ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО

ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ

АРКАН X. Testamentum; Kabbala; Fortuna; Regnum Dei; Ordo; Sphinx; Rota Fortunae (Колесо счастья); Иероглиф (Указательный палец человека, Фаллос).

Rota Fortunae
СЕЧЕНИЕ 7 - 15 (ПОБЕДА – ЛОГИКА) (4)

I ops, opis (nom. и dat. sg. не встреч.) f 1) сила, мощь, могущество, возможность, власть…; 2) помощь, поддержка, защита…; 3) pl. средства…; имущество, состояние, богатство…; 4) pl. военная мощь, вооружённые силы, войска…; 5) политическая власть, господство, влиятельность…

Алексей КУЗНЕЦОВ, историк и педагог гимназии № 1543: «…что Россия столкнется с колоссальными совершенно убытками в результате этого присоединения к континентальной блокаде. За четыре года – вот начиная с восемьсот восьмого и по восемьсот одиннадцатый год включительно – внешний торговый оборот Российской империи сократился на сорок три процента, почти в два раза. А дефицит российского бюджета за эти четыре года вырос в тринадцать с половиной раз до ста пятидесяти двух миллионов золотых рублей – это совершенно фантастическая цифра.

…вообще вся война двенадцатого года по приблизительным подсчётам обошлась в двести миллионов. А это была, безусловно, очень разорительная война. То представить себе, что в течение четырёх лет не только по этой причине, конечно, и по этой во многом тоже такой резкий рост дефицита бюджета, это тоже существенно. И, кроме того, ропщет то самое дворянство, мелкопоместное в первую очередь дворянство, которое составляет основу офицерского корпуса русской армии. А ропщут они потому, что русские купцы, не имея возможности продавать наши товары Англии, перестают их закупать в дворянских помещичьих хозяйствах.

…пеньке ведь в Тильзитском протоколе был отдельный пункт, то есть вообще не торговать с Англией и особенно не торговать пенькой. Пенька – это флот, это канаты.

С самого начала Тильзитский мир был определённой такой вот миной замедленного действия, подложенной под Тильзитский мир в широком смысле этого слова.

…конечно, ну, помимо того, что экономическое удушение Англии, это само собой континентальная блокада. Дело в том, что война уже второе десятилетие Францию кормит. Собственно ещё Великая французская революция, её армия перешла к системе, ну, такого вот, можно сказать, подножного корма. И все мы помним, как в первом своём феерическом итальянском походе Наполеон не только одерживал победы, но и налагал огромные контрибуции. И в значительной степени одной из причин его популярности во Франции было то, что генерал Бонапарт, в общем, помогал Директории преодолеть те экономические трудности, с которыми Франция столкнулась. Расходы на военную деятельность Франции были огромны и, конечно, экспансия вплоть до вот тех границ, раздел сфер влияния, которые были установлены Тильзитским миром, имело большой экономический смысл. Европа должна была кормить Францию, и она это делала.

…все они были, так сказать, в родстве с королевскими домами Европы. Они все были королями, но в тысяча восемьсот десятом году одного из своих братьев он выгонит с королевства, младшего Людовика из Голландии. Кстати, за нарушение, за то, что тот сквозь пальцы смотрел на нарушение континентальной блокады.

И вот брат Бонапарт, став королём Голландии и ощутив некоторую ответственность за эту страну… Он, кстати говоря, по воспоминаниям голландцев был неплохим королём. Даже голландский учил, хотя это язык, прямо скажем, достаточно трудный. Вот и он теперь чувствует себя королём Голландии и, понимая, что Голландия зависит напрямую от торговли с Англией, то есть для Англии континентальная блокада была бы медленным удушением, а для Голландии – очень быстрым». [P.97.142]

Крымскую войну с 1853-го года Россия была вынуждена вести впервые в полной изоляции. Даже Австрийская империя, где в революцию четыре года назад престол Габсбургов был спасён силой русского оружия, присоединилась к коалиции Англии, Франции и Османской империи. Абсолютно уверенный в благодарности ближайшего союзника, Николай Первый, по-видимому, не выдержал этого удара, осознав в какой ситуации оказалась Россия…

Ольга ПАВЛЕНКО, кандидат исторических наук: «Почему Россия оказалась в военной и дипломатической изоляции? – Причина, которая была озвучена буквально в первые дни Крымской войны, и она до 1918-го года была базовой – что Россия вступилась за зарубежных славян: они очень подвергались сильным гонениям, угнетению со стороны турок. Историки считают, что Николай Первый переоценил дипломатическое международное влияние России».

Европа декларировала, что наказывает Россию за нарушение международного порядка, который после воин Наполеона и воцарился меж тем благодаря этой нарушительнице. Такая несправедливость взорвала сознание российского общества славянофильскими идеями. Письма профессора Московского университета Михаила Петровича Погодина, предлагавшего тридцати миллионам славян в Австрийской империи поставить у власти своих князей, расходились по всей стране, но война – право капитала.

Ольга ПАВЛЕНКО, кандидат исторических наук: «Есть и другая версия, она более глубинная. Россия имела очень большой экспорт. Российская текстильная промышленность серьёзно набирала обороты. Россия продвигала свои внешние экономические идеи, очень серьёзно. И тут, вот, особенно, хлебный экспорт, российские торговые интересы вошли в конфликт с интересами Англии. Англия, которая провозгласила «фритредерство» – свободную торговлю, была очень заинтересована в экспорте своих товаров именно в Турцию, потому что с 1838-го года турецкий рынок был открыт, он свободен был от пошлин. И англичане туда сбрасывали весь свой товар, это была мощнейшая подпитка для английского капитализма. И когда Россия попыталась нарушить статус-кво, это уже английский политический истеблишмент и бизнес крупный, расценили как очень серьёзный вызов, – такой вызов, на который надо дать жесточайший ответ, и показать России, что это неприемлемо.

Эта война впервые стала невероятным медийным событием – медийной войной: все ведущие газеты Европы публиковали в своих подвальных статьях постоянно военные репортажи или зарисовки с мест сражений. Общество буквально жило тем, как идут баталии, как идёт блокада Севастополя.

Но что интересно, в материалах по Крымской войне, российских, мы не найдём образа врага, как супостата, как нехристя. Их называют «англо-французы», только англо-французы, и даже описывают их более слабыми, более изнеженными… Вот такой, очень умеренный тон в отношении врагов как таковых.

Впервые российское общество столкнулось с тем, что Запад, которому так подражали, которому так хотелось нравиться, Запад, культурные образцы которого российское общество перенимало ещё со времён Петра Первого, – этот Запад стал страшен России. И это был колоссальный вызов…

…и неудивительно поэтому, что уже со второй половины девятнадцатого века мученический подвиг Севастополя становится своеобразным важнейшим кодом нового российского проекта – проекта Российской государственной нации».

В России начались укрепившие её реформы, Англия же вошла в тяжелейший экономический кризис, Франция проиграла войну нейтральной в Крымскую кампанию Германии, ровно как и Австрия, утратившая статус державы. Ища в России врага, Европа не заметила, как им стала Германия. [T.10.I.11]

Александр ЛОГУНОВ, доктор исторических наук: «Иногда в истории дипломатии называют политику, дипломатию или технологию Бисмарка провокационной. Я бы, наверное этот термин не использовал: он не очень дипломатичный, хотя, по сути, он правильный. «Конфиктно-коммуникативный» – чтобы создать коммуникацию нужно в основу её заложить конфликт».

В музее Бисмарка в Фридрихсру выставлена карта Европы, на которой высвечивается Пруссия и её союзники в том или ином конфликте. За двенадцать лет она кардинально менялась семь раз. Бисмарк искусно тасовал колоду: сначала в союзе с Австрией, он объявляет войну Дании и прибирает к рукам Шлезвиг-Гольштейн, а потом плетёт интриги против Австрии. Он устраивает так, что войну Пруссии объявит сама Австрия, которую консерватор Бисмарк доводит до революционной ситуации. Даже Энгельс развёл руками: «он был готов провести революцию революционными средствами». Убеждённый монархист Бисмарк учреждает двухпалатный парламент, избираемый всеобщим тайным голосованием – такой демократии Европа ещё не знала.

