ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО

ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ

АРКАН I. Magus (Маги, Жрецы, Шаманизм, Бюрократия, Атрибуты); Единство; Скоморох 2; le bateleur; Divina Essentia; Vir (Энергия); Natura naturans; Иероглиф (Человек).

Скоморох 2

gelasiānus, ī m (греч.) шутник, остряк Sid. [B.32]

*

γελάσῐμος 2 (ᾰ) смешной Luc. [B.169]

γελᾰσῖνος ὁ смеющийся (эпитет философа Демокрита); pl. ямочки на теле, преимущ. на щеках Anth., Mart. [B.169]

vēles, itis m [одного корня с velox] преим. pl. велит, легковооружённый солдат, предназначавшийся для внелинейных стычек, т.е. застрельщик LM, L; перен.: scurra v. С остряк, балагур. [B.32]

*

scurra, ae m 1) фат, праздношатающийся, вертопрах Pl, rhH, С; 2) скоморох, шут, балагур С; 3) льстец, прихлебатель Н; 4) солдат императорской охраны, наёмник Treb, Lampr. [B.32]

II satiricus, ī m сатирик Sid. [B.32]

βωμο-λόχος ὁ и ἡ 1) досл. стоящий у алтаря, перен. попрошайка Luc.; 2) скоморох, шут, кривляка Arph., Arst.; 3) галка (Monedula) Arst. [B.169]

γέλασμα, ατος τό досл. смех, перен. плеск или рябь (κυμάτων Aesch.). [B.169]

γέλως, ωτος ὁ 1) смех… возбуждать или вызывать смех; …навлечь на себя насмешки; 2) предмет насмешек, посмешище… [B.169]

χᾰριεντισμός ὁ 1) любезность, благосклонность (εὐτραπελία τε καὶ χ. Plat.); 2) шутка, острота Plat.: τὸ τοῦ Πλάτωνος σπουδῇ καὶ χαριεντισμῷ μεμιγμένον Plut. изречение Платона, в котором серьёзное смешано с шуткой. [B.169]

χᾰρῐτία ἡ шутка, острота Xen. [B.169]

Жрица – первое «не-Я», которое Шут встречает на своём пути. Чтобы понять другого, человек должен сначала найти в себе то, что его с ним объединяет.

Евгений КОЛЕСОВ [B.126.1]

*

Георгий ШАБАТ, доктор физико-математических наук: «Он (Якобсон) вёл замечательный, известный всей Москве факультатив по русской поэзии двадцатого века, который в большой степени был причиной того, что Вторую школу закрыли. Ну, одна из его крылатых фраз заключалась в том, что самоубийство Маяковского – это расстрел Маяковского-поэта Маяковским-коммунистом». [T.10.DXXIV]

Татьяна ЧЕРНИГОВСКАЯ, доктор филологических наук, доктор биологических наук, профессор СПбГУ: «…есть такой очень крупный исследователь – профессор Метцингер (Thomas Metzinger, Johannes Gutenberg-Universität Mainz), работающий в Германии – он философ, и он занимается такими опасными вопросами, как «что такое Я?», есть ли у человека «самость», есть ли вообще личность. И он автор нескольких очень популярных книг «Быть никем» и «Туннель Эго». Он подвергает сомнению сам факт существования этого «Я». Он, вообще, говорит очень опасную вещь – это факт нашего сознания, то есть, это внутри нас «Мы – Я». Что никаких личностей вообще нет, или так специально устроено, чтобы мне спокойнее было: что я не просто одно из белковых тел, а, вот, – личность такая. Мы себе сами устраиваем стабильный мир, чтобы хотя бы лет семьдесят-восемьдесят можно было прожить, не тронувшись умом». [T.10.CDLXXXIV.1]

**

**

Сергей ИВАНОВ, доктор исторических наук: «…книга называется «Блаженные похабы», и подзаголовок «Культурная история юродства». Это очень важно, что это именно культурная история юродства, а не, скажем, религиозная история юродства. То есть это книга научная, а не конфессиональная, в этом её важное отличие. Теперь, что такое похаб. Собственно, похаб – это и есть древнерусское обозначение того, кого мы называем юродивым. В самых древних рукописях древнерусских, именно древнерусских, в отличие от южнославянских, этот чин святых фигурирует под названием «похаб», что означает то же самое, что юрод – то есть это человек, ну, неправильно родившийся.

