritas – Mysterium
Чем неопределённее источники, тем крепче укореняются в наших головах мифы и легенды. [T.10.CCLIV]
Однажды мы говорили о книгах, и он заметил, что так называемая духовная литература чаще всего бесполезна. А самые удивительные жемчужины спрятаны в совершенно не претендующих на особую духовность книгах. И в доказательство процитировал мне одну книгу…
Виктор ПЕЛЕВИН [B.51.18]
*
Бронислав ВИНОГРОДСКИЙ, китаевед, переводчик: «…и однажды он пришёл сам. И вот мы начали общаться, и он очень хотел съездить в Китай.
…и к какому-то моменту я организовывал поездку в Китай, и поехала, следовательно, достаточно большая группа людей, в конце концов, собралась, куда вписался и Витя, которого я повёз по каким-то там своим даосским местам. И его точка интереса, конечно, была даосская тема, потому что даосская тема же сильно присутствует у него, всё время, собственно говоря, кончая вот этим последним романом «S.N.U.F.F». И, конечно, он интересовался всей этой гадательной нумерологией, и, вообще, китайской нумерологией…
…и после вот этого общения больше мы уже не общались. Потом он, значит, после этого приезда он исчез, и потом через год или через два появился «ДПП (NN). Числа», где там я был абсолютно узнаваемо выведен в качестве одного из героев по имени Простислав…
Я воспринял этот роман как Витину благодарность, выраженную мне, потому что все остальные были значительно хуже…
Я про него много думаю, говорю, размышляю. В общем, я не могу сказать, что я, там, прочитав его, вот, прямо захотел ещё бы и пообщаться – это не интересно – он писатель больше чем личность. Я думаю, что, может быть, действительно правильный писатель должен иметь такой характер, вот такой вот нелюдимый, и, в общем, не очень сильно показывать радость в общении с людьми…» [T.10.CDXXXIX]
Другой точкой пересечения стало само отношение к жизни, как к увлекательной игре и авантюре. Писатель – человек творческий – всегда ещё и «человек играющий» – «Homo ludens».
Игровой человек расскажет о себе любую гадость и, даже, с удовольствием – вот я какой! Он отделяет себя от себя и созерцает своё непотребство в третьем лице, охотно труня над собой и прямотою признания кажется святым. И всё потому, что он набирает и рассматривает судьбу, как авантюрный сюжет. [T.10.DXXVII]
– Благодарю вас, – растроганно сказала я и двинулась дальше, но, пройдя шагов десять, вернулась.
Он сидел, всё так же понуро уставясь в землю, на грязные босые ноги, и когда я вновь заговорила, с такой же смиренной готовностью поднял голову.
– Знаете, я тут немного пишу… – пробормотала я в сильном возбуждении, проводя наждачным языком по нёбу пересохшего рта, – и хотела бы кое-какие ваши высказывания взять в качестве эпиграфа, если вы не возражаете.
– Берите, – разрешил он вяло.
– Но… можно ли на вас сослаться?
– Да ради Бога! – отмахнулся он.
– А… как же… как писать?
– А так и пишите, – сказал он. – «Иисус Христос. В личной беседе».
Я молча кивнула, попятилась и пошла…
Дина РУБИНА [B.108.8]
*
Елена Петровна утверждала: «Тайную Доктрину» – учение о Тонком Мире и Космическом Сознании – ей телепатически продиктовал таинственный Махатма М. У неё появилось множество последователей, в Америке и в Европе возникли Теософские общества. Но были и противники. Они считали, что «Тайная Доктрина» – плод её фантазии.
Наталия Ковалёва, кандидат философских наук, публицист: «Когда недоброжелатели Блаватской попытались обвинить её в том, что она сама выдумала своих махатм, и на самом деле их не существует, то в Индии на её защиту встали самые авторитетные священнослужители. Появилось письмо, подписанное этими священнослужителями, в котором, в частности, говорилось: (цитирует) …Махатмы или Садху не измышление госпожи Блаватской, а Высшие существа, в существовании которых никто из просвещённых индусов не сомневается…» [T.10.CXXVI]
…ещё до выхода «Американских граффити» фантазия Джорджа Лукаса обратила свой взгляд к звёздам.
Gary Kurtz, Producer: «Всё это время он твердил, что хочет снять картину о приключениях Флэша Гордона (Flash Gordon) – космическую оперу (от англ. space opera) – на основе старого фильма тридцатых. Он начал работать над этим понемногу».
George Lucas, creator of Star Wars: «Люди говорили: «Зачем тебе это нужно?» – А я отвечал: «Знаете, забавно будет снять что-то для молодёжи, попробовать впечатлить их. Я хочу это сделать».
С помощью своей галактической сказки Лукас надеялся вернуть к жизни классику жанра. В числе его вдохновителей оказался Джозеф Кэмпбелл (Joseph John Campbell) – автор трудов по мифологии и религии разных народов.
Prof. Leo Braudy, University of Southern California: «Когда Лукас писал сценарий к «Звёздным войнам», он живо интересовался авторами вроде Джозефа Кэмпбелла. Самое интересное в работах Кэмпбелла было то, что он пытался выявить общие черты, связи в мифологии разных культур, создать на их основе общую картину».
George Lucas, creator of Star Wars: «Я попытался разобраться в законах мифологии. Проходят тысячелетия, а мотивация и поступки людей остаются теми же – рассказы о них лишь видоизменяются».