Затем Бисмарк взялся за Францию. Он не стесняется идти на подкуп печати, шантаж, дезинформацию. Апофеозом становится случай с Эмсской депешей: Бисмарк своевольно сокращает текст телеграммы императора Вильгельма Первого, в результате чего она начинает звучать как прямое оскорбление французской короны. Наполеону Третьему не остаётся ничего другого, кроме как объявить войну Пруссии, то есть, сделать именно то, чего Бисмарк желал более всего. За несколько недель германские войска стёрли с лица земли французскую армию. Европа была потрясена жестокостью, с которой Бисмарк диктовал Франции свои условия.

Александр ЛОГУНОВ, доктор исторических наук: «что такое девятнадцатый век, как и первая половина двадцатого? Это культура большинства и культура силы: если я в интересах большинства немцев (абсолютное большинство «за») решаю вопросы объединения Германии, причём здесь сопротивление непонятного баварского короля? – Его можно и в сумасшедший дом отправить, и ещё что-то сделать. И это вполне морально».

Незадолго до смерти уже отставной канцлер сокрушался: «Как мало радости и удовлетворения доставила мне жизнь. Никто меня не любит, никого я не осчастливил: ни себя самого, ни близких, ни других людей. Зато многих сделал несчастными. Без меня не было бы трёх больших войн. Восемьдесят тысяч человек не погибли бы, родители, вдовы не скорбели».

Благодаря усилиям Бисмарка и Горчакова к началу семидесятых годов девятнадцатого века Германии и России принадлежали главные партии в Европейском оркестре: они утвердили себя в статусе супердержав. Объединённая Германия могла позволить себе посматривать на соседей свысока. Россия вернула господствующее положение на Чёрном море. Для недавних союзников настало время конфронтации. Пока Россия была занята среднеазиатскими походами и укрепляла южные границы, досаждая тем Англии и Турции, она мало тревожила Бисмарка – его главные интересы были на Западе. Тотальному превосходству Германии в континентальной Европе мешала всё та же Франция, слишком быстро оправившаяся от поражения 1867-го года. Её опять было необходимо втравить в войну, и Бисмарк вновь включает свои технологии на полную мощь. Он объявляет Францию «препятствием на пути цивилизации», «угрозой миру и человечеству», а войну с ней провозглашает общеевропейской задачей.

Александр ЛОГУНОВ, доктор исторических наук: «Российский император очень долго не решается на прямые военные действия. И здесь не только воспоминания о Крымской войне. Российский император говорит Горчакову, что, понимаете, вот придём мы на Балканы, ну, освободим балканские страны, но они никогда не повернут к нашей империи: они повернут к Европе, потому что европейская промышленность для них будет гораздо привлекательней российского самодержавия».

И, всё же, Александр Второй и Горчаков обратились в начале ноября 1876-го с письмами к Вильгельму Первому и Бисмарку, где сообщили, что Россия намерена действовать самостоятельно в интересах Европы и рассчитывает на моральную поддержку со стороны Германии.

Бисмарк иронически отозвался о привычке политиков объявлять «европейскими» действия, предпринимаемые ради собственных интересов. «Я слышал слово Европа всегда от тех политиков, которые требовали от других держав того, чего они не отваживались требовать от собственного имени». [T.10.DCXIII]

Начало XX-го века запомнилось народам Европы как отдельная эпоха, как спокойное время расцвета, благополучия и достатка. Перефразируя одного австрийского дипломата, можно сказать, что перед войной Европейская Ладья была переполнена богатством и всякий новый груз, будь то золото, будь то грязь, мог её опрокинуть. Особенно пышно расцвела Германия. Она развивалась со сказочной быстротой, и не только немцам, всем в Европе было ясно, что скоро Германия станет недосягаема для других стран. И Германия считала, что может и должна стать Первой державой в мире. Франция хорошо помнила свой разгром в 1870-м году в войне с Пруссией и боялась новой агрессии со стороны Германии, справедливо считая её своим потомственным врагом. Чтобы чувствовать себя уверенней, она нуждалась в поддержке России. В начале правления Николая Второго, Франция и Россия заключили военный договор. Этому союзу противостоял союз центральных держав, в который входили Германия, Австро-Венгрия и Италия. Наступила эпоха военных блоков.

В 1904-м году Англия заключила союз с Францией, который назывался «Антанте» или «Сердечное согласие». Формально, этот договор был о разделе колоний в Африке, но всем было понятно, что Англия вышла из состояния блестящей изоляции, чтобы сокрушить Германию, – свою главную соперницу за право властвовать над миром. Для этой цели она начала собирать себе союзников. В 1907-м году при активном посредничестве Франции, Англия заключила военный союз с Россией. Когда к Франции и России присоединилась Англия, то образовалась столь мощная военная коалиция, справиться с которой Германия уже не могла, и её участь была предрешена. Весь XIX-й век Англия была главным врагом России. Союз с ней унижал Россию. Военная угроза Германии противоречила её национальным интересам, но Россия, так же как и сейчас, хотела войти в единое «Европейское пространство», поэтому пошла на жертву. Ни один раз Германия пыталась оторвать Россию от Антанты, но финансовая зависимость России от Франции была столь велика, что на всякую попытку сближения Париж отвечал ударом по её финансам. Одновременно для России закрывались английские, и даже американские банки. Союзники крепко держали Россию в своих финансовых объятиях. Германия поняла, что война неизбежна.

Великая война, подобно землетрясению, опрокинула представление о правде и добре, казавшееся незыблемым. Наряду с героизмом и жертвенностью, война породила психологию «Добро есть то, что содействует успеху». Такая военная психология была преддверием революционных перемен. [T.10.CX]

Декабрь, 1908-й год

Аннексия Боснии и Герцеговины. Австрия нарушает статус-кво. Сербия в опасности.

Владимир БРЮХАНОВ, российский историк, кандидат технических наук: «Долговременная ситуация была такой: в 1875-м году Александр Второй и его соратники предприняли очередную попытку захватить «проливы». Они сочли, что им полезно иметь в качестве сочувствующего союзника Австро-Венгрию. Россия получит эти свои вожделенные «проливы», а Австро-Венгрия получит Боснию и Герцеговину. Берлинский конгресс 1878-го года утвердил это решение. Тридцать лет после этого – до 1908-го года – Босния и Герцеговина имели совершенно неопределённый статус. Очередная идея российского министра иностранных дел Извольского, на этот раз была такой: ещё раз договориться с Австро-Венгрией – «проливы», таки, опять же нам, а вы формально получаете эту самую Боснию и Герцеговину. Но австро-венгерский министр иностранных дел резонно сказал, что, в общем-то, да, но на счёт Боснии и Герцеговины мы уж как-нибудь сумеем, а на счёт «проливов» договаривайтесь где-нибудь ещё. Извольский кинулся договариваться в Париж, в Лондон. А вот англичане опять упёрлись. А Черноморский флот русских, он был загнан в угол, потому что Россия не имела дипломатических прав выводить из Чёрного моря корабли…

Боснийский кризис закончился весной 1909-го года тем, что точку в нём поставил Вильгельм: или скандал прекратится, или Германия выступает, так сказать, со всей ответственностью против России. То есть, весной 1909-го года Европа стояла на пороге войны между Германией и Россией. Кончилось дело тем, что уступили Вильгельму. И как об этом отзывался Николай: «Больше мы не позволим какой-то там сволочи вытирать о нас ноги».

