ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО
ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ
АРКАН XVI. Eliminatio Logica; Constrictio astralis, Destructio physica; Turris destructa или Turris fulgurata 7, la Maison Dieu (Богадельня, Дом Господень); Иероглиф (Реакция, «материализованная связь»)
РОССИЯ 2
…почему же не удаётся, что называется, забить «идеологический кол» во «всенародную любовь к вождю всех времен и народов»?
Сергей МАРКОВ, директор института политических исследований, кандидат политических наук: «это в основе протестная реакция. Не критическая оценка деятельности Сталина значительной частью российского общества – не оправдание сталинизма, а скорее попытка найти не только минусы, но и плюсы своей истории. В последние годы у россиян появилось резкое неприятие существовавшей на протяжении 10 лет идеологии, которая трактовала всю историю нашей страны после 1917 года как череду ошибок и поражений. Люди «объелись» самобичеванием, стали ощущать острый дефицит патриотизма, хотят гордиться своей страной. Это, в общем-то, здоровое явление, но проявляется у всех по-разному. Одни всего лишь ностальгируют по советскому хоккею времен Брежнева, а другие – по утраченному ныне статусу сверхдержавы, который наша страна обрела во время сталинского правления. Ведь, несмотря на все свои изуверства, Сталин не был абсолютным злом. Это – тоже миф, который у нас доминировал ещё недавно, а сейчас ставится под сомнение...
Сложно отрицать очевидное: за годы тоталитарного сталинского режима наша страна из аграрных задворок Европы превратилась в мировую индустриальную державу с заводами-гигантами и ракетами. Жёсткий и жестокий, по сути диктаторский режим Иосифа Джугашвили обеспечивал порядок в стране, минимальный уровень коррупции и межнациональный мир.
Тоску по «сильной руке» у россиян провоцирует трусливость и бесхребетность большинства нынешних политиков…»
В. ИГНАТОВ [A.5]
Николай БОРИСОВ, доктор исторических наук, МГУ: «…в истории любой страны огромное значение имеет внешняя опасность. Внешняя опасность, которая всегда заставляет правителей действовать в том или ином направлении и искать какие-то способы укрепить свою власть, укрепить экономику своей страны. То же самое происходило и у нас в двадцатые годы (двадцатого века).
В двадцатые годы сохраняется международная напряжённость: конфликты вспыхивают то в одном месте земного шара, то в другом, в значительной части близко к нашим границам: конфликт на КВЖД 1927-го года; конфликт с Англией, тоже двадцатые годы.
И наше правительство понимало, что никто не доволен результатами Первой Мировой войны – все хотят её переделить. И отсюда возникает напряжённость, связанная с тем, что в перспективе маячит большая война. Это может быть война против Советского Союза, это может быть война вместе с Советским Союзом против ещё кого-то, но, во всяком случае, надо срочно решать военные проблемы. Прежде всего, нужен современный военно-промышленный комплекс.
В это время военная техника делает стремительный прогресс: уже в Первой Мировой войне этот прогресс наметился. Это и танки, это и подводные лодки, это и химическое оружие. И всё это требовало мощной промышленности. Мощную промышленность в России создать было трудно, потому что это аграрная страна.
И вот в этой ситуации внутри партии, внутри партийного руководства возникает известная борьба между «правыми» и «левыми». То есть, группа партийцев во главе с Бухариным считает, что нужно развивать промышленность, но нужно делать это не спеша: нужно одновременно подтягивать и сельское хозяйство, и крестьянство. Это так называемые «правые» – это Бухарин, это Рыков, это Томский. Другая часть партийных верхов – это, прежде всего, сначала Троцкий, а затем Зиновьев и Каменев, в конце концов, они приходили к выводу, что нужно быстро, форсировано развивать тяжёлую промышленность – металлургию, станкостроение – и делать это за счёт давления на крестьянина, за счёт того, чтобы крестьянин нёс на себе основную тяжесть этих реформ.
Сталин занимал, как известно, такую двусмысленную позицию: он примыкал к точке зрения Троцкого, но при этом яростно ругал Троцкого, то поддерживал Бухарина. Потом, как маятник, качался, но, в конце концов, к концу двадцатых годов вопрос приобретает особую остроту в связи с так называемыми «ножницами цен».
Возникла ситуация такая, что цены на товары промышленности были высокими, а плата, которую крестьянин получал за свои сельскохозяйственные продукты, была низкой. То есть, проще говоря, крестьянину было не выгодно работать на государство, продавать свои продукты государству: он мог обеспечить самого себя, свою семью, и на этом успокоиться. И эти «ножницы цен» привели к тому, что нужно было срочно решать продовольственную проблему. Сталин в (19)28-м году, как известно, решал эту проблему методами «военного коммунизма», то есть, он приказал провести фактически новую продразвёрстку – конфисковать у крестьян то, что у них было, и всё это отобрать в государственные фонды. Но понятно, что это можно было сделать один раз: второй раз крестьяне просто не станут такое количество продуктов производить.
И в этой ситуации принято было решение начать форсированное развитие тяжёлой промышленности: военной промышленности, в первую очередь, за счёт давления на крестьян, за счёт вообще перестройки всей системы социальных отношений в нашей стране. Возник так называемый «Ленинский план построения социализма»: надо было строить социализм, собственно говоря, они же обещали всем, что «потерпите немножко, уже видно на горизонте». Потом пришлось отступать на НЭПовские позиции, а теперь надо было как-то перед людьми отчитаться, что же происходит. В этой обстановке возникает «План», он, конечно, не ленинский, он сталинский по сути дела построения социализма. И он состоит из «Трёх китов». Это индустриализация, коллективизация и культурная революция.