Bill Moyers, Journalist and Writer (White House Press Secretary): «У Джорджа бы ничего не вышло, ни будь он отличным репортёром. Он начал с того, что стал собирать информацию из своих самых лучших источников. Он вовлёк Кэмпбелла в этот процесс, заставил его увидеть замысел «Звёздных войн». Интересовался «А это верно? Правильно ли подобран герой?» Джозеф Кэмпбелл сказал мне: «Самый яркий парень из всех, что мне попадались – это Джордж».
Подобно эпикам «Одиссея», «Беовульф» и легенде о короле Артуре, в основу «Звёздных войн» легли типовые мифические герои.
Carrie Fisher, «Princess Leia Organa»: «У нас есть юноша в поисках приключений, – герой, с которым отождествляет себя зритель, – у нас есть головорез, ну, и девица – совсем непростая девица, – однако нуждающаяся в помощи. Есть мудрый старец, которого нужно отыскать, есть забавные герои-помощники. Идеально подобранные герои, работающие для истории».
George Lucas, creator of Star Wars: «Это традиционная мифическая история, может быть, оторванная от реальности. Где герои – это ключевой фактор».
Walter Cronkite, Journalist: «Звёздные Войны Джорджа Лукаса вытряхнули нас из состояния депрессии, в которой мы находились в семидесятых, и заставили взглянуть в космос на наше возможное будущее. Этот фильм единственный в своём роде».
Bill Moyers, Journalist and Writer (White House Press Secretary): «Время решает всё в искусстве: появись «Звёздные войны» раньше – и это Бак Роджерс (Buck Rogers), позже – и кино промахнётся мимо нашего воображения. Они появились как раз, когда заканчивалась война во Вьетнаме, когда Америка чувствовала внутреннее смятение. В то время, когда старые истории были рассказаны. Появились ко времени и сработали. А ещё – ведь это необыкновенно интересно – смотреть «Звёздные войны» необыкновенно интересно».
Prof. Leo Braudy, University of Southern California: «Люди начали общаться при помощи атрибутики «Звёздных войн». Они говорили: «Да прибудет с тобой сила». Это было что-то вроде пароля, доказательства того, что ты свой, – ты видел фильм и, таким образом контактируешь с людьми, которые видели фильм».
«Звёздные войны» превратились в своеобразное рукопожатие. Успех фильма коренным образом изменил и судьбы его героев. [T.22.IV]
Леонид ВЫСКОЧКОВ, доктор исторических наук: «…кстати, его любимыми пьесами, как это ни странно, по свидетельству артиста Бурдина были «Горе от ума» и «Ревизор», благодаря которому он был поставлен в Александринском театре. Вы знаете эту крылатую фразу, что «здесь всем досталось, особенно мне», и когда он был в Чембаре во время аварии, повредил ключицу, лечился, ему представляют местных чиновников…
Когда они ушли, он говорит: «Ба! Да я их всех знаю». – «Вы не знаете их, Ваше Величество!» – «Да, я их всех знаю по «Ревизору» – говорит Николай Павлович (Романов, Николай Первый). Он хорошо понимал вот эту язву России – чиновничество – бюрократию, особенно на местах». [T.10.CI.112]
*
Игорь ВОЛГИН, академик РАЕН, доктор филологических наук: «…начнём не с Достоевского, а с «Нашего всего» – с Пушкина. Вот Пушкин пишет жене в октябре 1833-го года из Болдино. Наталье Николаевне он пишет: «Знаешь ли ты, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: «как Пушкин стихи пишет – перед ним стоит штоф славнейшей настойки. Он хлоп стакан, другой, третий, и уж начнёт писать». И Пушкин добавляет – «Это слава».
Значит, что мы видим? Мы видим, что мифология возникает ещё при жизни автора. То есть мифологическое пространство столь же реально, как и пространство историческое, выходит. И вот через три года Гоголь в первой редакции «Ревизора», у него есть такое замечательное место. Хлестаков говорит: «А как странно сочиняет Пушкин. Вообразите себе, перед ним стоит в стакане ром, славнейший ром, рублей по сту бутылка, какова только для одного Австрийского Императора берегут, и потом уж как начнет писать, так перо только: тр… тр… тр…». Это не вошло в окончательную редакцию, но интересно, откуда это? Конечно это исходит от самого Пушкина, это пушкинская мифология…
Я повторяю, что мифология возникает ещё при жизни художника, и фактически есть две биографии, – биография реальная и мифологическая, – они существуют одновременно. Причём с течением времени мифологическая компонента может превалировать, она может стать основной компонентой в биографии. Мы имеем дело с мифом уже, а не с реальной историей.
Но возникает вопрос: должны ли мы исследовать одинаково и то и другое? То есть, что есть истина, должны ли мы вопрошать во время биографического исследования? Или нам надлежит исследовать и мифологию, её мифопорождающие механизмы? То есть, в таком случае, это уже имеет отношение к биографии общества самого, в котором живёт тот или иной писатель…» [T.10.CI.31]
Дина РУБИНА, израильская писательница, пишущая на русском языке: «…нет, как раз место писателя именно за рабочим столом. Чем больше он там сидит, чем выше риск заработать проблемы с позвоночником и геморрой, тем лучше получается на бумаге. Увы, никто никогда не заменит настоящую тяжёлую каторжную горнодобывательную, или горнодобывающую, – не знаю, как сказать правильнее – работу, когда ты находишь месторождение, начинаешь оценивать залежи этого месторождения, начинаешь бурить. Тоже, знаете ли… А потом идёт руда, а потом хочется закрыть это месторождение, потому что понимаешь, что ты просто не в состоянии это всё освоить, как теперь это говорят. А потом начинается тяжёлая работа.