Prof. Dominic Lieven, London School of Economics and Political Science: «Война была почти неизбежна. Я не думаю, что Николай Второй совершил какие-то серьёзные ошибки: что ему было делать, когда Австрия объявила войну Сербии? Под давлением своего окружения он вынужден был дать распоряжение о частичной мобилизации». [T.10.CDLXIV]

Наталья НАРОЧНИЦКАЯ, доктор исторических наук, член Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России, депутат Государственной думы России четвёртого созыва: «…и правды о войне этой на самом деле нет. Война эта была за передел мира, но для России она стала «Второй Отечественной», потому что на самом деле успех Австро-Германского блока означал для России потерю позиций, достигнутых за триста лет русской истории.

Цели Германского блока простирались очень далеко. И если говорить о возможностях достижения таких целей, то берлинские интеллектуалы в четырнадцатом году открыто подписали документ с требованием чтобы восточная граница Германской Конфедерации будущей проходила по Волге.

…и именно такого положения Россия достигла только выйдя к Балтике, то есть обретения Петра Великого. И мы увидим, как они не давали покоя Старушке Европе двести лет, что проявилось и в сегодняшнем втягивании Прибалтики в орбиту НАТО, это позиция на Чёрном море, это Крым, Кавказ. Вот именно это сделало Россию великой державой, и именно это было под угрозой в Первой Мировой войне.

…там со страниц этих работ выступают титаны европейской политики – Бисмарк (нем. Otto Eduard Leopold von Bismarck-Schönhausen), Солсбери (англ. Robert Arthur Talbot Gascoyne-Cecil, 3rd Marquess of Salisbury), Андраши (венг. Andrássy Gyula), Дизраэли (англ. Benjamin Disraeli, 1st Earl of Beaconsfield) – там вы увидите, что внешняя политика это выражение, концентрирование общенациональных интересов державы, потому что там подспудно, хоть такого тезиса нет, понимание, что судоходные реки и незамерзающие порты, границы, одинаково нужны монархиям восемнадцатого века, коммунистическим режимам двадцатого и демократическим структурам двадцать первого века. И сегодня внешняя политика якобы образцовых демократических стран нам это доказывает сполна. Это всё закономерности мировой политики, надо относится к ним совершенно естественно, и не демонизировать тоже тех наших партнёров, просто не нужно розовых очков, а лучше всего знать историю, и тогда можно отделить в сегодняшних явлениях то, что есть продукт чисто сегодняшних процессов, связанных с новым типом экономики, глобализации, а что есть продолжение извечных противоречий.

…на самом деле извечная стратегия Британии в течение всех веков заключалась и заключается в противодействии обретению какой-нибудь одной континентальной державой преимущественного влияния на континенте.

…и если соединился бы потенциал Австро-Венгрии с потенциалом Германии, с одновременным выходом к балтийским берегам и к Средиземному морю, вот это уже Британия никак не могла бы допустить, потому что тогда неизбежный распад Турецкой империи, а он уже в общем то был виден, хотя ясно было, что в конце девятнадцатого века что ещё может быть займёт это пару десятилетий. При этом произойдёт следующее: все католики-славяне будут ориентироваться на Германию, а православные, при любом лавировании элит, всё-таки на Россию, и англосаксам делать нечего в таком стратегическом районе Средиземного моря, проливов, за которые…

Вообще за контроль над Средиземным морем сколько было войн на самом деле…

Дело в том, что Средиземное море принадлежит к таким что ли полузамкнутым морям, вот Чёрное море, это наиболее вдавшаяся в сушу бухта Мирового Океана.

…вот знаменитая дорога железная «Берлин – Багдад», которая обесценивала морские позиции Англии, которая тоже была одной из причин почему Англия с таким беспокойством взирала на рост Германской империи и её амбиции.

…необходимо здесь сказать о том, что мы говорили о целях Германии, мы говорили о более-менее, о таких панорамных задачах Англии, которая всегда воевала почти во всех войнах в отличии от континентальных держав «не за живот, а за интересы». Это вот тоже очень признак такой имперской державы, для морской страны, чья сила влияния зиждилась на, прежде всего, военно-морской мощи и на контроле над военно-морскими (торговыми) путями, через обладание такими базами по пути всех главных морских путей, очень важно, конечно». [T.10.CI.40]

…для Британии обширная, но слабая Османская империя была ценна как преграда, не позволявшая русским заполучить какой-нибудь морской порт в Средиземноморье или Ближнем Востоке. Но Германская империя Кайзера Вильгельма Второго уже помогала перевооружению турецкой армии и строила железную дорогу из Берлина в Багдад. Это угрожало интересам Британии на Ближнем Востоке: она могла потерять и Суэцкий канал – важнейшее звено, связывающее Британию с её колониальными владениями. [T.10.CCXXXI]

14 марта 1939 года.

Глава МИД Великобритании лорд Галифакс на совещании отмечает: «Мы не намерены бороться за Чехословакию. Мы не должны считать, что каким-то образом гарантировали Чехословакию».

15 марта 1939 года. Немецкие войска входят в Прагу. Остатки Чехословакии поглощены Германией при полном безразличии Запада.

Александр НАУМОВ, кандидат исторических наук: «В тридцать девятый год Версальская система входила в серьёзном кризисе. А пятнадцатого марта1939-го года, когда, наконец-то, Гитлером были нарушены основополагающие идем Версальского мирного регулирования, то есть, право нации на самоопределение,  Версальская система вступила в фазу распада. Таким образом, к началу войны, к началу сентября 1939-го года по сути Версальская система уже не существовала».

Немецкий посол Шуленбург заверяет советское руководство в том, что это последнее немецкое приобретение в Европе. В ответ ему вполне логично заявляют: не факт, что Гитлер считает Советский Союз Европой. В подтверждение этих сомнений Гитлер делает ещё один шаг на Восток. 22-го марта 1939-го года оккупирован литовский порт Мемель. Чемберлен присылает Гитлеру приветственную телеграмму. В апреле Гитлер подписывает план «Вайс» – план войны с Польшей. В отношении Данцига его позиция ультимативна: Данциг должен быть возвращён Рейху вместе с прилегающей территорией. Немецкая пропаганда показывает обездоленных немцев, притесняемых поляками.

Ян ЛИПИНСКИЙ, историк (Lipinsky Jan): «Британия провозгласила гарантии независимости Польши, но не её территориальной целостности».

Впрочем, Англия и Франция уже осознали опасность, исходящую от Германии: в этих странах начинаются мобилизационные мероприятия. На протесты Парижа Риббентроп вежливо напоминает, что в декабре 1938-го Франция сама признала Восточную Европу сферой немецких интересов. [T.2.XCI]

Андрей ЗУБОВ, доктор исторических наук: «…о том, что это очень древнее знание – Амеша Спена – и очень важное, есть косвенный источник. Это сообщение Плутарха. Плутарх в «Исиде и Осирисе» в 47-м разделе называет шесть богов, которые созданы Горомаздом, то есть, Ахура Маздой.

«Горомазд создал шесть богов: первым бога Доброй мысли: он называет его «эвния / εὔνοια». Вторым – Истины «алисиа». Третьим – Справедливости «Евномия / Εὐνομία». И остальных – Мудрости «софия», Богатства «плутос» и Творца благих наслаждений «калис идеон демиургос».