Надо помнить, что эти три элемента были неразрывны: невозможно было провести индустриализацию без коллективизации, и то и другое, без культурной революции – нужно было «всё в пакете».
Прежде всего, нужно было развивать промышленность. Промышленность идёт впереди. Но для развития промышленности, как мы знаем ещё со времён Петра Великого, нужны три условия – капитал, свободные рабочие руки и рынок сбыта. Только при наличии этих условий можно двигать промышленность вперёд и получать какие-то позитивные результаты.
Начнём с проблемы «капиталов». То есть, проще говоря, деньги нужны были – большие деньги для того, чтобы строить новые фабрики, заводы. Но где взять деньги в аграрной стране, нищей стране? Сталин решал эту проблему очень сходно с тем, что делал Пётр Первый. Прежде всего, увеличение налогового гнёта на своё собственное население. Достаточно вспомнить знаменитые облигации, то есть, ценные бумаги, которые насильственно, по сути, люди обязаны были покупать у государства, и которые когда-то, в далёком будущем может быть вернутся к человеку (они разыгрывались, как лотерейные билеты).
Внешняя политика – это тоже один из источников дохода казны. Продавали в это время всё, что могли. Прежде всего, конечно, нефть, лес, уголь, но, в то же время, продавали и такие вещи, как картины из музеев.
Дальше – золото церкви. Ведь практически одновременно с началом индустриализации идёт гонение на Церковь. Причём гонение такое, что практически Церковь была ликвидирована: до начала этой компании было около пятидесяти тысяч приходских храмов в России, осталось буквально сотня. Было около тысячи монастырей, осталось два или три действующих. И это вопрос был не только идеологический, но и вопрос экономический, потому что золото Церкви переплавляли в золотые слитки, и потом на эти драгоценные металлы покупали то, что необходимо было для развития промышленности. Покупали за рубежом передовые технологии, нанимали иностранных инженеров.
«Лежачая казна» – запрещено было хранить какие-то ценные вещи: нужно было их сдавать государству и получать какие-то символические суммы. Но тот, кто этого не делал, тот рассматривался, как враг, как опасный человек.
Дальше ещё Пётр Великий показывал пример – «режим экономии» – когда сам правитель, а вслед за ним и всё его окружение жили достаточно скромно: не было никаких роскошных дворцов, не было никаких излишеств. Образ Сталина – это образ человека, прежде всего, внешне очень скромного, экономного.
И дальше возникал вопрос «свободных рабочих рук» – это был вопрос ещё потяжелее, чем вопрос с капиталами, потому что «где взять, чтобы обеспечить все эти стройки индустриализации», все эти фабрики, заводы, рудники, каналы. Всё это требовало миллионов рабочих рук, притом, что ещё техника была очень скромного уровня: почти всё вручную.
И тут Сталин приходит к выводу, что фактически можно это сделать только путём перестройки отношений в сельском хозяйстве. То есть, нужно резко поднять производительность труда в сельском хозяйстве, для того, чтобы появились «свободные рабочие руки», чтобы можно было перегнать часть крестьян в город, превратить их в рабочих, и использовать этих рабочих для индустриализации. Но при этом, чтобы не наступил голод, чтобы оставшиеся в деревне крестьяне могли накормить всех тех, кто ушёл, и тех, кто уже живёт в городах. А это можно было сделать, только резко подняв производительность труда в сельском хозяйстве: только с помощью техники – тракторы, комбайны, сеялки, грузовики.
Примечательно, что первые крупные стройки индустриализации – это стройки, которые производили технику для сельского хозяйства – это Челябинский тракторный завод, Сталинградский тракторный завод, Ростовский завод сельскохозяйственного машиностроения, Харьковский тракторный завод. То есть, нужно было дать деревне технику для того, чтобы оставшиеся крестьяне, овладев этой нехитрой техникой, производили не меньше хлеба, чем прежде.
Конечно, использовать технику можно было только на больших пространствах: в индивидуальном хозяйстве одного крестьянина трактор просто не поместится.
…только объединив мелкие крестьянские хозяйства и получив огромные площади, на которых можно было эффективно использовать технику. В конце (19)29-го года началась кампания одновременной индустриализации и коллективизации.
Сталин понимал, что мало заставить людей работать, но надо ещё сделать так, чтобы люди имели цель: одной силой управлять народом нельзя. Недаром появляется в это время звание Героя Советского Союза…» [T.29.XLV.7]
**
**
Эдвард РАДЗИНСКИЙ, писатель, сценарист, драматург: «…не буду называть его имени, это очень известный человек – он и журналист, и телеведущий, – если он сам услышит, что я говорю, может быть, он сам и объявит. Он мне позвонил и сказал – Чем вы занимаетесь? Я сказал – Пишу о Сталине. Он сказал, – а это уже 90-й год: – Зачем? Это же тема для старушек, это никому сейчас не интересно? И я ему ответил: Да, это так. Но когда я закончу эту книгу, он будет участником предвыборной кампании.
Я закончил её в 1995 году. Это был день, – вот такие совпадения необычайно любит наша жизнь – я вышел на улицу – это вы помните, это помнят все, – это было 9 мая, юбилей, в Москве шла демонстрация оппозиции, и водной шеренге, с портретами Сталина, которые, на мой взгляд, появились на улице – я их видел впервые, – шли вместе коммунисты, монархисты и даже фашисты. И они все были правы.