…он урод или вот похаб, похабленный, то есть как-то какой-то поломанный. Вот, и это значит, это первое серьёзное обозначение юродивого «похаб Христа ради». Потом впоследствии, вот, например, в Житие Андрея, это слово постепенно вытесняется, по мере переписывания рукописей, вытесняется словом «урод». Слово же приобрело своё современное значение лишь тогда, когда юродство стали преследовать государственные власти, а именно в восемнадцатом веке. Вот тогда это слово постепенно начинает сдвигаться, и те черты юродивого поведения, которые раньше воспринимались как что-то священное, вызывающее священный ужас, стали трактоваться так, как они, собственно, выглядят вот на светский взгляд. А именно как дебош, безобразие и так далее, и так далее. Вот тут появляется уже светское значение, «похабный» в значении вот «непристойный, вызывающий». Речь похабная или поведение похабное.

…слово же «блаженный» – это более сложное слово, оно обозначает разные вещи. И, вот, автор статьи «Блаженный» в недавно вышедшей православной энциклопедии, кстати, очень фундированном научном издании, признаётся, что, в общем, никакого одного знаменателя для разных групп святых, которые обозначаются этим словом, найти, к сожалению, невозможно. Есть тут и люди те, которые в католической церкви называются беатифицированные. И те, которые вот являются юродивые, и различные тайные святые, и просто отдельные, например, там блаженная княгиня Ольга, неизвестно почему, но вот так сложилось. Так что это сложное слово, происхождение его очень интересно. Оно восходит к корню древнеславянскому, ну, вот откуда и «благим матом», да, и «блажной» и так далее. Там очень сложно соединяются положительные и отрицательные характеристики. Да, и «блажь», с другой стороны, а с другой стороны «благой». И это очень сложный такой клубок, и очень правильно, что древнеславянское сознание выбрало это слово для обозначения этого амбивалентного подвига.

…с точки зрения истории культуры. А именно, что культуру побуждает видеть за поведением непристойным, безумным, странным святость? Что и в какой момент, по каким причинам побуждает культуру творить, потому что это культура творит юродивого. Безумный человек равен сам себе и он асоциален. Но люди, смотрящие на него снаружи, они в какой-то момент, в разных культурах по-разному, приписывают безумному человеку то или иное значение его безумия, вчитывают в него то, что считают нужным. И в разное время вчитывают разное. Ну, бывают культуры, в которых… то есть Возрождение с моей точки зрения, в этом пафос моей книги, в этом, мне кажется, моя научная находка, потому что до меня, с этой точки зрения юродство так не анализировалось. С моей точки зрения, сначала возникает функция, возникает потребность внутри христианской культуры.

…есть некая историческая традиция киников, которые, греческих философов языческих, которые вели себя подчас непристойно. Есть традиция, с другой стороны, библейских пророков, которые тоже подчас ведут себя непристойно. Но все это лишь материал, из которого христианство творит свою собственную мифологию. И начинает она творить юродивого лишь в тот момент, когда христианство становится государственной религией. Вот, когда все устоялось, устаканилось, все потихоньку заиливается, превращается в рутину. И вот тут христианская культура, христианское сознание, если хотите, испытывает потребность во взрыве, в чём-то, что взорвало бы такое рутинное течение жизни, которое позволяет забыть об ослепительном сиянии вечности, о том, что, вот, грядёт Страшный Суд.

И вот тут возникают легенды. Сначала о монастырских странных людях, иногда у них нет даже имени и заведомо у них нет ещё слова такого.

…забывается, ради чего всё это начиналось, да? Забывается, так сказать, страх, забывается ощущение, что вот вечность тут вот рядом, за углом. Вот и именно эта потребность порождает, в этой смыслопорождающей толще культуры появляется эта фигура странная. Потом для неё подбирается слово. Но сначала возникает персонаж.

…в первый раз употребляется слово, термин «сале», вот, безумная, которое, оно не греческое слово, непонятного происхождения, загадочного, видимо, восточное, которое впоследствии становится термином техническим для обозначения юродивого – «саллес» – юродивый или «саллес виа Христон» – ради Христа, безумный ради Христа. А потом уже часто просто «юродивый», «саллес», понятно, что ради Христа. Вот, а дальше, значит, начинают возникать отдельные легенды о них уже, специально о них. Притом, что слово «саллес» употребляется и просто как бранное слово – дурак, ну просто, сумасшедший, оно уже живёт в светском тексте, с пятого века. А потом, уже в шестом веке, собственно, прямо уже непосредственно о юродивых. А потом уже начинают возникать люди, я думаю, которые сознательно ведут себя в соответствии с уже заданным стереотипом поведения.

…действительно превращение юродства как религиозного института в юродствование как такой специальный тип поведения, ну, знакомый, в принципе, нам и в повседневной жизни. Интересно просто, что в нашем русском языке и только в нём это слово, обозначающее древний загадочный институт, может употребляться без кавычек и всем понятно.