Это те же самые, в том же порядке шесть Амеша Спента. То есть, Плутарх в начале второго века после Рождества Христова, уже знает о существовании шести Амеша Спента. И это знание было настолько распространено, настолько общее в иранском мире, что оно дошло до Плутарха, и он его воспроизвёл». [P.125.483]

*

«…τὸν μὲν πρῶτον εὐνοίας, τὸν δὲ δεύτερον ἀληθείας, τὸν δὲ τρίτον εὐνομίας, τῶν δὲ λοιπῶν τὸν μὲν σοφίας, τὸν δὲ πλούτου, τὸν δὲ τῶν ἐπὶ τοῖς καλοῖς ἡδέων δημιουργόν…»

**

**

Леонид МАЦИХ, кандидат филологических наук, доктор филологии и теологии (PhD): «…когда немцы воевали во время Первой Мировой войны, они тоже много говорили о том, кто им противостоит. Противостоит, значит, пьяница и сладострастник француз, лапоть-русский, какой-нибудь там скупердяй-англичанин и жидо-масон, такой некий абстрактный «Плутократ». Тогда возник термин «Плутократ» – человек, который правит как бы от имени Богатства. И тогда некоторые пропагандисты это использовали. Но тогда это было их частным делом. Это некоторые газеты печатали, некоторые издания популяризировали, это не было государственной пропагандой. В этом колоссальное отличие. Во время Второй Мировой войны, да, собственно, даже до неё – с тридцать третьего года, когда нацисты пришли к власти – сразу же этому пропагандистскому клише был придан государственный характер, оно стало раскручиваться всей мощью административного ресурса». [T.10.CI.70]

*

Андрей ИЛЛАРИОНОВ, кандидат экономических наук, (бывший) советник президента по экономическим вопросам: «…история Германии напоминает даже как бы недавнюю историю России. Когда Тиссен стал слишком критически относиться к нацистской партии и сбежал в Швейцарию, то его концерн был тут же национализирован. Собственно говоря, то же самое происходило и с некоторыми другими предпринимателями…

…немецкими олигархами, которых тогда называли плутократами. И, собственно говоря, главный враг для нацистов, для Гитлера во внутренней политике это плутократы. Плутократы – не только предприниматели еврейского происхождения, но в том числе и немецкие по этническому составу, те, кто недостаточно хорошо понимал новые понятия, сложившиеся в Рейхе». [P.97.128]

*

Александр ДОБРОХОТОВ, доктор философских наук: «…подробно изображён Маскарад в этом «Дурацком императорстве». Там масса аллегорий, которые трогать не будем, но одна нам важна: на колеснице выезжают в виде Богатства-Плутоса Фауст, как он себя нарядил и в виде Нищеты Мефистофель. А, вот, как бы, их третий посредник – это Юноша-Возница – прекрасный такой мальчик, олицетворяющий в контексте этой пьесы неизвестно что: мы бы никогда не узнали «что», если бы сам Гёте не пояснил, что это Поэзия. Поэзия, которая в этом вульгарном празднике составляет, вообще-то говоря, такую, не всем видимую сердцевину.

Тут вспоминается и Платон, у которого Нищета и Богатство в соединении в браке рождают Эроса – прекрасного юного бога Любви, ну, в общем, Поэзия тут рядом.

Почему Нищета и Богатство? – Если есть только Богатство – ничего не надо. Если есть только Нищета, то тоже уже ничего не надо. Но когда они соединяются, возникает стремление перейти от того, чего ещё нет к тому, что может быть. Вот это Платон называл Эросом, а Гёте здесь видит смысл Поэзии…» [T.10.CI.131]

17-го июля 1914-го года экстренное издание немецкой газеты «Локаль Анцейгер» (Lokal-Anzeiger) сообщило о мобилизации Германской армии. Это стало последней каплей в напряжённой переписке глав России и Германии по поводу Австро-сербского конфликта. Тем же вечером последовал указ о мобилизации Русской армии. Но немецкая газета была участником грубой провокации: немцы мобилизацию не проводили, – им нужен был повод к войне.

Пётр ВЕЩИКОВ, доктор исторических наук, Институт военной истории Минобороны РФ: «Давайте вспомним Керсновского (Керсновский Антон Антонович) – это известный российский историк. Вы знаете, как он, характеризуя западного врага России, так писал: «Имя ему было и остаётся «немец». Враг упорный и беспощадный, хитрый и бездушный, коварный и бесчестный». История свидетельствует, что Германии всегда нужны были российские территории, её лес, её хлеб».

Первая Мировая война длилась четыре года и вызвала небывалый скачок в развитии военной и технической мысли: появилось ручное автоматическое оружие – автомат, новые средства ведения войны – танки и бомбардировщики, первое оружие массового поражения – газ. Однако две империи пали не от этого. Недостаток запасов продовольствия стал роковым фактором в судьбе России и Германии.

Уже в начале войны Англия и Франция стали использовать против Германии неожиданное оружие – голод. Для этого целые области подвергались военной блокаде. Это противоречило конвенции о беспрепятственном ввозе продовольствия в воюющие страны, но результат был очевиден – запасы Германии стремительно таяли – капитуляция была вопросом времени.

В России продовольственные запасы тоже подходили к концу. Потребности в чугуне и цветных металлах удовлетворялись едва ли на четверть. Недостающее довольствие приобреталось за границей, за золото. Кроме оружия и патронов у союзников закупали топоры, кирки, конскую сбрую и даже мешки. Всё зачастую негодного качества и по завышенным ценам. [T.1.IV.13]

Александр ВАТЛИН, доктор исторических наук: «Германия вошла в XX век великой державой, Россия стала великой державой в XX веке, ну а Америка, как мы знаем, осталась». [P.97.40]

…но была одна проблема – Муссолини терял веру: для такого деятельного человека социализм оказался слишком неторопливым. Его привлекало новое движение, прославлявшее скорость, мощь и насилие. Такие люди называли себя футуристами. Именно их идеи станут основой фашизма Муссолини.

Prof. Marla Stone, Occidental College: «Футуризм был культурным и интеллектуальным движением, зародившемся в 1909-м году среди итальянских деятелей искусства. Они возвеличивали скорость, движение и технологии. Футуристы прославляли динамизм, приключения и насилие, а так же квинтэссенцию всего этого – войну».

Prof. Ruth Ben-Ghiat, New York University: «До Первой Мировой многие люди были сторонниками войны, ещё не зная, какие ужасы ожидают Европу. Они считали, что война позволит побороть упадничество, царившее в обществе. В манифесте футуристов есть знаменитая цитата: «Война – это гигиена мира».

При финансовой поддержке промышленников, выступавших за войну, Муссолини неустанно призывал к вступлению в битву на страницах своей газеты.

На поле боя Муссолини понял, что национализм обладает огромной силой, толкающей солдат на подвиги: национализм мог заставить человека взять пулемётное гнездо, а, значит, смог бы разжечь и революцию.

В феврале 1917-го года раненый Муссолини вернулся в Милан. Именно там он начал создавать новую политическую идеологию, совмещавшую в себе любовь футуристов к войне с национализмом военных окопов. Он назвал её фашизмом.

Prof. Ruth Ben-Ghiat, New York University: «Преувеличить революционность этой идеологии невозможно. Возникла новая политическая система: фашизм перенял несколько левых идей, к примеру, революцию, и объединил их с национал-империалистической доктриной, создав невиданное ранее сочетание».

Фашизм прославлял военную мощь, крайнюю преданность стране и превосходство итальянского народа. Он был построен вокруг одного обещания – вернуть Италии величие Древнего Рима. Даже само название «фашизм» – это попытка связать движение со славным прошлым Италии. Оно восходит к латинскому слову «фаше», означавшему прутья, которые были символом власти в Эпоху цезарей.

Prof. Marla Stone, Occidental College: «Он обещал возродить величие Италии. Со времён падения Римской империи Италия оставалась на вторых ролях мировой сцены. Он писал, что все считают, будто итальянцы только едят спагетти и играют на мандолинах. А теперь они станут воителями. Пришло время нового фашистского итальянца». [T.21.CXXII.1]

Юрий ГОЛИЦЫН, кандидат исторических наук, руководитель Историко-информационного центра ММВБ: «…прежде всего Государственный Займ 1906-го года. Надо сказать, что это был самый крупный в истории нашей страны займ. Он распространялся и в России и за рубежом, но это, прежде всего, внешний займ на два миллиарда двести пятьдесят миллионов франков. Поскольку, как я уже сказал, основная сумма, я вам называю во франках, можно предположить, что этот займ распространялся в основном во Франции.