Потому что он был коммунист, наверное, больше, чем все коммунисты вместе взятые, больше, чем Че Гевара, если рассматривать по правде его жизнь. Он был монархист больше, чем все Романовы, потому что он сам говорил: «России нужен Бог и царь», и он вернул всю империю в полнейшем объёме, и ещё успел к ней прибавить. И он был националист, – мягко говоря, – больше, чем все националисты. И все помнили, что он сделал с чеченцами, ингушами и помнили антиеврейскую кампанию. При этом, если я вам это сейчас говорю, – одно из самых первых писем, которые я получил, было за подписью «Абрам Иосифович Коган», который говорил: «Нет, это все неправда. Сталин основал государство Израиль», – и он был тоже прав. И знаете, Сталин сейчас – ряд политических портретов, которые используют политические движения. Каждый может найти там своё. Но самое удивительное не это. Вы понимаете, люди забывчивы. К ним надо ещё прибавить самую большую категорию людей. Это часть молодежи – у которой есть антиамериканские настроения, действительный подъём того, что ей кажется патриотизмом, – что ей кажется патриотизмом, – так назовём. И есть любовь к исчезнувшей империи, рассказы о ней. Она не знает того, что было, и для неё Сталин – это особая фигура. И есть ещё, может быть, самая большая группа людей. И она связана не любовь к Сталину, – нет. Она связана с нелюбовью к нынешней жизни: к этим куршевельским штучкам, которые они видят по телевидению, к демонстрации богатства и параллельно с этим огромной нищеты, постыдного положения старых людей в богатой стране. И их любовь к Сталину – это нелюбовь к современной жизни.
И они, когда это видят, говорят то, что они должны говорить. Знаешь, что он говорят? – «Сталина бы на вас». Вот все вместе и образует эту огромную аудиторию, которая выбрала Сталина. Все разговоры о том, что это была подтасовка – абсолютная ложь. И я вам сейчас рассказал о политических портретах Сталина. Но кроме политических портретов был реальный человек, безумно интересный.
Представьте себе: 38-летний человек, Таруханск, где-то на краю вселенной холод, у него ни кола, ни двора, семьи нет, он не знает, где его сын, у него нет профессии – он никогда не работал. Он принадлежит партии, половина которой где-то по ссылкам, другая убежала за границу. А вождь этой партии предупреждает: при жизни этого поколения мы революцию не увидим. И вот этот человек лежит спиной, – как описывает тот, кто был рядом с ним, делил ссылку, – он лежит, уткнувшись в стену и свистит. И тогда выбегает собака, которую он называет Тишка, и лижет его тарелку – он не убирает за собой, – жизнь кончена. И вот этот человек – это 1916 год, – через полтора года, который знал в жизни ссылку, тюрьму, ссылку, побег, – станет жить в Кремле, а через несколько лет станет властителем полумира. Вы представляете, что творилось с этим человеком, какое потрясающее напряжение психики?» [P.97.20]
Митрополит Тихон (Шевкунов): «…ведь многие знают крылатую фразу, приписываемую тому же Уинстону Черчиллю: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил её с атомной бомбой». Бессмертная тирада о пресловутой сохе и об атомной бомбе принадлежит, конечно, не Черчиллю, а британскому марксисту Исааку Дойчеру (Isaac Deutscher). Это был покаявшийся троцкист. И чтобы загладить свои отступления от линии партии, он опубликовал в 1953-м году патетический некролог на смерть Иосифа Виссарионовича Сталина в газете «Таймс». [T.10.DCCXLVII]
Руслан ГРИНБЕРГ, член-корреспондент РАН, доктор экономических наук: «Мы наблюдаем очень серьёзное расслоение, это очень опасно. Очень серьёзное расслоение в мире. Расслоение между богатыми и бедными странами, между богатыми и бедными людьми в богатых странах. И это тоже очень серьёзная проблема. Похоже, что необходимое неравенство уже переросло в избыточное в этих странах. И здесь мы, вообще то говоря, тоже хорошие рекордсмены: у нас неравенство особенно избыточное, похоже.
…российская история очень сложная здесь.
…решить свои три вызова, или три императива: социальный, структурный и институциональный. Социальный – это чрезмерное расслоение нашего населения на богатых и бедных. Это абсолютно недопустимая вещь. Мы живём в мире очень большой бедности, и существуют островки богатства, это конечно ненормально. То есть нам предстоит, в моём представлении, провести перераспределительную политику. Как бы популистски это не звучало, но это важно делать. Я думаю, что нам не избежать перехода на прогрессивную шкалу налогообложения. И тогда мы попытаемся хотя бы приблизиться к стандартам Европы по «среднему классу». Вот у немцев, они говорят «Цвай дритель гизельшафт», это идеальное общество, когда две трети населения составляют средний класс – зажиточные, суверенные – который уверен в своих силах, уверен в завтрашнем дне. Это очень важно. Остальная треть делится на богатых и бедных. В России другая ситуация.
Второй вызов, и, одновременно, императив – это структурный. Мы должны отдавать себе отчёт, что за двадцать лет реформ, не смотря на то, что достигнуты очень большие успехи, в частности рыночное мышление появилось у людей, люди зарабатывают деньги в отличие от социализма. Выгодно зарабатывать деньги, потому что можно их потратить – можно их обменять на товары и услуги, в отличие от прошлого, от планового хозяйства, когда совсем другая история была.