…именно. Да, прибедняется, имея в виду, что на самом деле я гораздо лучше вас. Это я только так делаю вид, что прибедняюсь, на самом деле я тем самым лишь затеняю своё над вами превосходство, вот что такое юродствование уже в светском смысле. Но оно, конечно, развилось из совсем другого и серьёзного, сложного института.

…слова «юродивый» и «уродливый» однокоренными. Они разошлись только в семнадцатом веке.

…важно помнить, между прочим, что византийское юродство и русское юродство – это разные вещи, просто потому, что очень непохожи друг на друга древнерусская и византийская культуры. И я об этом тоже пишу много в своей книге, собственно, в этом пафос тоже, и это позволяет, это сравнение…

И это позволяет нам многое понять, собственно, в самих культурах и в восприятии юродства. Хотя вроде он пришёл, конечно, на Русь-то из Византии, был заимствован, но сильно видоизменился. В Византии жила была ещё, жила традиция античной медицины. Там безумие могло восприниматься как болезнь, не обязательно как бесовская одержимость, но как болезнь, которую можно лечить, там, и которая вызвана развитием чёрной желчи. А вот на Руси такой этой традиции не было. Действительно, всякое безумие – это, так или иначе, или бесовская или, вот, юродская какая-то специальная, особая одержимость. Но, во всяком случае, в этом смысле было разное отношение на Руси и в Византии.

Что касается общества, то уже на Трульском Вселенском Соборе, в конце седьмого века, собственно, Церковь запретила юродство. Строго говоря, после этого этот подвиг был противоканонический. Но на этот запрет никто особенно внимания не обращал, вот. И в России тоже Собор 1666 года тоже запретил вроде. Ну, это называется, естественно, лжеюродство, но как отделить лжеюродство от юродства, никто не знает. И то, и другое – это сознательное лицедейство, как что ни говори, да? И, значит, лицедейство идёт по поводу лицедейства.

…я специально останавливаю свое исследование на восемнадцатом веке, на том времени, когда, в общем, теряется религиозный, истинно религиозный смысл в юродстве. Это превращается в размытый институт. С одной стороны, Пётр Первый вводит запрет на юродство, их начинают преследовать полицейскими мерами. Это даёт нам, правда, замечательную возможность читать архивы полиции и сыскных ведомств и читать, в чём признаются несчастные юродивые, когда их вздёргивают на дыбу или начинают жечь огнём. Но, в общем, именно это уже выводит юродство из равенства самому себе. Теперь это что-то другое, теперь это уже форма мученичества. А потом уже просто, поскольку становится это всё равно, безразлично, поскольку появляются сумасшедшие дома, Екатерина Вторая велит перестать убивать юродивых и ссылать их в сумасшедшие дома. В общем, отношение общества меняется. Меняется, и тогда уже история юродства, в девятнадцатом веке – это совсем другая проблема, ею надо заниматься…

…есть всякие люди, есть, естественно, какие-то религиозные фанатики, проповедники, которые пользуются этой личиной изобличения чего-то, есть сумасшедшие, есть действительно бесстыдные спекулянты на этом, есть люди, которые вообще просто, вообще не религиозные фигуры.

…более или менее похожие случаи святости странной наблюдаются, главным образом, в Италии в тринадцатом-четырнадцатом веках. Там есть типы, канонизированы вполне, удивительно ведущие себя, очень похожие на византийских юродивых. Это и Джакопоно Датоди, и Пьетро Криши, и Джованни Коломбини, главным образом. Они вели себя очень вызывающе, скандально. Но западного юродивого отличает от византийского и русского большой, как вам сказать, социальный пафос. Они всё-таки потом создают ордена. Вот, Джованни Коломбини создал орден иезуитов. Невозможно себе представить юродивого на ниве социального созидания чего бы то ни было. И всё-таки западный юродивый…

Ну, вот тут очень важно отличить разного рода, действительно, диссидентские движения внутри господствующей лиги от юродства. Потому что юродивый, это важно подчеркнуть, принципиальный одиночка. В принципе, настоящий юродивый никогда никого за собой не зовёт. Наоборот, он запрещает действовать так, как действует он сам. Это есть прямо такой эпизод в Житие Андрея Юродивого, когда какой-то человек хочет стать таким, как он, и Андрей ему это запрещает. Это вот мне можно, а вам нельзя. И в этом смысле это такой аристократический подвиг, это не то что, вот, всякий может делать так, как я, достичь святости, ничего подобного. Вот, мне можно, а остальным никому нельзя. Это особенность такая юродивого. Что касается восточной половины, восточной стороны, то тут вот есть действительно случаи похожие, по крайней мере, по рисунку поведения, на поведение юродивых. Это в исламе есть движение такое – маломатия. И вот эти маломати, они действительно ведут себя скандально, вызывающе, оскорбляют поведением, и писались целые трактаты против них в исламе. И один чиновник уже в даже довольно историческое время, один Османской империи чиновник, сказал, так, очень афористично – неизвестно, чего больше в этих мерзавцах, лицемерия или фанатизма. Хотя кажется, что это вещи взаимоисключающие. По-своему, очень точное определение.