Временное Правительство признало долги царского правительства, и обязалось выплачивать внешние долги. А вот Октябрьская революция семнадцатого года была гораздо более радикальнее. Уже четырнадцатого декабря семнадцатого года были национализированы все акционерные коммерческие банки, двадцать третьего декабря издан декрет о запрете операций с ценными бумагами, и двадцать первого января тысяча девятьсот восемнадцатого года опубликован декрет об аннулировании государственных внутренних и внешних долгов.

Я хотел бы обратить ваше внимание на этот декрет двадцать первого января восемнадцатого года, потому что его последствия мы ощущаем с вами до сих пор. И значение его в истории нашей страны советского периода очень и очень велико. Почему? Начнём с того, что никто не ожидал, что Россия объявит себя банкротом. В истории мировой финансовой системы это был первый случай, когда «великая держава» отказалась оплачивать свои облигации. На самом деле первый дефолт в истории нашей страны – это дефолт восемнадцатого года. Дореволюционная Россия никогда не нарушала своих обязательств ни перед своими гражданами, ни перед внешними кредиторами. В январе восемнадцатого года это случилось. Соответственно практически сразу последовала объединённая нота ведущих европейских стран – «Нота протеста», – что они не признают этот декрет, и призывают Советское правительство его отменить. Конечно же, этого не произошло.

И, наверное, не случайно, что, когда третьего марта восемнадцатого года Россия заключила с Германией «Брестский мир», и одним из условий Брестского мира была уплата государственных долгов германским подданным и Германскому правительству, это создало определённый прецедент. И, соответственно, западные правительства, понимая, что на Советскую Россию нужно усилить нажим, чтобы заставить Советское революционное правительство заплатить долги. И не случайно уже весной восемнадцатого года начинается иностранная военная интервенция. У нас раньше писали, что иностранная военная интервенция была направлена на то, чтобы свергнуть революционное Рабоче-крестьянское правительство. Да, это правда. Но это только часть правды. Потому что главным в иностранной военной интервенции было именно заставить, если не свергнуть, то заставить Советское правительство признать царские долги и возобновить их оплату.

И, надо сказать, что, опять-таки, это не было каким-то прецедентом, потому что военные интервенции для того, чтобы заставить заёмщика расплатиться с кредитором были и раньше – и в конце девятнадцатого, и в начале двадцатого века, – но, опять-таки, они были, как мы сегодня говорим, с развивающимися странами, но никогда ничего подобного не было с «великой» державой.

Так как России, Советской России удалось победить и в Гражданской войне и в боях с иностранными интервентами, то, когда заканчивается Первая Мировая война, и, тем более, когда Россия, Советская Россия, переходит от «военного коммунизма» к «новой экономической политике», и провозглашает возврат финансовых отношений, начинает проводить финансовую реформу, потому что к началу двадцатых годов в стране бушевала гиперинфляция, западные страны получают новую возможность попробовать добиться от Советского руководства признания царских долгов. И впервые Советскую делегацию приглашают весной двадцать второго года на Генуэзскую конференцию. Опять-таки, у нас долгое время писали, что эта Генуэзская Мирная конференция была посвящена чуть ли не вопросу о разоружении. Но, на самом деле, главным вопросом Генуэзской конференции был «Русский вопрос». А «Русский вопрос» подразумевал заставить Советское правительство признать царские долги. Потому что отказ ведущей, ну, скажем так, одной из ведущих европейских стран, от уплаты долгов, он создавал глобальную международную проблему.

И на Генуэзской конференции столкнулись две прямо противоположные позиции: западные страны требовали от советской делегации признания долгов, советская делегация пыталась получить кредиты на восстановление хозяйства. И ни к чему это не привело, за одним исключением – Советской делегации удалось заключить с Немецкой делегацией, то есть с Германией, так называемый «Рапалльский мирный договор», одним из условий которого было признание отказа от всех претензий. То есть Германия отказывалась от всех претензий к дореволюционной России. Правда, надо сказать, что прежде, чем в двадцать втором году отказаться от претензий, Германия в восемнадцатом году получила от Советского правительства два эшелона с золотом, более девяноста трёх тонн золота. То есть по Бресткому миру и по дополнительным соглашениям секретным, кстати говоря, Советская Россия обязалась выплатить Германии шесть миллиардов рублей. Но вся сумма не была уплачена, два эшелона, тем не менее, это существенный вклад в этом направлении. И поэтому Германии было проще.

А вот Франция и Великобритания, как основные кредиторы дореволюционного российского правительства, конечно же, теряли очень много. И не случайно ожесточённые переговоры проходили на протяжении всех двадцатых годов, двусторонние – и с Великобританией, и с Францией. Западным странам всё равно необходимо было сотрудничество, экономическое сотрудничество с Советской Россией, и они всё равно, тем не менее, не хотели прощать долги, и пришлось вести переговоры с Советской стороной.

Последствием декрета двадцать первого января восемнадцатого года было и то, что западные страны установили финансовую и кредитную блокаду Советской России. Советская Россия даже не могла продавать золото за рубеж, потому что его могли отнять, так как оно было конфисковано у царского правительства, и в счёт погашения долгов это золото могли забрать в той или иной стране. Поэтому приходилось изобретать различные схемы, в том числе путь через Скандинавию, где, по некоторым сведениям переплавляли царские червонцы уже в советские, или в шведские какие-то монеты, и оттуда они уже распространялись по Европе и по миру.

Больше того, Россия не получала кредитов. Да, у нас были кредиты от некоторых стран, типа Норвегии, Швеции, Чехословакии до Второй Мировой войны. Да, у нас были кредиты от некоторых банков, от некоторых фирм: вот, в ходе индустриализации многие заводы были построены с помощью западных компаний, и тот же ДнепроГЭС, и Сталинградский тракторный завод, и многие другие заводы и предприятия. Но это были кредиты именно частные, или синдицированные, когда объединялись несколько банков для предоставления кредитов. Государственных кредитов, – я подчёркиваю, – не было вплоть до 1986-го года, когда Михаил Сергеевич Горбачёв подписал советско-английский договор с Маргарет Тетчер, о том, что мы признаём царские долги. И мы заплатили держателям царских долгов в Великобритании порядка десяти долларов за «бумагу». Аналогичный договор в девяносто седьмом году во Франции подписал Виктор Степанович Черномырдин, как премьер-министр. И фактически мы сейчас имеем договор только с тремя кредиторами дореволюционной России: с Германией – Рапалльский договор, с Великобританией и с Францией. Но дело в том, что есть ещё целый ряд стран, прежде всего Бельгия, Голландия, та же Швейцария, Италия, Япония, у которых есть претензии по царским долгам, но договоров до сих пор не заключено. Поэтому я и говорю, что эта проблема, она актуальна до сегодняшнего дня (2011), и, вполне вероятно, разрешение её ляжет на ваши плечи…» [T.10.CI.57]

Сергей КУДРЯШОВ, кандидат исторических наук: «В результате Версальского мира союзники наложили на Германию большие репарационные платежи. И эти суммы были до такой степени большие – приблизительно десять процентов всего национального дохода Германии уходило на выплату репарационных платежей, а в реальных деньгах это же ещё больше».

Германия пыталась договориться с союзниками об отсрочке. Чтобы заплатить репарации, ей надо было восстановить промышленность, для этого нужны кредиты, а их никто не давал, так как на стране висел огромный долг в виде репараций. Замкнутый круг.

Вот она опасность новой войны: французы оккупировали Рур. Правительство Франции как будто взывало к справедливости: пусть побеждённый агрессор – Германия – возместит ущерб. А на самом деле прежняя борьба за гегемонию в Европе. Прежнее ограбление народов.