Нет, конечно же, путешествуя я ровно столько, сколько путешествует средний москвич, потому что создание собственного мифа – это тоже обязанность писателя. Писателя не бывает без мифа, знаете… Я, на самом деле, веду довольно скучную унылую повседневную писательскую жизнь. Да, я иногда выезжаю…» [T.10.LXIX.6]
Станислав ГОВОРУХИН, кинорежиссёр, сценарист, актёр кино: «…я его всегда ощущал поэтом. И он себя ощущал в первую очередь поэтом, не артистом, не певцом, а поэтом. Но, надо сказать, что в жизни он совсем не был похож на поэта. Он был такой, заводной, такой, контактный. Он любил, рассказывая что-нибудь, ну, какой-нибудь подмеченный случай, приврать.
Помню, мы сидели у него на кухне, пили чай. Пришёл, значит, Никита Михалков, – он жил на два этажа выше, – он приехал только что из Тегерана. Рассказывал про шаха, про шахиню – фантастику какую-то рассказывал. Потом Никита ушёл, Володя проводил, закрыл за ним дверь, вернулся на кухню, говорит: «Смотри как талантлив, собака. Да. Всё наврал, а как интересно». И сам он (Высоцкий) был точно такой…» [T.10.CCXXIII]
Людмила ШТЕРН, журналист, прозаик, кандидат геолого-минералогических наук: «Могу свидетельствовать с рукой на Библии, что Довлатову Америка не нравилась, не обожал. Ему было трудно здесь. Да, он стал признанным писателем. Но «признанным» среди кого? Он совсем не американский писатель: он не знал язык, он знал чуть-чуть. И у него не было здесь среды по-настоящему, вся среда осталась Там. И он об этом мне много раз говорил. Он мечтал вернуться в Россию, и мечтал о доблестях, о подвигах, о славе…
Вот как мечтал о деньгах и о славе. Это была его идефикс. И, какой всё-таки Бог, какое у него недоброе чувство юмора – Он всё это ему дал – но только Серёжа об этом не знает». [T.10.CCLI]
*
Людмила ШТЕРН, журналист, прозаик, кандидат геолого-минералогических наук: «Иосиф (Бродский) преподавал в университете, кстати, в пяти университетах. В Америке, если ты не Кинг, ты не можешь заработать литературой, поэтому все серьёзные писатели ещё и преподают». [T.10.DXLVIII.2]
Алла ГРАЧЁВА, доктор филологических наук: «Ремизов всю жизнь строил легенду о самом себе. Причём в эту легенду входило, и, отчасти, это была такая защитная маска ребёнка, который с детства ощущал на себе какую-то несправедливость и судьбы, и обстоятельств, такая защитная маска чудака, юродивого, простеца».
«18-го ноября 1897-го года. Роковой для меня день: арест и Таганская тюрьма. И потом ссылка в Пензу».
Алла ГРАЧЁВА, доктор филологических наук: «Ремизов попал в годовщину разгрома «Ходынской демонстрации», которую тогдашнее московское студенчество отметило демонстрацией на Манежной площади. В демонстрации участвовало более трёхсот человек, из них более ста было задержано, из них было выявлено тридцать шесть зачинщиков. И, вот среди этих зачинщиков был девятнадцатилетний Алексей Ремизов.
Когда начали бить женщин, то Ремизов ввязался, и вот в таком агрессивном состоянии он был задержан, препровождён в часть, где содержался в камере несколько месяцев, а затем был отправлен в ссылку в Пензу».
*
Алла ГРАЧЁВА, доктор филологических наук: «В ночь с тринадцатого на четырнадцатое февраля 1919-го года Ремизов вместе с целым рядом литераторов, учёных и художников, живших в Петербурге, вместе с Александром Блоком, с критиком Ивановым-Разумником, вместе с художником Петровым-Водкиным, вместе с учёным Нестором Котляревским и ещё многими другими был арестован и препровождён на Гороховую в ЧК в связи с разоблачением несуществующего «Заговора левых эсеров». Через несколько дней Ремизов вместе с большинством арестованных интеллигентов был отпущен.
Именно в это время он начинает задумываться о возможности отъезда из России. Явно не осознавая ещё это как вещь безвозвратную.
Всё это приводит к тому, что Ремизов подаёт заявление на отъезд из России для лечения. И вот седьмого августа 1921-го года Ремизов с женой покидают Россию, как он написал «в скотском телячьем вагоне», то есть в теплушке»
…и Ремизов даже не думал, что то «Прощайте!» будет настолько буквальным, что он уже никогда не вернётся. Фактически Ремизов покинул Россию в сорок лет, для писателя-интеллектуала это расцвет. И только спустя десять лет, в 1927-м году он публикует одно из самых сильных произведений русской прозы, посвящённых революции, это свой роман-коллаж хронику «Взвихрённая Русь». Это произведение очень сложной литературной формы, в котором плачи, лирические стихотворения в прозе, сатирические сказочки-новеллы, всё соединяется в сложный многоголосый хор, который соединяется одновременно и в плач по ушедшей России, и в какое-то мощное сложное современное музыкальное произведение, посвящённое тому, что складывается в вихре революционной бури.