…дервиши – очень широкое понятие, среди дервишей были люди, которые вели себя похоже на юродивых. Но есть ли здесь какие-нибудь прямые связи, сказать очень трудно. Скорее нет, чем да. Видимо, это скорее типологическое сходство.

…в частности, например, мы должны признавать, что мир реален, потому что были такие йоги, которые делали чудовищные вещи по провокационности, да, даже превосходили в чём-то юродивых. Но поскольку для них реальный мир не существует, они доказывали, собственно, что это всё только кажимость, это всё магия, это всё морок. И в этом смысле глупо говорить о них, как о юродивых. Или дзенновские всякие учителя, они тоже вели себя вызывающе, но в этом смысле трудно говорить вообще. Я упоминаю в своей книге о сходных феноменах в восточных культурах, но всякий раз наталкиваешься на то, что всё-таки нужно, чтобы юродивый какие-то вещи признавал. Ну вот, допустим, он не признаёт в каком-то смысле церкви и её, во всяком случае, так сказать, такого заилившегося, застывшего статуса. Но, во всяком случае, он признаёт воплощение Спасителя, как что-то реальное. А если нет, то тогда, ну, размываются самые критерии.

…в советской науке позволено было расколдовать эту тему, и тот, это Панченко написал раздел о юродивых в книге «Смех в Древней Руси». Но эта книга, имея огромные достижения и огромные преимущества, тем не менее, на мой взгляд, осталась в 80-х годах, потому что она вся написана в рамках популярного тогда бахтемизма. И поэтому, с точки зрения Панченко, юродивый – это карнавальная фигура. На мой взгляд, это глубоко ошибочный взгляд на дело, потому что в карнавале смех является принадлежностью всех его участников, всех участников карнавала. Все понимают, о чём речь, да. А смех юродивого только по темноте нашей мы понимаем как что-то, вызывающее смех, на самом деле, это ж надо плакать, надо угрызаться, надо бояться, он должен вызывать ужас, а не смех. И только слепые люди могут смеяться над юродивым. И в этом смысле это, конечно, совсем, совсем не карнавал. Вообще, Сергей Сергеевич Аверинцев в связи с уродством вспомнил замечательные строки Марины Цветаевой – «прохожий, я тоже любила смеяться, когда нельзя». Вот русский смех – это смех, когда нельзя, и от этого он притягателен, но от этого он всегда немного запретен. А карнавал – вещь такая, она введённая в рамки, она, ну, на Руси тоже была, но смех гораздо более сомнителен в православной культуре. С точными границами, точно очерченными рамками. Мы знаем, что тут мы смеёмся, а тут мы перестали смеяться. А юродивый загадочен, загадочен и ужасен, он вызывает трепет.

Пушкинское видение есть, конечно, видение уже светское и позднее. В нём юродивый – это обличитель, да, вот тот человек, которому позволено сказать то, чего никто другой сказать не может. Замечу, кстати, в скобках, что обличение властей – это особенность именно русского юродства, в отличие от византийского. В Византии гораздо больше неприличия выплёскивалось на Церковь, а на Руси – на царство.

…опять-таки Древняя Русь и Византия – культуры разные, то, соответственно, одно и то же поведение воспринимается по-разному. Вот, например, византийские юродивые справляли нужду публично и вызывали всеобщие ужасы и побои и так далее, специально, да. Почему это вызывало такой ужас? Ну, потому что были общественные уборные. А в Московской Руси не было общественных уборных. Все действовали таким же образом, и никого этим скандализовать невозможно, поэтому в житиях русских юродивых о таком именно способе скандализации общества не упоминается. Или сексуальная провокация, тоже, поскольку существовали в Византии бордели, и это вызывало протест, ну как же так, ну, это же безобразие. Но в Византии, так сказать, не пытались непосредственно христианские заветы воплотить в жизнь, и они само собой существовали, и бордели существовали в Константинополе, их открыл сам Константин Великий, святой, между прочим, император. Вот, и против этого протестуют юродивые своими сексуальными провокациями. Вот он как бы доводит до абсурда вот эту терпимость, показывая, что она нетерпима. Опять-таки, среди русских юродивых сексуальной провокации не отмечается, потому что другой статус секса в Московской Руси. Внизу общества полная свобода, на верху общества полный домострой и, так сказать, никакого в этом смысле нету пространства игры». [P.97.92]