После того, как Франция оккупировала главный промышленный район Германии – Руррскую область – положение стало катастрофическим. Сопротивление немцы оказать не могли: после Первой Мировой у них не было армии… [T.10.CCCLXXI.6]

Германия выплатила долги Первой мировой войны

В воскресенье, 3 октября 2010 года, был выплачен последний немецкий долг странам-победительницам.

Александр ВАТЛИН, доктор исторических наук, профессор МГУ: «Если говорить о примирении, тут немножко сложная ситуация, связанная с ним, что это было не примирение. Давайте скажем, что было – была капитуляция. Тотальный разгром Германии, после которого, после этого разгрома, после победы, державы-победительницы могли лепить её так, как они хотели. Первоначально они хотели лепить новую Германию вместе, демократическую, антифашистскую. Это было определено в Потсдаме. Но получился конфликт, получилась та ситуация, когда Германии получилось две. И здесь для Советского Союза надо было принимать определённое решение: либо стремиться к тому, чтобы Германия была одна, но она была бы вот такая, как бы между Западом и Востоком, – довольно сложный подход, возвращавший нас к рапалльской политике. Либо, и это, на самом деле импонировало Западу, конфликт был в этом плане такой, наигранный, – пусть будет две Германии, которые будут обращены против друг друга. Это позволяло спать спокойно и англичанам и французам, и нам в том числе».

Сергей МЕДВЕДЕВ, кандидат исторических наук: «Сейчас в двадцатилетие падения Стены все эти документы поднимаются. Вот, я вспоминаю очень интересные все эти разговоры Тетчер с Горбачёвым, Миттерана с Горбачёвым, когда они умоляли его оставить Германскую Стену, не допустить объединения Германий, не допустить падения Берлинской стены».

Александр ВАТЛИН, доктор исторических наук, профессор МГУ: «На самом деле общим рефреном было перевод на русский язык – «Помедленнее – помедленнее». Об этом говорила Маргарет Тетчер, об этом говорил Миттеран, и это транслировал Горбачёв как раз не только восточногерманским партнёрам, но и канцлеру Колю. Горбачёв, он не просто шёл навстречу Колю, он шёл навстречу логике событий. А логика событий в Германии начала девяностого года была очень простой – люди не хотели больше терпеть бедствия. И то решение, которое им казалось первоначально, – я имею ввиду жителей Германской Демократической Республики, – оптимальным, а именно, построить свой социализм, социализм уже «несталинского» типа, как они его называли, очень быстро сменилось другим настроением. Если немецкая марка, западногерманская марка не идёт к нам, то мы пойдем к ней».

И всё же она была пусть временным, но решением проблемы. В историю вошла знаменитая речь президента Соединных Штатов Кеннеди «Я берлинец», в которой он осудил возведение стены. Другую фразу Кеннеди произнес не публично: «Стена – это Дьявол, но она всё же лучше войны». [T.10.LI.41]

Елена СЪЯНОВА, российский журналист, писатель, историк: «…я вам процитирую меморандум 3208/41 от 1 октября 1941 года. Так вот, он называется «План экономического убийства России». Без экономического убийства России, я не знаю, сколько продержался бы Адольф Гитлер. В принципе, он запоздал с этим нападением. Он погряз в займах.

Давайте, всё-таки к меморандуму стоит обратиться. Иногда его зачисляют, правда, в «Зелёную папку» Геринга пресловутую. Смотрите, как всё это расписано. Вот они, все рубежи – рубеж «A», рубеж «B», рубеж «C», рубеж «D». «Первое, рубеж «A»: захват Крыма, Харькова, Курска, Тулы, Москвы, Ленинграда, Кандалакши. Результат: потеря Россией двух третей производства стали и алюминия, что исключит увеличение существующих мощностей и пополнение материальной части даже при перерыве в боевых действиях зимой. Тем не менее ожидать решительного ослабления военного потенциала России не следует». «Рубеж «B»: захват Донбасса. Это потеря дополнительно двух третей угольных запасов. Тут ожидается ослабление военного потенциала таким образом, что до лета 1942 года Россия не сможет возобновить военные действия западнее Урала». «Рубеж «C»: захват Горького. Это приведет к почти полному прекращению выпуска автотранспорта и ослаблению авиапромышленности». Наконец, захват рубежа «D»: Кавказ, Баку, Грозный, Сталинград, Западный Урал. Дальнейшее ослабление военно-экономического потенциала. Причём, здесь указано, что это ещё не полный крах. А полный крах наступит после потери индустриальных районов Урала. Эти рубежи, которые расписаны не только как военные операции, а как стимуляция немецкой экономики.

Немецкая экономика к 1939 году уже просто оголодала. Понимаете, они набрали такое количество займов, им было нужно столько разных полезных ископаемых в разные отрасли, постоянно нужны эти вбросы.

…у кого брались эти займы? – В основном, Соединенные Штаты. Но об этом достаточно много написано, много литературы». [P.97.120]

Борис ХАВКИН, доктор исторических наук: «…но после победы над Францией тех, кто поверил в так называемых военный гений фюрера, было очень много. И Паулюс был одним из этих генералов, которые считали фюрера каким-то великим полководцем. Хотя в то же время Паулюс как аналитик понимал, что план «Барбаросса» – это авантюра.

Но его много раз об этом спрашивали: «Как же так, вы, штабной генерал, опытный и высококвалифицированный, трижды докладывали Гитлеру концепцию «Барбаросса», каждый раз вырабатывали и брали под козырёк… Но при этом никогда не осмеливались сказать Гитлеру, что это авантюра?». Паулюс отвечал очень просто: «Я не влезал в политические вопросы. Мне, как военному, была поставлена задача подготовить план операции на три месяца. Я, исходя из этого, рассчитал, сколько сил, средств и резервов нужно для того, чтобы выполнить эту военную задачу. Что дальше – это не моё было дело».

Поэтому в рамках своих компетенций он был, конечно, высококвалифицированным. И вот, когда Гитлер назначил Паулюса на Сталинград, это же тоже было личное решение Гитлера». [P.97.230]

Андрей ЗУБОВ, доктор исторических наук: «Версальская система была и завершением, на мой взгляд, того процесса, который шёл в Европе в течение девятнадцатого века. То есть эпохи романтического национализма, когда каждой нации приписывалось особое лицо, то есть каждый народ – это личность. И народ-личность, протяженная в истории своей юностью, зрелостью, старостью. Вспомните шутливо Шпенглера «Закат Европы». И с другой стороны это попытка, если угодно научно или научно-политически, технологически решить эту проблему национализма, потому что всем людям было понятно, что вот та страшная война, которая вот только-только закончилась в Европе и унесла миллионы человеческих жизней, я имею в виду Первую Мировую войну. Это была война национальных амбиций. То есть амбиции народов. Это была уже не война императоров как раньше, не война элиты. Это была война народов за жизненное пространство, война народов за своё преуспевание за счёт другого. В России говорили о том, что русские принимают вызов тевтонского мира и забьют его. Немцы говорили о том, что славянство нуждается в мужественной мужской душе немецкого народа, чтобы быть счастливым и так далее. Вот эта идеология была общей. Пока шли переговоры во время войны между старыми европейскими империями английской, французской, русской с другой стороны – Австро-Венгрией и Германией, переговоры внутренние как обустроить послевоенный мир, мыслили ещё категориями старыми – войны императоров. Поэтому кому-то дадут этот кусок земли, кому-то отберут этот…

Как Венский конгресс в 1815 году. Передел владений. России должна была отойти Восточная Пруссия, проливы. Желание народов никто не учитывал. Победитель получает… округляет свои владения за счёт земель побеждённого. Но когда Соединенные Штаты вступили в войну, и они вступили с новой идеей. Они вступили с идеей, которая, в общем, на самом деле была по всей Европе, но которую именно Вильсон, президент Вильсон, решил артикулировать. Это идея прав народов. Не права говорить от имени народов, которое узурпировали старые императоры, а прав самих народов. А как же выяснить права народов? Где хотят они жить? Естественно форма – плебисцит. И вот именно Версальская система – это система плебисцита. То есть к самим народам обращаются и говорят: «Ну, где хотите вы жить? В Германии? В Польше? В России? В Словении? В Австрии? Определитесь».