И третий момент, – очень важный, – что Россия должна делать, это институциональный момент. Вы знаете, что кроме мотивации нужны ещё институты. Институты, которые способствуют продвижению ваших идей от зарождения этих идей до серийного производства. Для этого нужна структура такая, инфраструктура, вернее, с такими институтами; а институты это что? – это и правила, законы, и сами организации, – которые бы способствовали привлечению молодых людей к активной новаторской деятельности. Из которых могли бы вытекать готовая продукция, серийное производство, то что у нас сегодня грустно очень выглядит. Потому что восемьдесят процентов нашего экспорта это топливо и сырьё». [T.10.CI.26]
*
…он прекрасно видел все сложности процесса возвращения власти государству: идёт борьба за управление экономикой и политикой страны – борьба за национальные интересы. Большинство олигархов отказываются принять самое главное – бизнесмены должны заниматься бизнесом, политики – благополучием нации – защитой страны как от внешнего врага, так и от внутреннего угнетения. Америка будет процветать, если будет найден правильный баланс интересов между угнетателями и угнетёнными.
…но для экономической элиты «Новый курс» оставался «Библией Сатаны»: им казалось, что Америка движется прямиком в Ад. Особую ненависть вызвали два новых закона: первый – о прогрессивном налоге, по которому налог с больших сумм дохода был гораздо выше, чем с маленьких. Олигархи считали, что Рузвельт просто залез к ним в карман.
Юрий РОГУЛЕВ, кандидат исторических наук, директор Фонда по изучению США им. Ф. Рузвельта, МГУ: «Когда его спрашивали, почему он вводит новые принципы налогообложения, Рузвельт ответил таким образом: «Нынешнее материальное богатство, как правило, не является плодом индивидуальных усилий. А раз это не плод индивидуальных усилий, они должны часть этих средств отдавать обществу для того, чтобы оно могло использовать их в своих целях».
Второй закон, вызвавший ярость «Лиги свободы», касался социального страхования. [T.2.LIV]
Елена ТЮРИНА, директор российского государственного архива экономики, кандидат исторических наук: «Планирование применяется очень во многих странах, и применяется в виде плановых балансов того или иного предприятия или учреждения. Просто в СССР, там, где нужно было сначала восстановить разрушенное народное хозяйство, провести социалистическую реконструкцию этого хозяйства, это утрированный тип организации управления тем или иным объектом.
В данном случае это так (хорошая идея, доведённая до абсурда), и, как ни странно, на начальном этапе этого движения, когда деятельностью по планированию занимались буржуазные экономисты, которые, в основном, потом были признаны врагами советской власти, реставраторами капитализма в СССР, они научно мыслили. Они рассматривали «план», как план предвидения. И они не собирались следовать такому лозунгу, как «Пятилетку в четыре года».
Сразу же после перехода линии партии по направлению к Новой экономической политике появляется Госплан, то есть, орган, который должен был путём планирования ограничить рынок. Потому что в этой стихии необходимо было проводить партийные директивы и должны были быть люди, которые ограничивают этот необузданный порыв.
План в изложении Кржижановского Г. М. и Струмилина – это кратчайший путь к социализму без излишнего напряжения сил пролетариата и неразрушения мощи крестьянских слоёв. Приблизительно такая трактовка Плана.
Восемьдесят семь процентов охвата всего населения России было крестьянским.
«Генеральный план – пятнадцать лет, затем план промежуточный – пятилетний, затем контрольные цифры года и производственные программы». И всё это объясняется директивами.
…так, чтобы наладить настоящий социалистический учёт? – Нам необходимо, чтобы план спускался вниз до последнего предприятия чётко в системе управления экономикой, но чтобы снизу наверх так же чётко поступала вся отчётная документация. А для этого нужно только одно – чтобы на каждом предприятии был статистический отдел, который не подчиняется директору».
«Лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие» – известный афоризм Станислава Струмилина. С 1921-го он в Госплане. Пик карьеры – Заместитель председателя, член Президиума. [T.10.DCVII.8]
Александр ЦИПКО, доктор философских наук: «…нужно чувствовать качественную разницу между «ленинским политбюро» и «сталинским». Это, кстати, колоссальная разница: там – они соратники Ленина – апостолы, идущие за своим этим богом, но они себя чувствуют как бы в безопасности. Это корпорация соратников, объединённых идеалами».
Сергей МЕДВЕДЕВ, кандидат исторических наук: «А изначально зачем Ленину Политбюро было?»
Олег ХЛЕВНЮК, доктор исторических наук: «это во многом было вызвано технологией. Дело в том, что партия должна была кем-то управляться. Политбюро возникло в семнадцатом году, как орган рабочий, потом его воссоздали в девятнадцатом году. До девятнадцатого года партией управлял ЦК, собираясь регулярно на свои пленумы. Очень часто собирались. Он был маленький, компактный, туда входило всего несколько десятков человек, но, всё-таки, стало ясно, что даже в таком ограниченном составе собираться так часто всё-таки затруднительно. И вот тогда возникла эта идея – создать руководящие органы. И было образовано Политбюро, Секретариат, Оргбюро, которые должны были заниматься разными аспектами деятельности партии от имени Съезда, от имени Пленума. Ну, а, постепенно, это очень часто, между прочим, бывает, когда узкие руководящие группы, созданные какой-то более широкой корпорацией, захватывают, в конце концов, власть в свои руки…»
Александр ЦИПКО, доктор философских наук: «…вот эта структура, которая вылезла из экстремальных условий Гражданской войны и несла в себе печать этой экстремальности и этих задач, она превращалась уже в более рутинную управленческую организацию, управленческую структуру, и это было просто связано с закатом вот этой идеологемы, которая их связывала. Дело просто в естественном распаде вот этой «чрезвычайной страны», выросшей из чрезвычайных условий, где сверху была мессионистская идея, и где логика Гражданской войны продолжалась на протяжении многих лет. Это неизбежно должно было рано или поздно умереть…» [T.10.LI.96]
Александр Михайлович Панченко, академик РАН, доктор филологических наук: «…на счёт критического отношения к собственному народонаселению – великорусских кровей – свидетельствует, например, один такой анекдот. Что, якобы, Миклухо-Маклай, знаменитый тем, что жил на Новой Гвинее с папуасами, и о них писал, и дружил с ними и так далее, так далее, что он, якобы, подал такую петицию императору с просьбой, или с предложением, так скажем, включить в состав Российской империи – колонией сделать. И Александр Третий написал такую резолюцию: «Не надо. Потому что и со своими папуасами не знаю что делать».