Сергей ИВАНОВ, доктор исторических наук: «…тут нужно сделать одну важную оговорку: феномен юродства связан изначально с религией, с христианской верой, при этом я буду рассматривать его исключительно как предмет истории культуры. Это не религиозный подход, подход научный. Он никоим образом не отрицает и не ставит под сомнение ничьи личные религиозные воззрения, поскольку Наука и Религия не столько отрицают друг друга, сколько находятся в разных плоскостях, не пересекающихся. Так вот для нас в данном случае важно проанализировать это явление исходя из презумпции того, что культура развивается по своим внутренним признакам, по своим внутренним побуждениям каким-то, а не в результате какого-то чудесного влияния извне.

Юродством считают в Православной Церкви такую святость, которая проявляет себя странным образом в виде дебоша, откровенного нарушения моральных норм и оскорбления. Но за всем этим скрывается тайная праведность. По условиям игры святость юродивого не должна открыться до его смерти: при его жизни все должны считать его хулиганом или сумасшедшим. Разумеется, если его святость открылась при его жизни, то тем самым уничтожены и все основания особенности его подвига. И, как мы понимаем, это изначально парадоксальная конструкция может работать ровно один раз.

Церковь обычно считает, что обоснование юродства дано уже в Новом Завете в «Послании апостола Павла к Коринфянам», где сказано, что кто хочет быть мудрым, да будет безумным. Но в действительности, конечно, тот культурный контекст, в котором возникли эти слова апостола Павла, не имеет никакого отношения к юродсту, и понятие святости, разумеется, довольно позднее с точки зрения развития христианства. Всё это уже обоснование задним числом. В действительности этот феномен, это явление культурное вызревает очень долго и очень подспудно.

Первые святые христианские были мученики, это первые в «Житиях святых», это, собственно отчёты о том, как мужественно те или иные христиане встретили казнь. Иногда это подлинные протоколы допросов в редких случаях, чаще – это плод фантазии, но, во всяком случае, в чём состояла их святость понятно – они пожертвовали жизнью ради своих религиозных убеждений. После того как христианство было сначала легализовано, а потом и стало, как бы, государственной идеологией Римской империи, перед Церковью встал вопрос: «А кто же святой теперь?», вот когда нельзя отдать жизнь за свою веру, кто достоин венца святости?

…начинается в это время явление анахоретства – монашества – люди уходят из городов. Они, эти монахи, они как бы говорят: «Да. Мы понимаем, что теперь мир весь христианский, империя христианская, всё в порядке, ну, вот, лично я оставляю этот мир и ухожу искать спасения индивидуально в общении один на один с Богом». Это отчасти является некоторой формой протеста против такого обмирщения Церкви, против превращения её в государственный институт, против того, что теперь епископов возят на Соборы на государственной почте, против того, что император теперь вмешивается в богословские споры, и в назначение иерархов Церкви. Вроде всё в порядке.

…это не открытый протест, это протест внутренний – это всё хорошо, живите так, но я буду жить иначе.

В каком-то смысле это явление антагонистичто Церкви как институту: Церковь утверждает, что спастись можно именно коллективным образом…

…в этих историях часто повторяется один и тот же сюжет. Какой-нибудь праведник, который в пустыне достиг невероятных высот святости, спрашивает Бога: «Есть ли кто-нибудь на свете, кто равен ему в христианском подвиге?» И Бог отвечает ему всегда одним и тем же способом, Он ему говорит: «Да. Равен тебе в праведности <такой-то>» и всегда этот ответ вызывает невероятное изумление и обиду у святого, потому что кажется, что этот человек недостоин венца святости.

…в другом случае это, почему-то, император… то есть что-то невероятно парадоксальное. Сюжет всякий раз развивается одним и тем же образом: праведник уходит из пустыни, идёт искать этого человека, находит его, и говорит ему: «Открой мне тайну, почему ты свят». Обычно всегда этот тайный Слуга Господень долго отнекивается, говорит что он не знает, что он грешный человек, что он не смеет даже находиться рядом с таким святым Пустынником, но, в конце концов, под напором Пустынника обычно раскрывает ему в чём состоит его тайная святость, которая не видна глазу. Иногда это ответ удивительный.