На записях книг, подаренных Ремизовым жене, вот эти первые дни в Париже, отражены как тяжёлое время для людей, которые оказались в городе, где они никому и ни для чего не нужны».
«Это я теперь узнал за границей, что для русского писателя тут, пожалуй, ещё тяжче. И писать не то что невозможно, а просто нечего. Ведь только в России совершается что-то, а тут для русского-то пустыня». [T.10.CCCLIV]
А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже Нужны – как в русской бане лыжи!
Владимир ВЫСОЦКИЙ
«Русский народ Горький изображал как ленивую пьяную и жестокую помесь славянина с азиатом, стоящую поперёк дороги человеческому прогрессу.
Пора признаться: мы – писатели революционных настроений – проходили мимо всего светлого, что попадалось на путях жизни. Мы выбирали только отрицательные факты и явления, нужные нам для обличения властей и перемены политического строя Родины. Как мы не любили зажиточного мужика, который всем доволен. Как мы игнорировали те факты и события, в которых власть нельзя было обвинить в произволе, насилии и глупости или корыстолюбии. Мы были очень чувствительны ко всякой несправедливости, и постоянно делали из мухи слона. Нелегальная печать не стеснялась никакими средствами и перед Западной Европой изображала Россию и её царя, как жесточайшую варварскую тиранию: рисовала одну сплошную помойную яму. Вероятно, именно этому мы обязаны тем ложным представлениям о России царских времён, которые живы до сих пор, даже среди просвещённых европейцев. Прости меня, Мать-Родина, ибо я был слеп, как и многие тогда». Евгений Чириков [T.10.DXVIII.2]
Эрнст НЕИЗВЕСТНЫЙ, скульптор: «Я не модернист – я архаик. Я опирался на древность от Мексики до сибирских «баб». Я опирался на «пермскую скульптуру», которую реставрировал, будучи мальчиком на Урале. Также как Хлебников не модернист – он архаик. И у Маяковского очень много архаики. И даже приближение к неким древнерусским оборотам.
Почему меня отвращал, вот, соцреализм тот официальный. Допустим «Ужас» – вот, почему фашистская скульптура, очень близкая советской, а, всё равно, лучше: фашистская скульптура говорит «Убей!» – она не врёт. И Гитлер изображён злым гением – Демон. А Сталин изображён добреньким кондуктором в плохо сшитых штанах: это же не соответствует действительности. И Ленин – какой-то «Дедушка Мазай».
Значит, соцреализм – это не стиль в искусстве, это стиль поведения в жизни. Ты «жопашник», подхалим – значит «соцреалист». Вот и всё. А в Мексике соцреалисты – Сикейрос, Ороско – вот они соцреалисты, да, действительно. Нравится это или не нравится – другой вопрос, но они искренние бандиты. И даже советская школа в лице таких монументалистов как Меркуров: там это не важно, что он Сталина лепил – посмотрите, как он лепил. Это одна из хороших мировых школ. Ну, они выходили из этой ситуации, во всяком случае Меркуров, абсолютно открытым цинизмом, который был воспринят как закон природы. В Природе «нравственности» нет – такой социальный дарвинизм. Они были последовательны в этом абсолютно.
Ну, Вучетич – исключительно талантливый человек, который обладал всеми качествами художника Возрождения, то есть, волевой, честолюбив, невероятный интриган уровня Бернини – отравить мог, если надо – размах. Только не скульптор он – все качества есть, но не скульптор – лепить не умел, а всё остальное есть. И когда он находил людей, которые умели лепить, он, всё-таки, делал НЕЧТО. Если бы маршал Жуков – значительная фигура – вдруг проснулся бы утром, сошёл с ума и захотел лепить, он бы лепил точно, как Вучетич». [T.10.CCLXXXVI]
Особенностью «Социалистического реализма» было то, что художнику недостаточно было просто не противоречить Советской власти: произведение, в котором не было явно выраженного пафоса «Коммунистического строительства» признавалось вредным уже за то, что в нём не была раскрыта эта важнейшая тема современности. И какие бы ни использовались сюжеты, они должны были быть применимы к нуждам идеологии.
Александр УШАКОВ, кандидат филологических наук: «Алексей Николаевич Толстой всерьёз начинает работать над «Петром Первым», и пока никаких, ни марксистских идей, ничего нет, но уже появляется Герой – народный заступник, появляется, так сказать, какая-то перспектива, которую так, прозорливый читатель связывает потом с какими-то передовыми идеями, важными для российского общества, а эти идеи, конечно, рано или поздно, потом трансформируются в идеи Пролетарской революции».
Тысячи советских исследователей за многие годы дали определение Соцреализма в чеканной формуле: «Социалистический реализм является глубоко жизненным, научным и самым передовым художественным методом, развившимся в результате успехов социалистического строительства и воспитания советских людей в духе коммунизма. Принципы Социалистического реализма, гениально определённые Иосифом Виссарионовичем Сталиным, явились дальнейшим развитием ленинского учения о партийности литературы».
Однако самим писателям далеко не всё было ясно с этим методом.