Миклухо-Маклай: «Слава Отечества, Ваше Императорское величество, зиждется не только на полезности совершаемых дел, но и на отзвуке в сердце человечества. Взяв покровительство над общиной, Вы совершили бы гуманное и великодушное в глазах цивилизации деяние».
Александр Третий: «В глазах цивилизации!? В Туркестане мы освобождаем от самых чёрных тиранов сотни тысяч рабов. И каков же отзвук цивилизации? Какова благодарность? Болгарию освободили от османского ятагана, и каков же отклик? Во всём мире только и пишут о завоевателях-русских. Боюсь, что по поводу твоей общины начнётся крик: «Экспансия русских на Дальнем Востоке». [T.10.II.4]
*
А между тем, описывая так подробно свои слабейшие пункты, англо-индийцы видят в каждом невинном туристе из других государств – шпиона. Проехала здесь, года два назад, русская артистка, пианистка m-lle Olga Duboin, и пожелала прокатиться по Индии; двадцать сыщиков тайной полиции, как тени, следили за ней по пятам. Явился немец-живописец, уроженец Петербурга, но еле говорящий по-русски (г. Орас фан-Руит), изучать типы Индостана; шпионы переодеваются и являются к нему, предлагая себя в модели. Приехала партия, состоящая из американского полковника, чистейшего янки, двух англичан из Лондона – ярых патриотов, но либералов, и американской гражданки, хотя и по рождению, и вот национальность последней подымает на ноги всю полицию! Напрасно было бы доказывать, что эти туристы единственно заняты метафизическими спекуляциями о мирах неведомых, и что они не только не интересуются политикой земного мира, но что их русская спутница даже и «аза в ней не смыслит». «Коварство России давно вошло в пословицу», отвечают ей.
Эта национальная черта англичан кричать «караул, режут», тогда их никто и не думает трогать, – отвратительна. Она в них особенно развилась со времён Биконсфильдского премьерства. Но если эта черта замечательна даже в Англии, то с чем же сравнить её в Индии? Здесь подозрительность перешла в мономанию: англо-индийцы готовы видеть шпионов России даже в собственных сапогах, и они упиваются этой идеей до чёртиков.
Следят за каждым новоприбывшим из одной провинции в другую, даже если бы то был и англичанин. У народа не только отняли всякое оружие, но даже лишили последнего топора и ножа. Крестьянину нечем ни дров нарубить, ни защититься от тигра. Но англичане всё ещё дрожат.
Е. П. БЛАВАТСКАЯ [B.135.1]
«…жаль Россию, и жаль царя – говорил граф Витте – Что он получил, и что оставит? И ведь хороший и неглупый человек, но безвольный. И на этой черте его характера развились его государственные пороки».
Витте поселился в этом особняке в 1903-м году после отставки с поста Министра финансов, когда его роль в управлении государством уже была сведена «на нет». Он был назначен на пост Председателя Комитета Министров – формально, на самую высокую бюрократическую должность в империи, но маловлиятельную. Современники острили: «Упал вверх».
Граф Витте был убеждённым сторонником мира, и если бы он имел при Дворе прежнее влияние, то, несомненно, сделал бы всё, чтобы добиться скорейшего окончания войны. На протяжении многих лет он был одним из самых крупных политиков: выходец из рода обрусевших голландцев, сумел достичь самых больших вершин в государстве, не смотря на то, что у него не было ни знатного происхождения, ни протекции, ни особых успехов в учении.
Обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев говорил о нём: «Витте – умный человек, но он весь составлен из кусочков. К тому же, вращаясь в среде, где процветали интриги, лицемерие и корысть, он вынужден был принять правила игры и, надо признать, усвоил их как нельзя лучше».
Сергей Юльевич всегда ловил «настроение момента» – именно это помогало ему в нужный час убедить Николая Второго ввести «винную монополию», которая, в итоге, и стала одной из главных статей дохода казны. Благодаря реформам Витте рубль стал одной из самых сильных валют в мире, потому что министр ввёл золотой стандарт, то есть, свободный размен рубля бумажного на золотой. Транссибирская магистраль, соединившая Санкт-Петербург с дальневосточными владениями империи, стала ещё одним его успешным проектом.