Империи распались. Возникают национальные государства. Но нет однозначного решения. Скажем, Восточная Пруссия. Поляки требуют значительную часть Восточной Пруссии себе. А немцы говорят, восточные пруссаки Восточной Пруссии, мы не хотим жить в Польше. И то же самое происходит в Силезии. И происходит плебисцит, который и определяет границы, причём это целые серии плебисцитов. Значит, сначала происходит плебисцит, который определяет общую волю региона, потом второй плебисцит – общую волю меньшинства региона. И вот таким образом устанавливаются новые границы в Силезии, в Тешинском воеводстве, которое, я напомню, было частью Австро-Венгрии и потом решало свою судьбу в Польше. Эта часть Польши тоже была частью Австро-Венгрии – западная Галиция. И в Чехословакии. Соответственно референдумы на границе новой страны сербов, хорватов, словенцев, будущей Югославии и Австрии, и Италии. Вот это масса… То есть главный принцип. Народ должен жить на территории своего государства, и надо только определить, где проходят реальные этнические границы, и где хочет жить тот или иной народ.

Задача невозможная естественно, потому что люди, слава Богу, всегда расселяются достаточно хаотично, и в местах вот этих контактных зон разных этносов всегда они живут вперемешку. А известно, что по мере индустриализации Европы перемещение населения из сельских районов в городские, это смешение ещё более возрастает, потому что ведь языки сложились в сельской Европе, в аграрной, доиндустриальной Европе там сложились языковые зоны. И то они не чистые. А к двадцатым годам двадцатого века Европа была уже индустриализованной, и поэтому население было в значительной степени…

Другой аспект – это значительная условность языков, потому что, скажем, провести границу четкую между, скажем, норвежским, датским, шведским языками очень сложно. В своих лингвистических центрах они довольно ясно видны, но на границах там всегда существуют промежуточные формы.

И надо сказать, что при всех оговорках, значит, без всяких плебисцитов и референдумов, но этим духом Версаля заразились даже большевики, которые вот тогда в начале двадцатых годов совершенно причудливым образом прочерчивали границы союзных и автономных республик, с каким-то невероятным количеством анклавов, невероятным количеством кантонов. Даже названия какие-то европейские все придумывали.

Вот это Версальский принцип. То есть определяют не цари, а сами народы. Принцип это, в общем, в итоге, конечно, и привёл ко всем трагическим последствиям, которые обозначились во Вторую Мировую войну. И после Второй Мировой войны уже никаких плебисцитов практически…» [P.97.210]

Борис ЧЕСКИДОВ, доктор экономических наук: «…что такое война? Война – это нормирование. Нормирование – это пресечение инфляции директивным путём.

Кроме того война – это чрезвычайные законы, патриотизм, барабанный бой». [P.125.319]

Габриэль ГОРОДЕЦКИЙ (Prof. Gabriel Gorodetsky), профессор Оксфордского университета: Прежде всего, я с вами согласен, что существует, я бы сказал, вакуум, когда мы описываем годы 39 – 41-й в отношении ситуации, потому что Сталин оказался в самом неприятном положении, когда ему надо было объяснять то, что происходило с 39-го по 41-й год между Россией, Советским Союзом и Германией фашистской. Поэтому он произвёл разделение на две войны. Первая называлась Второй Мировой войной, а вторая, как известно, была Великая Отечественная война. Поэтому история шла непрерывно до 39-го года, которая заканчивалась тем, что у Советского Союза не было другого выхода, как подписать пакт Молотова-Риббентропа. А затем началась новая война. То, что было в промежутке, Великая Отечественная война, она закончилась победой советского народа, а то, что было между 39-м годом, подписанием пакта и началом Великой Отечественной войны, осталось пустым периодом.

…про идеологию Гитлера, как он мог навязать. Он имел большую оппозицию своей авантюристической политике в отношении России со стороны военных, из собственных министров, включая Риббентропа, включая основных промышленников немецких, которые считали, что из России они могли бы получить сырье. Дело в том, что армия тоже возражала против нападения на Францию, они думали, что повторится ситуация Первой Мировой войны, так считало военное руководство. Но после неожиданной победы в «Странной войне» во Франции военные в Германии потеряли основу своей аргументации против нападения на Советский Союз.

Геббельс говорил за три дня до войны, он написал в своих дневниках – к сожалению, нам не удается даже представить эту войну как превентивную, не получается, это сам Геббельс писал в своих дневниках за три дня до войны. Конечно, немцы, когда они были на Нюрнбергском процессе, они пытались оправдать это превентивными, считая, что они не были агрессорами, потому что они понимали, что как агрессоры они рискуют головой». [P.97.119]

…однако цензура тоже крепчала, и всё труднее и труднее было публиковать фронтовые дневники. Тема войны вновь монополизировалась государством.

Алексей СИМОНОВ, советский и российский писатель, кинорежиссёр, сын К. М. Симонова: «…сегодня, на самом деле, стоит вопрос о том, успеем ли мы те остатки правды, которые в состоянии рассказать нам участники этой войны, запечатлеть, запротоколировать. В семьдесят девятом году, незадолго до смерти мой отец обратился в Политбюро с просьбой, всё-таки, создать журнал «Военный архив» и создать Архив воспоминаний участников Великой Отечественной войны. К счастью он не успел получить отзыва ПУРа (Политуправления) по этому поводу, на основании которого ему было отказано. Сказано буквально следующее: «Мы с таким трудом, наконец, сбили более или менее единую Историю Великой Отечественной войны. А теперь мы будем создавать Архив, в котором каждый дурак будет рассказывать историю «своей» войны? Зачем нам это нужно?» [T.10.CCCXXIV]

Олег БУДНИЦКИЙ, доктор исторических наук: «…я бы сказал, назначенные ветераны, это были публикации, проходившие через цензурное сито, и ничего такого, что выходило бы за рамки официального канона, там быть не могло по определению. Даже попытки Константина Симонова создать, вот, солдатские мемуары. Точнее, не создать солдатские мемуары, а как бы, записать солдатские мемуары, сделать фильм. Конечно, там чувствуется везде цензурная… цензурные ограничения, самоограничения и внешние ограничения. Так, и не случайно там были отобраны кавалеры трёх… Орденов Славы трёх степеней, там, и так далее, и тому подобное. И когда я вот сейчас прочитал свежими глазами эти… текст симоновских записей – ну, в общем, там отчётливо чувствуется фигура умолчания – то, что не обсуждается.

И понимаете, вот даже те фильмы, которые люди, не участвовавшие в войне, воспринимают как правдивые, с точки зрения фронтовиков они совсем другие. Вот, вышел замечательный сборник, составленный Артёмом Драбкиным «Я дрался с Панцерваффе» – это об артиллеристах, интервью с артиллеристами. И историк, автор предисловия, пишет: вот, противотанковой артиллерии был посвящен один из самых сильных и правдивых фильмов о Второй мировой войне «Горячий снег». Он был снят по одноименной повести Бондарева. Видимо, коллега не читал текстов, к которым писал предисловие. Потому что здесь же, в интервью, артиллерист по фамилии Назаров говорит на вопрос интервьюера: «Вот ты спрашивал, как я отношусь к фильмам «На войне как на войне», «Горячий снег». Как к детективам, как к историческим романам. В них нет ничего из того, что было на самом деле. Ну, посуди, как можно было поставить орудия в ряд, как это сделано в фильме Бондарева? Танки с флангов бы зашли, подавили бы их. Они же не могут друг через друга стрелять. Генерал ходит, ордена раздаёт – галиматья! – Опять это слово. – У нас командир полка, и тот не показывался. Даже комбат старался метрах в трёхстах с машинами находиться». Вот это реальный взгляд из окопа, точнее, вот, с позиции противотанковой батареи.