…вдруг оказывается, что император праведнее Пустынника. Император, опять-таки, отказывается говорить, говорит что нет, он грешный. Говорит: «Ну, ладно, я тебе скажу. Я, на самом деле, под своей багряницей ношу власяницу». Пустынник говорит: «Нет, это не святость. Должна быть какая-то ещё святость». «Ну, ладно, тебе ещё скажу – говорит император – я на самом деле тайно ночью выхожу из дворца и иду врачевать раны убогих и так далее». Он говорит: «Нет. Должно быть что-то ещё» – говорит Пустынник. «Ну, ладно, была-небыла – говорит император – я должен председательствовать на ипподромных бегах, как император. Так вот, я обязан это делать, я открываю бега. Все вокруг кричат, свистят, болеют, а я заставляю себя не болеть ни за кого». И Пустынник говорит: «Ну, да!? Правда, что ли? Ну, я такой святости ещё не достиг».

Значит всякий раз это отчасти смешная, но только отчасти, заведомо всегда парадоксальная история о том, что бывает такая святость, которая не видна глазу, которая не очевидна, которая выше той святости, которая видна. Потом многие из этих историй войдут составными частями в жизнеописания юродивых.

…юродивый – это русское слово, в греческом языке употреблялось загадочное, не греческое по происхождению слово «салёс» (гр. σαλός), которое, по всей видимости, или древне-сирийское, или древне-коптское, но, во всяком случае, оно заимствовано в греческий язык, поскольку оно передаёт какую-то новую реалию, которой нет изначально. Это просто ругательное слово, просто, ну, «псих», так сказать, и первые встречаемости этого текста в папирусах, найденных в Египте, это просто именно ругательное слово. Именно его выбирает культура, а вовсе не то, кстати, слово «морос» (μωρός) греческое, классическое, которое использовано в Послании апостола Павла, где «мы безумцы Христа ради». А здесь это совсем другое слово, что подчёркивает лишний раз тот факт, что это явление возникает вовсе не с началом христианства, а не ранее пятого века нашей эры.

…в Древней Руси они не назывались юродивыми, это вторичное слово, более позднее. А изначальное слово, которым назывался юродивый в Древней Руси, это хорошо вам известное с другим значением слово «Похаб» – «Похаб Христа ради».

«Хабить» – значит «ломать», тоже, изначально, человек переломанный, изначально это какой-то инвалид – физический или умственный. Так что с этимологией этих слов ясно, а вот с этимологией греческого слова ничего не понятно: откуда пришло слово «салёс», мы, строго говоря, не знаем.

…можно предполагать, что, скажем, рак или, скажем, инфаркт, преследуют человечество с его зарождения, а, вот, психические болезни развиваются и эволюционируют вместе с человечеством и с представлением человечества о культуре». [T.10.CI.102]

Александр ЯКИМОВИЧ, доктор искусствоведения, академик Российской Академии художеств: «…скажем просто, что вольности шутов при Испанском дворе, как и при всех дворах, были традиционно широки. Шуты – ведь это социальные элементы, маргинальные элементы. На шутов не может обижаться какой-нибудь высокородный сеньор: нельзя же обижаться на муравья, который укусил тебя за ногу.

…эти «чёрные» тяжёлые портреты были созданы для так называемой «философской комнаты» короля». Король в это время в полной депрессии, уезжает из городского дворца, поселяется, или, во всяком случае, часто бывает в своём, так называемом, «Охотничьем замке» под названием «Torre de la Parada», и там у него есть «Комната шутов». Он ходит и смотрит на этих людей: что за странная затея? Почему король, который потерял всё, был блестящим правителем мира, а тут стал «жертвой истории», почему он проводит часы и дни в этой комнате и смотрит на всё Это? Могу подсказать только одну: это был своеобразный, так сказать, сеанс психолечения, в известном смысле. В католической философской традиции есть такая вещь как «сравнение несчастий» (сопоставление несчастий). Смысл её в том, что если ты несчастен, найди человека, который несчастнее тебя, посмотри на него, и ты поймёшь, как тебе хорошо, потому что ему так плохо, что дальше некуда. Эту идею, надо сказать, гениально сформулировал наследник католической традиции, вольнодумный польский писатель и мыслитель Станислав Ежи Лец. Он написал в одном афоризме: «Я думал, что достиг самого дна, но тут снизу постучали». [T.10.CI.99]

Prof. Dr. Joachim Funke, Universität Heidelberg: «Не надо постоянно слушать одни и те же идеи и общаться с одними и теми же людьми: прислушайтесь к другим мнениям, оцените иной взгляд на мир, посмотрите не всё по-новому. В прошлом необычную точку зрения озвучивали придворные шуты, и это было полезно, потому что всем нужно сталкиваться с вызовом, и шут может указать на ошибку. Надо подняться с удобного дивана, выйти в новое пространство и опробовать новое дело. Творческий человек не может быть трусом».