Ирина БАКАНОВА, кандидат филологических наук: «Шолохов, отвечая на вопрос «Что такое Социалистический реализм?», вспоминает Фадеева. Говорит: «Был у меня такой друг – Сашка Фадеев. И я его спрашиваю: «Сашка! А Сашка! А что такое Социалистический реализм?» И Фадеев отвечает: «А чёрт его знает, Миша». Вот эта позиция, заметим, не только не последних людей в отечественной советской литературе, но первых».
Критик Вячеслав Полонский в двадцатых годах предложил в качестве метода «Новый реализм», Алексей Толстой говорил о «Монументальном реализме», Маяковский заявил о том, что народу необходим «Тенденциозный реализм». Победила формулировка Иосифа Виссарионовича Сталина.
Александр УШАКОВ, кандидат филологических наук: «Сталин это не придумал, но Сталин, так сказать, отшлифовал, конечно, всё это. Если кто-то употреблял его без какого-то конкретного наполнения и, так сказать, внутреннего определения, то на Первом съезде писателей понятие Социалистического реализма входит уже в Устав Союза Писателей».
*
…орган, который бы строго блюл «Линию партии» в литературе, вновь создавать не пришлось. Возникший ещё в двадцатых годах Главлит никто не упразднял и не отменял. Со временем в этой организации подобрался штат очень грамотных и хватких сотрудников.
Юрий ПОЛЯКОВ, кандидат филологических наук, главный редактор «Литературной газеты»: «Я был редактором газеты «Московский литератор». Раздаётся звонок и меня вызывают на Китайский проезд. А на Китайском проезде сидел Главлит Центральный. Ну, чтобы вам представить себе, что это такое, ну, это, как если бы сейчас к вам постучали и сказали: «Вас срочно вызывают в Генеральную прокуратуру. Собирайтесь».
По пути в Главлит Юрий Михайлович напряжённо размышлял, где же могла быть допущена ошибка. Что из напечатанного в «Московском литераторе» могло прозвучать идеологически неверно? Никаких версий не возникало.
Юрий ПОЛЯКОВ, кандидат филологических наук, главный редактор «Литературной газеты»: «…я всю башку сломал себе. Приезжаю, длинный, такой кабинет, сидит, значит, так, ну, как они любили, значит, не сразу обратить внимание на вошедшего, потом, так, изучающее посмотреть, мол «Что ж ты, сволочь, делаешь», так сказать. И потом «Ну, и как вы это объясните?» А я не понимаю в чём дело. Перед ним лежит последний номер «Московского литератора».
После серии изматывающих наводящих вопросов, например, «Вы, вообще, главный редактор? Или как? Вы, вообще читаете свой журнал, или нет?», Юрию Михайловичу показали на злосчастный проблемный текст. Им оказалось стихотворение Феликса Чуева «Осень». Главреда попросили его прочесть.
Юрий ПОЛЯКОВ, кандидат филологических наук, главный редактор «Литературной газеты»: «Я читаю: осень, рябинка, там, понимаете, жёлтые листики – ничего. Прочитал. «А что здесь особенного?» – «Ну, вы ещё раз прочитайте». Я ещё раз читаю: ну ничего нет. «А вы теперь прочитайте акростихом». Я читаю, и у меня сердце обрывается: акростихом там написано «СТАЛИН В СЕРДЦЕ».
Акростих – слово или фраза, которое составляется из первых букв каждой строчки.
Лауреат Премии Ленинского Комсомола ЦК ВЛКСМ и Министерства Обороны СССР Феликс Иванович Чуев таки умудрился провести идеологическую диверсию. Следующий вопрос цензора был предсказуем: «Ну, и что мне с вами делать?»
Юрий ПОЛЯКОВ, кандидат филологических наук, главный редактор «Литературной газеты»: «Я говорю: «Делайте, что хотите, но ответьте мне сначала на один вопрос: а вы сами, когда, вот, стихи читаете, вы их акростихом читаете?» Он засмеялся. «Нет – говорит – я не читаю». Я тоже не читал, но я вам даю честное партийное слово молодого коммуниста, что с сегодняшнего дня я и весь коллектив вверенной мне газеты будут читать всё акростихом, даже прозу. Он говорит: «Точно?» Я говорю: «Точно!» – «Ну, идите. Оставим без последствий». И с тех пор, пока я был редактором…» [T.3.XXI.2]
Эльдар РЯЗАНОВ, режиссёр: «…но работали мы очень славно и дружно, не подозревая того, что с нами случится потом. А потом! Кто-то сказал, что социалистический реализм – это рассказ о чём бы то ни было в форме, доступной пониманию руководителей страны. А если есть какие-то загадки, то тогда они настораживаются и начинают думать, что это вражеские происки, происки вражеской идеологии. Я должен вам сказать, что Тарковский никогда и ничем не хотел обидеть наше руководство. И они ему не могли никаких обвинений предъявить: им было непонятно. А раз «непонятно», значит «это вредно», значит это народ, ну и так далее, и так далее…» [T.10.CCCLV]
Алексей БАТАЛОВ, народный артист СССР, Герой Социалистического труда: «…он (Урусевский Сергей Павлович) был первым, кто серьёзно нарушил этот замечательный «социалистический пуповой реализм», – знаешь, на уровне живота камера и «Поехали» – там всё хорошо сразу получается. Вы знаете, когда тогда просматривали материал, конечно многие эти господа говорили о формализме, о том, что это не наше кино, вот это, немножко, фокус… А потом, когда картина реально пошла, и когда люди, совершенно не знающие этих ухищрений – фокусов и всего – стали смотреть, то ничего кроме слёз и эмоций они не выносили, и его фокусы нигде не кажутся фокусами…» [T.10.CXIX.10]
…к нему приходя жертвы ГУЛага – рано состарившиеся больные женщины, изнурённые, привыкшие к голоду и побоям мужчины. Душевных сил не хватает даже на то, чтобы выслушать, однако, Фадеев не только слушает, но и пытается помочь. А главное – оправдаться: «Я ему верил! Верил! Думал, так нужно! Верил Сталину».