…мне недавно попались на глаза воспоминания Владимира Наумова, режиссёра известного. О том, как они с его соавтором, с фронтовиком Александром Аловым сдавали фильм «Мир входящему» в 1961 году. И вот, министр культуры Фурцева негодовала: «Где вы видели такие грязные просоленные шинели?» «Шрам на лице Алова побелел, что выражало крайнюю степень гнева, и Саша ответил: «Екатерина Алексеевна, вы эту шинель только с Мавзолея видели, а я в ней протопал четыре года». Вот этих шинелей с Мавзолея, да, вот это и стало стандартом, стереотипом и кино советского, хотя были отдельные, очень неплохие фильмы». [P.97.98]

*

Олег БУДНИЦКИЙ, доктор исторических наук: «…я всегда призываю смотреть на вещи исторически. Это мы сейчас говорим, что была Вторая мировая война. Никто не думал поначалу, что она будет мировой, включая Гитлера. И хорошей новостью является то, что в сороковом году они почти отказались от наращивания серьёзной промышленности, уже после Парижа, Бельгии, Голландии… И вроде всего хватает. И готовых материалов массу захватили. Гитлер не думал, что будет мировая война.

На пик военного производства Германия вышла в 1944 году, между прочим. Я напомню, что на июнь 1940-го года в состоянии войны с Германией была только Великобритания, больше никто. Советский Союз считал колоссом на глиняных ногах. И вообще тогда начиналась война против СССР, война с большевизмом была на втором плане. Главное было – лишить Британию последнего возможного союзника на континенте и как-то потревожить британские колонии». [P.97.232]

…эти рассказы никогда не публиковались. Они записаны со слов настоящих героев – бойцов, командиров, медсестёр. Записаны прямо на передовой, в перерывах между боями. Семнадцать тысяч протоколов, семнадцать тысяч историй о яростной борьбе за победу. Многие из опрошенных бойцов погибли, не дожив до победы. Но успели поделиться тем, что они пережили, только с фронтовыми хроникерами из Института истории РАН. Почти семьдесят лет эти протоколы забытые пылились в архиве. Сегодня они предаются огласке впервые…

В первые же дни войны Советская армия начала отчаянное сопротивление. На передовую к войскам сразу отправляются группы историков во главе с профессором Исааком Минцем.

Дарья ЛОТАРЁВА, сотрудник Института российской истории РАН: «Он всё время говорил: «История идёт, надо догнать вот эти части, которые идут. Надо сейчас всё это записать…»

Задача историков – документировать всё происходящее на фронте в виде стенограмм бесед с бойцами, чтобы потом на основе тысяч протоколов написать настоящую, народную историю Великой войны.

Сергей ЖУРАВЛЁВ, доктор исторических наук, заместитель директора Института российской истории РАН: «Опрашивались воины, которые только что вышли из боя, которые ещё потные от боя…»

То, что участники войны рассказывали на передовой, в корне отличается от привычной истории. Впечатления и эмоции не тронуты временем, не искажены цензурой.

В первые месяцы войны на фронт отправились более четырнадцати миллионов человек.

Чтобы максимально достоверно отразить ход истории, сотрудники группы Минца перемещались по всему фронту, охватывая сотни воинских частей, десятки городов.

Дарья ЛОТАРЁВА, сотрудник Института российской истории РАН: «И они опрашивали, за две-три недели они собирали по семьдесят стенограмм. Это была очень большая работа».

На разных фронтах в разных регионах страны, в казармах и медсанбатах солдаты и командиры в подробностях описывают свои военные будни.

Дарья ЛОТАРЁВА, сотрудник Института российской истории РАН: «Минц, вообще, ставил задачу собирать «живую» историю с живыми подробностями. Он всё время об этом говорит: «Мне нужен быт. Давайте какие-то живые черты времени отразим».

Десятки историков из группы Исаака Минца, вернувшись в Москву с тысячами фронтовых стенограмм, узнают, что руководством страны их работа признана нецелесообразной.

Дарья ЛОТАРЁВА, сотрудник Института российской истории РАН: «Она была приказом Академии наук она была закрыта, Минц и его сотрудники, они все были изгнаны отовсюду».

Понимая уникальность этих протоколов, сотрудники института сохранили их. Семьдесят лет протоколы пролежали забытые.

Историки из группы Минца записали рассказы больше семнадцати тысяч человек… [T.1.XXVII]

Иван РУБЦОВ, Герой Российской Федерации, в годы Великой Отечественной войны командира истребительной авиационной эскадрильи: «…дело было на Кубани. Мы прилетели с боевого задания – истребители – и садились уже в темноте: солому жгли, чтобы полосу было видно. После нас сел полк, в котором служил и Глинка, вот этот полк, и Камозин служил, дважды Герой. Они сели и пошли в столовую. А в столовой повар им сказал: «Всё. Ничего нету. Всё съели» – «Как? Мы не ужинали» – «Ну, ничего нет, всё съели уже. Ночь на дворе». Один из них полез под лавку и нашёл там узлы с продуктами. А котёл был горячий, в котором варят супы и так далее. Так что сделали: взяли этого повара – в котёл – и крышку закрыли. Это докладывалось Верховному… Он сказал: «Лётчика от полётов не отстранять, но и не повышать, ни в звании, ни в должности. Так Камозин капитаном и закончил войну, так и ушёл из жизни. А это человек, который сбил, по-моему, сорок пять самолётов, дважды Герой Советского Союза». [T.17.LV.1]

*

Иван ВЕДЕРНИКОВ, Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР: «…однажды с пехотинцами разговаривал, говорю: «Как вам страшно. Мы – лётчики – всё-таки слетал, хоть там атака каждый полёт, а прилетели мы, расположились в каком-то доме, отдыхаем…» А он говорит: «А мы на вас смотрим. Я, – говорит, – хоть в землю вроюсь, спрячусь, а вы идёте, бьют вас как куропаток». Отказаться от вылета – это было преступление». [T.17.LV.1]

Борис СТРУГАЦКИЙ, писатель-фантаст: «…тем более, это неизбежно в истории. Я думаю, что это произойдёт и с нашей историей тоже. Не думаю, чтобы мы узнали что-то новое. Хотя, я вспоминаю свои разговоры с фронтовиками, в том числе с фронтовиками-писателями, они говорили, в частности, что правда о войне никогда сказана не будет просто потому, что никакой участник военных действий не выходит из войны совершенно чистым, у него сохраняются воспоминания не только страшные, но и стыдные в том числе. И эти стыдные воспоминания есть неизбежная часть военного прошлого. Вот та часть, о которой никто никогда говорить не захочет. И даже самые наши замечательно правдивые писатели, такие как Виктор Астафьев, например, даже они, мне кажется, всё-таки, не до самой глубины собственной души докопались, хотя сказали очень много, действительно, страшного об этой войне.

Я, правда, сейчас сразу же вспомнил замечательные слова одного ветерана, военного, полковника… Это было в самом начале перестройки… Была какая-то передача о войне, о военно-патриотическом воспитании – это же вечная тема нашего телевидения. И среди всего прочего я запомнил вот этого полковника, который с горечью произнёс замечательные слова. Он сказал: «На правде молодежь не воспитаешь». Это было слышать просто страшно. А, ведь, это, наверное, так.

…и они, между прочим, подтверждают устами фронтовика, бойца, который проползал часть войны на брюхе в грязи, подтверждают наше видение войны, наше, штатское видение. Мы тоже понимаем, что вся эта окопная правда – это совокупность мерзостей, а не совокупность подвигов. Он это нам подтвердил фактически». [P.97.131]

1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10

ДАЛЕЕ