Склонность Леонардо к механике соответствовала духу времени. Многие разносторонние люди искали Вечный двигатель, с помощью которого работают люди, планета и Вселенная. [T.10.DCXLIII]

Придворные шуты были любимыми игрушками, великими интриганами и ангелами-хранителями своих господ.

Шут – одна из древнейших профессий. Первый известный нам шут жил в IV столетии до нашей эры при дворе египетского царя Птолемея Первого Сотера. Правда, имя родоначальника этой профессии не дошло до нас: есть только упоминание о нём в трудах Плиния Старшего.

…ведь шут – это профессия. И среди шутов, так же, как среди врачей, математиков и банкиров, были самые обыкновенные специалисты и настоящие художники своего дела, вошедшие в историю.

В Европе пик этого ремесла пришёлся на Средневековье. Шуты были кем-то вроде нынешних курортных аниматоров: развлекали королей и их гостей, а также богатых вельмож.

Преимуществом для зачисления в шуты считались и физические особенности: при прочих равных шансы были выше у карликов, горбатых, колченогих и слабых умом, или, как говорили на Руси, «дурачков».

С шутами не церемонились: король мог унизить своего шута, плюнуть ему в лицо или вылить ему на голову тарелку горячего супа. Шут, в свою очередь, мог говорить королю что угодно, не рискуя быть посаженным в тюрьму или повешенным.

…словом, профессия шута была доходной и престижной. В Китае даже появилась поговорка: «Главный министр всё равно на голову ниже шута».

Основным шутовским реквизитом была погремушка – бычий пузырь на палочке, наполненный сухим горохом. К тому же русские шуты любили украшать себя стручками от гороха, отсюда и появилось выражение «шут гороховый».

Шуты находились при монархах практически постоянно… [T.10.DCCXXI.5]

Марк ЗАХАРОВ, режиссёр театра и кино, руководитель театра «Ленком»: «Я, наверное, и тут нахожусь под впечатлением Григория Горина, думая о том, что он написал. Он исследовал «Проблему шута». Вот Шут в таком понятии глобальном, он дорог для всех: как и Мюнхгаузен, он тоже развлекал людей. Правда, развлекал очень умно, иногда неожиданно».

…ведь есть же такой медицинский термин «Синдром Мюнхгаузена»

Ольга АЛЕЕВА, кандидат психологических наук: «Синдром Мюнхгаузена» – это описание людей, которые любят привирать. Люди, которые чрезмерно фантазируют, и их ключевая особенность, ну, такая отличительная черта состоит в том, что они очень верят в то, что говорят. То есть, они создают себе ту реальность, в которой живут, и она отличается от действительности. Поэтому, конечно же, им очень трудно адаптироваться к обычной жизни. Такого рода личности, они очень яркие: они действительно привлекают внимание, завораживают, за ними следуют…»

Более того, сталкиваясь с людьми, страдающими «Синдром Мюнхгаузена», окружающие начинают осознавать магнетизм таких личностей, находить в себе похожие черты. [T.10.DCCXC.1]

Александр Михайлович Панченко, академик РАН, доктор филологических наук: «…в достовернейших записках о детстве Павла, порошинских, есть такие две записи. Порошин (Семён Андреевич) читал своему питомцу (цитирую) «Вертотову историю об Ордене Мальтийских кавалеров». Изволил он (то есть Его Высочество) потом забавляться и, привязав к кавалерии (к ленте орденской) своей флаг адмиральский, представлять себя кавалером Мальтийским».

…так вот, эта история имела продолжение, уже когда он воцарился.

…и всегда эту историю приводят как некую абсолютную нелепость, ибо, как православный человек может стать «Мальтийским рыцарем», тем более, Гроссмейстером Ордена. А Орден, как все католические ордена подчиняется Папе Римскому. Но, в общем, тогда это таким чудачеством уж не считалось: тогда же сплошь чудаки. Ну, Александр Васильевич Суворов – наш национальный герой – ведь это же известнейший чудак: и мы о нём как-то, о том, что вот там он «кричал петухом», и спал там на соломе, и бог знает, что он творил, и на парадах вёл себя чудачески. Мы ведь стыдливо об этом умалчиваем…

А тогда это было совершенно нормально. Это такое индивидуальное поведение, частное поведение. Поэтому проблемы здесь, конечно, не в чудачестве.

…ведь восемнадцатый век, сказать правду, – это ведь «Век проходимцев». Чего стоит один фаворитизм. Вообще – «Воры и Разбойники» три четверти восемнадцатого века занимают, начиная, конечно, с блестящего Александра Даниловича Меньшикова.