Александр Третий был доволен своим министром, но с приходом к власти Николая Второго влияние Витте на политику страны стало день за днём уменьшаться…
Витте был игрок большой политики, которая прощала всё, кроме неверных шагов. И свой роковой просчёт он уже совершил. В 1905-м году, видя неизбежность либеральных реформ, Витте убедил Николая Второго подписать «Манифест Семнадцатого октября» о даровании гражданских свобод. Но именно это и погубило карьеру графа: революция, благодаря манифесту, не прекратилась. Вместо этого восемнадцатого октября на встрече с редакторами столичных изданий Витте получил не поддержку, а волну критики, что ошеломило Премьера. В итоге революцию остановили монархисты: они восприняли Манифест как свободу защищать и свои убеждения. И вышли на улицы. И, стало быть, Манифест – ошибка. Разочарование в Витте было велико. Тогда-то граф навсегда потерял в глазах императора кредит доверия.
Из воспоминаний личного секретаря Распутина Арона Симоновича: «Царь не мог решиться на новый призыв Витте к власти, и мотивировал это следующим образом: «Призывая опять графа Витте, я подвергаю себя большой опасности. Мои родственники поступят со мной таким же образом, как в своё время было с сербским королём Александром. Меня с женою убьют: если я назначу Витте Председателем Совета Министров, то это будет означать, что я хочу заключить с Германией мир».
…именно этого больше всего и опасались союзники. Поэтому французский посол Морис Палеолог написал в своём дневнике: «Скончался граф Витте. Большой очаг интриг погас вместе с ним». Блеск иронической радости увидел Палеолог в глазах Государя, когда он заговорил о Витте. Император сказал: «Смерть Витте была для меня глубоким облегчением. Я увидел в ней так же Знак Божий». [T.10.CDLVII.8]
20 марта 1917 (по старому стилю)
Арест фрейлины императрицы Анны Вырубовой был произведён по приказу министра юстиции Александра Керенского. Он впервые посетил в этот день царскую семью, находящуюся под домашним арестом в Александровском дворце.
Керенский во время Февральской революции стал необычайно популярен: одним демоническим взглядом, взмахом руки он мог остановить разъярённых солдат, и таким образом спас от расправы нескольких царских министров. Его экзальтированные, на грани истерики, речи завораживали толпу. Керенский исхитрился занять высокие посты и во Временном правительстве и в противостоящем ему Совете рабочих и солдатских депутатов.
Как новый министр юстиции он поселился в Шуваловском дворце, где располагалась министерство вместе с квартирой его бывшего главы.
Последний царский министр юстиции – Николай Добровольский – был арестован, но Керенский не стал выселять его семью из казённой квартиры, лишь забрал себе спальню и рабочий кабинет. По его распоряжению из всех помещений были удалены портреты императора, а супруге министра Ольге он однажды заметил, что не понимает, как можно было служить такому ничтожеству, как Николай Второй.
…«властитель революционных толп» отправился в Царское Село, чтобы лично поговорить с Николаем. Поводы визита были формальны, важно было другое – Керенский размышлял, как эффектно и унизительно обратиться к бывшему царю: «Гражданин Романов», «Полковник». Неожиданно он застал низвергнутого императора в парке, убирающего снег – фуражка на затылке, всклокоченные волосы.
Керенский не сразу узнал, кто перед ним, пока Николай не взглянул на него. Разговор был непродолжительным. Но в тот день, вернувшись в Петроград, Александр Керенский долго не мог успокоиться и попросил соседку по министерской квартире поговорить с ним.
Из воспоминаний Ольги Добровольской: «С искренностью, которая меня тронула, Керенский рассказал, что тот час же понял, не смотря на скромный рабочий облик Государя, что стоит перед человеком, неизмеримо выше его. Он невольно сказал: «Ваше Величество». В разговоре бывший царь оказался умным, образованным, трезвомыслящим и при этом поразительно простым и деликатным».
Добровольская вспоминала, что Керенский несколько раз восклицал: «Как жаль, что он был так мало популярен и так не понят. Ведь нам его рисовали совершенно иным».
Государство Российское, столетиями управлявшееся именем Его Императорского Величества, лишившись этого живого нерва, лишившись стержня, в минуту омертвело. А новая яркая кипящая жизнь была пока лишь гниющим бурлением разложения и развала. [T.10.CDLVII.22]
Сергей ФИРСОВ, доктор исторических наук: «Василий Витальевич Шульгин, принимавший отречение у царя, писал об императоре: «Он был рождён на ступеньках трона, но не для престола».
В. В. Шульгин (из д/ф «Перед судом истории», реж. Ф. Эрмлер 1964 г.): «…и это он прекрасно сознавал. У Николая Александровича было много добродетелей и достоинств семейных и общечеловеческих. Но не было качеств, необходимых для царя – властности и твёрдости».
Фёдор ГАЙДА, кандидат исторических наук: «Обычный человек. Вообще-то, если мы посмотрим на династию Романовых, там не мало людей выдающихся, а Николай Второй был просто обычный». [T.1.XXXVIII]
Владимир БУЛДАКОВ, доктор исторических наук: «…для историка он совершенно понятен: это не вполне серьёзный, не вполне адекватный человек весьма и весьма серьёзного времени. Такое бывает. Такое мы видели. Это человек, который поднялся на волне людских эмоций. Но произошло это совершенно не случайно – это та фигура, которая была востребована в атмосфере всеобщей послефевральской эйфории. То есть, после падения царского правительства именно востребованным оказался такой человек. И существует довольно значительная разница между реальным человеком Керенским и тем имиджем, который возник».
Алексей ПИЩУЛИН, режиссер: «…он похоронен в Лондоне на кладбище Патни-Вейл – на кладбище для людей без вероисповедования. При этом он похоронен под православным крестом. Он похоронен рядом со своей женой, которую он предал, бросил в смертельной опасности, и в итоге теперь лежит в супружеской могиле (как две супружеских кровати придвинутых). Как бы то ни было – это один из правителей Российского государства, пусть недолго. Там нет портретов на могильных крестах, но к единственному могильному кресту Керенского была проволокой прикручена бумажка с его фотографией, на которой фломастером было написано по-английски «последний хороший русский».