В 1954-м году Александр Фадеев будет снят с поста Генерального секретаря Союза Писателей. Он будет писать Хрущёву и Маленкову, однако, ни тот, ни другой так и не примут опального «Писательского наркома».
Михаил ФАДЕЕВ, сын А. Фадеева: «Он был в это время очень одинок, его никто не понимал в Союзе. К тому же письма в ЦК, которые известны, он отправил в пятьдесят третьем – пятьдесят четвёртом годах, ещё до Съезда писателей, а самоубийство случилось в пятьдесят шестом, после двадцатого Съезда партии. Ну, вскоре после двадцатого Съезда партии. В письме есть и ещё одна фраза, что на меня сейчас обрушиваются ложь и клевета. Это связано с тем, что как раз уже его товарищи, которые были также виноваты во всём, в том, что происходило с этими литераторами, свалили на него вину».
Ф феврале 1956-го года на Двадцатом Съезде партии, развенчавшем культ личности Сталина, в числе прочих ораторов выступит Михаил Шолохов. Знаменитому писателю выпадет незавидная роль разоблачить сталинского приспешника и собственного друга – Александра Фадеева. «Он был достаточно властолюбивым Генсеком, и не хотел считаться в работе с принципом коллегиальности, – заявит с трибуны Шолохов, – Остальным секретарям работать с ним было невозможно. Пятнадцать лет тянулась эта волынка. Общими дружными усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате не имеем ни Генсека, ни писателя».
Бенедикт САРНОВ, критик, литературовед, академик АРСС: «Когда, вот, покончил с собой Фадеев, Коржавин сочинил такую эпиграмму: «Проснулась совесть, и раздался выстрел – естественный конец соцреалиста». Так вот, эпиграмма эпиграммой, но, я должен сказать, что, конечно, это был неестественный конец соцреалиста. Все соцреалисты скушали это спокойно, а вышло так, что совесть проснулась у него одного».
Письмо, которое найдут после самоубийства Фадеева, так и не будет обнародовано. Вопреки партийной традиции, смерть Фадеева даже не попытаются закамуфлировать под сердечный приступ. После правительственного некролога в центральных газетах будет помещено медицинское заключение, которое категорически засвидетельствует: «причина самоубийства – алкоголизм». [T.18.XXV.1]
Дмитрий БЫКОВ, писатель: «…реализм не может отразить реальность: реальность никогда не бывает так скучна, как проза о ней». [T.10.CCCLXXII]
Александр ШПАГИН, критик, историк кино: «…пользовались подобными шаржами практически всегда за всю историю не только кино, но и искусства, как такового. И собственно говоря, основа соцреализма как явления, а он не только в советской стране процветал, он, так или иначе, мог быть везде, этот жанр. Основа соцреализма, это не дать возможность отрицательному герою показать его правоту. И естественно именно по этой метке только и определяется соцреализм. Если отрицательный герой излишне холоден, странно подхихикивает, говорит неприятной интонацией. Всё, знай, это соцреализм. Здесь никакой ему человеческой позиции дано не будет. В американском кино это тоже использовалось достаточно активно, оно вообще в достаточной степени соцреалистично всегда было. Но дело-то в том, что есть ещё такой жанр, как сказка, как фантазия. И в частности Индиана Джонс, это такое глобальное развлекалово. Это просто фантазия. Это сказка. Ну, вряд ли нужна Кощею какая-то излишне сложная человеческая левоскелетная позиция. Точно так же, как и бабе Яге. Здесь самое главное приключения, драйв, экшн и юмор. Самое главное, если бы не было юмора, это всё, конечно бы, очень сильно опустилось. Слава Богу, у Спилберга юмор есть. И, разумеется, ну, с кем им ещё бороться в пятидесятые годы? В пятидесятые годы они могут естественно бороться с красной чумой…» [P.97.140]
Виктор АСТАФЬЕВ, писатель: «Я начал писать, когда мне было двадцать восемь лет. Уже была сложная биография сзади: я уже кое-что понимал.
…ещё будучи начинающим автором выучил стишок, актуальность которого, по-моему, не утерялась до сих пор:
Орёл был у нас председатель.
Зайчишка был наш издатель,
А критиком был медведь.
Чтобы быть российским писателем
Большое здоровье надо иметь» [T.10.DXCIV.1]
…эта завораживающая легенда уже много веков будоражит умы, как верующих, так и противников христианства.
Писательница Дженис Бенет приехала в Валенсию, чтобы изучить интригующую Чашу Санта-Калис (Capilla del Santo Caliz). Священная Чаша упоминается в ценном манускрипте, который хранится в библиотеке университета Валенсии.
Janice Bennett, a Catholic writer, historian: «…перевод документа шестого века, который был написан на латыни. В нём рассказывается о том, как в 258-м году император Валериан вынудил Папу отдать церковную собственность».