…жилось здесь Павлу нелегко, особенно в последние годы материнского царствования. Натан Яковлевич Эйдельман в «Грани веков» приводит цитату из письма близкого к Павлу человека – Ростопчина: «Великий князь Павловский постоянно в плохом настроении: голова полна бреднями. Окружён людьми, из которых самый честный может быть колесован без суда». [T.10.II.2]

…он говорил: «Шут – принадлежность общества – именно он говорит правду в лицо». И в его петрушке синтезировались два образа масок – два вечных спутника – Арлекин и Пьеро. Он был автором самого большого в мире портрета Ленина, считался одним из ведущих в стране художником-монументалистом. Но это был лишь фасад, за закрытыми дверями которого скрывались библейские персонажи – узники и отверженные, странники и сумасшедшие – все те, кто так или иначе, противопоставлял себя толпе. И только спустя десятилетия публика узнала, кем же на самом деле был художник Тихомиров (Александр Дмитриевич). [T.10.DXXII]

…но нас умиляют не только внешний вид или необычное поведение: звуки могут привлекать не меньше. Благодаря своим повадкам и мимике человекообразные обезьяны – наши безусловные фавориты – мы так похожи. И есть одна особенная деталь – один звук, общий для человека и обезьяны. Звук, который недавно заинтересовал специалистов.

Семья шимпанзе напоминает человеческую семью: они общаются, играют и смеются подобно людям. В последнее время именно их смех стал предметом исследования учёных. Возможно, сравнение звуков, которые мы издаём, поможет узнать что-то новое об эволюции человека.

Dr. Marina Davila-Ross, University of Portsmouth: «Нас интересовало, имеем ли мы с обезьянами схожее эмоциональное поведение. И некоторые вещи указывают на то, что смех может иметь глубокие биологические корни».

Во имя науки Марине пришлось щекотать обезьян. Она записала смех шимпанзе, орангутангов и горилл во время щекотки.

Dr. Marina Davila-Ross: «Мы записали эти звуки и затем провели глубокий акустический анализ».

Когда Марина проанализировала все записи, начала проявляться закономерность. Обезьяны, которые находятся дальше от нас на эволюционном дереве – орангутанги и гориллы – издают при щекотании очень простые звуки. Но пощекотав наших ближайших родственников – шимпанзе – мы услышим сложные звуки, напоминающие смех.

Dr. Marina Davila-Ross: «На основе полученных данных можно сделать вывод, что эти вокализации являются смехом, что обезьяны умеют смеяться. И что смех появился как минимум от тринадцати до шестнадцати миллионов лет назад».

Смех карликовых шимпанзе, которые наиболее близки к нам генетически, больше всего напоминает человеческий. Результаты, полученные Мариной, позволяют предположить, что смех эволюционировал вместе с нами, и благодаря смеху мы смогли развить один очень важный навык. Шимпанзе смеются и на вдохе и на выдохе, тогда как люди могут смеяться только на выдохе. Для этого необходимо уметь контролировать дыхание. И именно контроль дыхания со временем позволил нам научиться говорить. Возможно, своей способностью говорить мы обязаны смеху. [T.10.DXCV]

Предельная женственность и чисто японская чувственность торжествуют в другой традиционной сфере жизни, которая пронесла свои секреты через века.

Евгений ШТЕЙНЕР, доктор искусствоведения, кандидат филологических наук: «Для всех богатых людей во все времена, знатных и незнатных, на разного рода пирах и прочих мероприятиях нужны были люди, которые пели песенки, танцевали, умели развлечь. Собственно говоря, по иероглифам «гей-ся» – это «человек искусства» без гендерного указания. И, более того, первыми гейшами были мужчины-развлекатели. Но потом, через какое-то время смекнули, что когда тебя развлекает женщина – это как-то приятнее. К тому же с некоторыми гейшами можно было установить отношения после их рабочих часов».

Кирилл САМУРСКИЙ, фотограф «National Geographic Россия»: «Институт гейш – это непрерывная линия передачи определённого искусства, даже не соблазнения гостей чайной, а именно увеселения. Вызвать гейшу дорого – не каждому туристу это по карману. А увидеть настоящую гейшу – дорогого стоит, поэтому толпы туристов идут в квартальчик, где находятся питейные заведения. Туда приходят гейши к клиентам. Приезжают они, как правило, на такси…» [T.10.DCLXXIV]

…устали все. Да и большие города у тех, кто мало с ними знаком или не знаком вовсе, вызывают реакции в виде тихого почтительного трепета или ярмарочного скоморошества, что в данном случае одно и то же. И призвано скрыть подсознательный страх путешественника, оказавшегося в мире иных правил и традиций. Иной культуры. Культуры, в которой вопрос, с какой стороны разбивать яйцо, остаётся актуальным со времён Гулливера и по сей день.

Татьяна СОЛОМАТИНА [B.164.2]

1 - 2