Владислав АКСЁНОВ, кандидат исторических наук: «…и чем дальше шла война, тем становилось яснее, что для Николая Второго единение власти и общества происходит только на властной самодержавной основе, поэтому нарастали противоречия, нарастали конфликты.
…после первых поражений на фронте военные власти начинают активно проводить антисемитскую компанию: заявляют о том, что все евреи – это немецкие шпионы».
Владимир ФЕДЮК, доктор исторических наук: «Февральская революция, точнее 27-е февраля 1917-го года вынесла Керенского на самый верх тогдашней политики».
Алексей ПИЩУЛИН, режиссер: «Это абсолютно кинематографический кадр. Он выходит из своей квартиры на Тверской улице в Петербурге: это последняя квартира, которая будет в его жизни, хотя он проживёт ещё полвека – у него больше никогда не будет своей квартиры. Он выходит из этого дома. В доме за его спиной остаётся жена с двумя детьми. Он никогда больше не будет мужем этой жены и отцом этих детей. Он выходит, будучи никем: он депутат, причём, он депутат с некоторой сомнительностью, то есть, к нему относились по-разному. И вот такой депутат выходит 27-го февраля из своего дома. К вечеру он будет человеком Номер Один Российской империи. Через несколько дней он войдёт в две конкурирующих власти – в обе ветви: между ними нет ничего общего, кроме Александра Фёдоровича Керенского».
Владимир БУЛДАКОВ, доктор исторических наук: «…режим уже длительное время угасал, маразмировал – это достаточно известно, но главное, он совершенно стал недееспособен и утратил точки опоры даже в ближайшем окружении. Восстание победило: солдаты отказались защищать это правительство. Уже солдаты побратались с народом – уже стрелять в народ перестали».
Владислав АКСЁНОВ, кандидат исторических наук: «…был такой показательный момент, когда солдаты пришли к Таврическому дворцу. Таврический дворец – это Государственная Дума. Государственная Дума пыталась предотвратить революцию, убеждая Николая Второго на изменение политической системы, создания ответственного министерства, то есть, подчинить правительство Государственной Думе. И Николай Второй подписал этот указ только поздно вечером первого марта, когда на повестке уже стоял вопрос об отречении. Солдаты пришли к Таврическому дворцу, и многие депутаты, Родзянко в том числе – председатель Государственной Думы, они растерялись: не знали, что с этими солдатами делать. И их организовал Керенский – отправил на охрану дворца, потом он же организовал охрану арестованных министров».
Владимир ФЕДЮК, доктор исторических наук: «…это тоже театр: сидит Дума, депутаты. Причём, заседание у них неофициальное: официально открыть заседание – это значит провозгласить себя революционерами, а потому что Дума распущена императором. И вдруг в сад перед Таврическим дворцом врывается огромная толпа солдат. И депутаты, все вожди Думы просто боятся выйти перед ними. Выходит Керенский и совершенно неожиданно говорит: «Солдаты! Я объявляю вас первым революционным караулом Государственной Думы» И обалдевшие солдаты взяли под козырёк».
Владимир БУЛДАКОВ, доктор исторических наук: «…ведь солдаты нарушили присягу формально, и им нужна была власть, чтобы узаконить свой статус: не просто бунтовщики, а революционеры, которые сделали нужное, благое дело».
Алексей ПИЩУЛИН, режиссер: «…это не какие-то там солдаты-защитники Отечества. Это запасные полки, безумным недосмотром сконцентрированные в столице империи. Это люди, которые живут в казармах, ничего не делают, сходят с ума от безделья. Четыреста тысяч в тогдашнем Петербурге. Достаточно для двухмиллионного города. Проводят они досуг так, как проводит досуг любой бездельник, которому нечего делать в столичном городе. У них есть одна страшная перспектива – пойти на фронт. Они готовы не то что присягнуть Государственной Думе, они готовы на руках ходить, лишь бы не пойти на войну. Это не революционные массы – это растерянные люди, и в большой степени деморализованные, которые приходят к органу государственной власти, чтобы спросить, что им делать. Органы государственной власти в такой же степени деморализованы – у них нет ни одной идей, что делать практически, потому что идея дать России представительную власть (или как тогда говорили «лучших людей») – это идея сродни построения коммунизма. Это абсолютно безответственная идея, за которой не стоит никакая реальность. Допустить лучших людей общества к управлению – это то, что приведёт страну к катастрофе за считанные месяцы после Февральской революции».
Владимир БУЛДАКОВ, доктор исторических наук: «…где-то стечение обстоятельств. Кстати сказать, таких вот случайностей, которые приобретали судьбоносный характер, в то время было бесчисленное количество: это хаотичное состояние общества – ничего в этом удивительного нет. Вольно или невольно он, конечно, выглядел в глазах, прежде всего офицерства, просто негодяем (после истории с Корниловым). А что касается либералов, умеренных людей – они его считали, и откровенно говорили «клоун», «паяц», «канатный плясун» и так далее и тому подобное, к этому времени уже. Мы знаем только два состояния – либо «порядок», довольно жёсткий, либо вот этот самый «бардак». После того, как надоел диктатор, подайте нам плясуна».
Владимир ФЕДЮК, доктор исторических наук: «А народ любит канатных плясунов».