Если верить рукописи, среди отданных предметов была Чаша, из которой вкушал Иисус на Тайной Вечери. Некоторые полагают, что сначала её привёз из Иерусалима апостол Пётр, где затем она охранялась сменявшими друг друга Папами.
О Граале написано бессчётное количество книг. Дженис Бенет собирается написать ещё одну. Её исследования приводят её в Испанские Пиренеи. Она следует за подсказками, которые, как полагает Хэсман, скрыты в старинной немецкой легенде о Священном Граале.
…если это и есть замок, описанный в легенде о Парсифале, возможно, Святой Грааль хранился в этом средневековом монастыре. На этот счёт есть много сомнений, впрочем, в любом случае это хороший материал для ещё одной книги о таинственном Священном Граале.
Писательница в поиске хорошей истории действительно находит в этом монастыре много сходств с описанием, данным в легенде о Парсифале.
Смотритель показывает Дженис заложенный кирпичами проход, ведущий в подземную часовню. Для неё этот факт дополняет картину, которую можно живо описать и выгодно продать.
Теперь писательница сможет подать с новой точки зрения известную историю, которую многие уже рассказывали до неё.
Однако археология пока не подтвердила даже то, что Иисус был реальным историческим лицом, не говоря уже о Чаше, из которой, как считается, он вкушал на Тайной Вечере. Но для верующих и для писателей «Легенда о Святом Граале» по-прежнему является вдохновляющей романтической сказкой… [T.21.XLVII.1]
Сергей ДОВЛАТОВ: «Сталин называл писателей «инженерами человеческих душ». Это пышное определение кажется мне унизительным для инженеров. Технические специалисты учатся своему делу многие годы, минимум профессионализма есть в любом из них. Инженер может не быть Эдисоном, однако разбираться в предмете должен. Его профессиональная непригодность легко обнаруживается. У писателей всё иначе. Писателем, как известно, нужно родиться. Короче говоря, необходим талант. А талант – явление более чем субъективное. Тысячи непризнанных гениев убеждены в исключительности своего дарования. Поэтому коснёмся более объективных факторов. Выдающийся искусствовед Соллертинский говорил: чтобы добиться признания, необходимы три элемента – талант, мастерство и удача. Причём это не слагаемые, а множители, если один равен нулю – всё пропало». [P.113.18]
Александр ЛИВЕРГАНТ, кандидат искусствоведения, главный редактор журнала «Иностранная литература»: «…и он подолгу – целыми месяцами – никуда не выезжал, сидел и писал свои рассказы и стихи. Теперь пришло время рассказать про его книжки…
Начнём с того, что скажем несколько слов о том, как Киплинг работал. Вот когда вы читаете его рассказы, особенно, вслух его стихи, у вас возникает ощущение удивительной лёгкости. В его рассказах, в том числе и в «Простых рассказах с гор» очень много диалога, очень много просторечий. Читаются они очень легко. Но пишутся они очень тяжело. Надо сказать, что корзина для использованных бумаг у Киплинга всегда была полна. Вот как он работал: он очень долго писал стихотворения или прозу, а потом собирал своих домочадцев, и читал им написанное вслух. И с большим интересом и рвением, даже, выслушивал их мнения о том, что он сочинил. И потом садился и опять переписывал. Он многое сочинял «на ходу». Вот те, кто плавал вместе с ним из Индии в Соединённые Штаты Америки кружным путём, потом вспоминали, что «этот маленький человечек в сильных очках, крепыш, стоит на верхней палубе, курит трубку, и что-то бормочет себе под нос». Так Киплинг сочинял многие свои стихотворения.
…его творческая манера состояла из двух этапов: сначала он писал, потом он читал вслух и выслушивал мнение своих домочадцев. И вообще, процесс сочинения произведений длился у Киплинга очень долго. Поэтому, когда вы читаете Киплинга, когда вы читаете «Рикки-тикки-тави», когда вы читаете «Маугли» или «Кима», у вас возникает ощущение, как легко, как живо, как ярко это написано. Возникает ощущение, что Киплинг только успевает водить пером по бумаге. В действительности он изводил этой бумаги очень много, и много сам над собой в этом смысле смеялся, говорил, что главным орудием его труда является корзина для использованных бумаг.
Киплингом написано очень много, но вот что любопытно: Киплинг умер в 1935-м году прославленным классиком – «Автором, которого все чтили, но уже мало кто читал». Свою славу он пережил…» [T.10.CI.142]
Anthony Horowitz (Энтони Горовиц, писатель): «Конан Дойл изобрёл современный детективный роман. Вся современная детективная литература вышла из историй про Шерлока Холмса. Простая мысль – написать рассказ в трёх актах, который начинается с убийства, затем следует расследование и разгадка, связанные между собой – никому до него в голову не пришла».
Roger Johnson, Sherlock Holmes Society of London: «Это был правдоподобный персонаж, пусть он и выходил за рамки обычного человека. И он жил в мире, в городе, который людям был знаком: можно было, идя по Бейкер-стрит, увидеть высокого худого человека, и тогда казалось, что перед вами Шерлок Холмс собственной персоной».
Третий персонаж околдовывает не меньше – это огромный и сумрачный Лондон. Он окутан туманами, а по ночам в нём замышляются чудовищные преступления: город Джека-Потрошителя и наводящих ужас трущоб. И против этой разрастающейся Империи зла одинокий человек, вступивший в беспощадную борьбу. Все новеллы намагничены этим противостоянием города и Холмса – нелюдимого гения, не покидающего своей квартиры.
Убеждённый рационалист Конан Дойл талантливо освещает становление новой науки – криминалистики. Француз Эдмон Локар (Edmond Locard), который в 1910-м году создал в Лионе первую лабораторию научной полиции, называл главным своим источником вдохновения «Приключения Шерлока Холмса». От вымысла до реальности всего один шаг: отпечатки пальцев, анализ пыли и ткани, исследование всевозможных следов – эти, описанные Конан Дойлом методы, которые использовал Шерлок Холмс, легли в основу современного полицейского расследования.
Prof. Pierre Bayard, Université Paris-VIII: «Некоторые персонажи, обладающие необыкновенной силой правдоподобия, вырываются из литературного произведения и приходят в наш мир. И допуская возможность перемещения между реальным и вымышленным миром, можно задуматься – не выдуманные ли персонажи мы сами. Именно на этой неуверенности, которую Фрейд называл «тревожащей странностью», играет литература. Её мифические персонажи, которые до того явственно присутствуют в нашей жизни, что перестаёшь понимать – существуют они или нет».
Сэр Артур Конан Дойл умер от сердечного приступа в 1930-м году, ему был 71 год. Литературный монумент, плодовитый изобретатель, наделённый неутолимой жаждой жизни – этот колосс всё же проиграл битву своему бумажному творению. Он попросту был смертным. Шерлок Холмс – человек, который никогда не жил, – умереть не мог. В этом состоят парадокс и жестокость литературных мифов – они стирают из памяти создателей. За несколько десятилетий все прочие произведения Конан Дойла, а тем более его жизнь, оказались забытыми. Зато его сыщик неудержимо отправился странствовать по свету: он проходит через века всё более и более живой, переходя от одного автора к другому. На сегодняшний день создано не меньше ста двадцати романов…
Rémi Guérin, Auteur: «Вот почему более ста лет спустя мы так же любим его. Мы очень быстро поняли, что ему незачем оставаться в Лондоне викторианской эпохи: он может сменить страну, перебираться с места на место, даже перейти в другую эпоху. Он везде будет узнаваем».
Возможно, фигура Шерлока Холмса символизирует вечное противостояние Света и Тьмы, о котором человечество задумывалось с древнейших времён – разве не в этом могущество мифов? [T.10.DCLXX]
l'Empereur (Император) – Pericula occulta (Тайные опасности)
В 1856-м году Москва короновала нового императора – Александра Второго. На древнем Кремлёвском холме. В том самом месте, где когда-то митрополит Пётр заложил первый каменный храм. А возводил его старейшина града – Протасий.
Все понимают – надо решать «крестьянский вопрос» – коренной для страны: мужика надо отпускать на волю. Но как? Кто придёт на смену Степану Михайловичу Багрову? – Государство?
Сын Сергея Тимофеевича – Константин – подаёт императору Александру Второму записку
В современной России взяточничество и чиновно организованный грабёж страшны. Наша система делает из государя идола, которому приносятся в жертву все нравственные убеждения и силы». [T.10.DCCLXXXVIII.1]
Auctoritas – Mysterium
…когда Билли бежал из здания суда округа Линкольн никто и пальцем не шевельнул, чтобы его остановить. Пэт приписывает это ужасу, который он наводил на жителей…
Его популярность вкупе с побегом создали романтический образ Кида.
Frederick Nolan, Author «The West of Billy the Kid»: «И это было так драматично, что об этом писали в местных газетах и во всех газетах близлежащих округов. А затем рассказ подхватила государственная пресса – Кид стал знаменитостью».
Книги комиксов и бульварные романы принялись приукрашивать его легенду.
Frederick Nolan, Author «The West of Billy the Kid»: «Авторы бульварных романов стали использовать его славу, и писали о Билли самые фантастические приключенческие книги. Внезапно Билли Кид стал самостоятельной фигурой, чуть ли не торговой маркой. На нём зарабатывали немало денег».
Однако факт остаётся фактом – Билли Кид был убийцей, осуждённым законом, – его смерть, так или иначе, была неизбежной.
Однако смерть Кида не положила конец мифам о нём. Даже ранняя смерть стала навсегда ассоциироваться с его именем.
Frederick Nolan, Author «The West of Billy the Kid»: «В то же время всё это происходило с реальной исторической личностью, и превратило её в личность совершенно мифическую». [T.21.IV.2]
…с тех пор, как Антон Павлович поселился на своей Белой даче желающих увидеть его, а то и поговорить с ним, появилось множество. А уж когда опубликовали его рассказ «Дама с собачкой», в Крыму появилось множество дам, и все с собачками. Причём каждой даме было ЧТО рассказать писателю. [T.18.XXIV.1]
Грант Матевосян: «Писатель тот, кто формирует идеи и времена: не Христос родил Иоанна, Луку, Матфея, а Матфей, Лука и Иоанн родили Христа. Отсутствие армянского государства, нужда в нём, породила Мовсеса Хоренаци. И будущее поколение пошло по пути, намеченному Хоренаци. Вот так, именно так выросли великие личности нашей многовековой культуры – Хоренаци, Абовян – наш эпос, Туманян, – они являются теми, кто формируют времена, даёт временам направление». [T.10.CXIX.15]