Алексей ПИЩУЛИН, режиссер: «Проблема в том, что вот этот образованный слой, который, собственно говоря, обязан вести нацию, давать ей повестку, создавать для неё, как сегодня говорят, «проект», он в последние годы Российской империи был системно антигосударственным. Он системно предлагал демонтаж конструкции государства.
Выясняется, что лучшие министры Временного правительства были значительно хуже худших министров царских. Потому что царские министры, бывшие бюрократами или склерозированными по стилю управления, они были профессионалами. Модель, которую предлагали те, кого называли «тенорами революции» – болтуны, ораторы – им представлялось, что замена вот этих вот трудяг-бюрократов на них красноречивых приведёт к моментальному исцелению государственного организма. Когда же они оказались у власти, выяснилось, что они из «двора выехать не могут»: эти горе-водители, они на этой огромной махине Российского государства не могут с парковки выехать, а не то, что поехать в «светлое будущее». [T.10.D.43]
Александр БУЗГАЛИН, доктор экономических наук: «…была создана всемирная культура на основе диалога национальных культур. И чем были они своеобразней, тем интересней им было вместе. И поэтому в Советском Союзе сделали блестящего и лучшего по признанию английских критиков «Гамлета», Чингиза Айтматова знал весь мир и так далее и тому подобное. Вот это одна линия. Но другая линия состоит как раз в том, что когда произошло вырождение социалистической основы Советского Союза, реализовался прогноз, сделанный многими ещё в двадцатые годы: если не будет советской социалистической системы, номенклатура захочет обменять власть на собственность. И именно это и реализовалось. И когда надо было номенклатуре обменять власть на собственность, безусловно, единое централизованное государство было этому помехой».
Сергей ЖУРАВЛЁВ, доктор исторических наук: «…если понимать классические империи – западные империи колониальные – то Советский Союз был антиимперией скорее. Потому что классические империи занимались тем, что метрополии вытягивали богатства, не вкладывали в развитие тех регионов колониальных, а Советский Союз, напротив, он занимался тем, что наиболее развитые регионы помогали подниматься и достигать более-менее равного экономического развития менее развитым регионам».
Александр БУЗГАЛИН, доктор экономических наук: «…не надо любое интеграционное образование и любое большое государство считать империей: просто теряется категориальный разумный аппарат. Империя имеет какие-то характеристики: есть центр, есть периферия, есть подчинение периферии центру. Есть внешняя периферия, как у Британской империи, есть внутренняя периферия: житель периферии может быть формально гражданином Российской империи, но это угнетение, это подчинение было. А Советский Союз содержал две линии, я ещё раз это подчеркну, и, с одной стороны мы пытались создать интеграцию на основе диалога наций, народов, культур, экономик и так далее. С другой стороны возникала бюрократическая деформация, возникала бюрократическая централизация, но это, всё равно, не была империя: это было бюрократическое централизованное государство. И принципиальное как раз различие Советского Союза от имперских государств состояло в том, что пытались развивать национальные культуры, пытались развивать национальные экономики, и на этой основе интегрировать. Не унифицировать, а интегрировать на основе специфики каждого. То же самое общественное разделение труда, которое связало Советский Союз. Региональное общественное разделение труда, оно создало единую экономику Советского Союза». [T.10.D.55]
Николай БОРИСОВ, доктор исторических наук, МГУ: «…эти события, конечно, требуют исторического осмысления. Но, тем не менее, любой человек, который жил в это время, рано или поздно задаст себе вопрос «почему распался Советский Союз? Почему огромная страна, которая была мировой державой, вдруг рассыпалась, как карточный домик?»
На этот вопрос, конечно, ответят будущие историки. Но я думаю, что здесь, если говорить предельно кратко, существует три причины распада Советского Союза, которые условно можно свести к трём явлениям, к трём институтам. Это монархия, аристократия и Запад.
Что такое «монархия»? Монархия – это условное понятие. В данном случае это огромная личная власть человека, который находится на вершине пирамиды власти. И, вот, Горбачёв, получив эту личную власть, делал такие шаги, которые объективно вели к распаду, катастрофе. То есть, фактически он приказал государству покончить самоубийством, и государство выполнило его приказ, потому что это был приказ Государя, и не выполнять его приказ невозможно.
Далее – «аристократия». Аристократия, как правящий класс: он может называться по-разному – «бояре», «дворяне», может называться «номенклатура». В сущности это люди, которые имеют власть и собственность. Наша советская номенклатура имела много власти, но это была «власть кресла», то есть, пока человек находился в своём кресле, он имел все привилегии, он имел все возможности, он прекрасно себя чувствовал. Но стоило ему потерять это кресло, и он терял всё, практически всё – все привилегии, всё это рассыпалось. В лучшем случае ему сохраняли какие-нибудь мелкие привилегии, как бывшему номенклатурщику. И естественно номенклатура хотела иметь не только «власть кресла», но и «власть денег», потому что только «власть денег», только собственность делает человека по настоящему независимым. Власть и собственность. И наша советская номенклатура в глубине души, в глубине своей памяти генетической, она мечтала о собственности. Но пока сильны были традиции Ленина-Сталина, пока сильны были традиции советского общества, никакой собственности она иметь не могла. А Горбачёв им сказал: «я дам вам собственность, но немного»: берите кооперативы, занимайтесь, и вы почувствуете, что вы получаете власть. И они стали поддерживать Горбачёва.
Почему они свергли Горбачёва? – Потому что он обещал правящему классу такую великолепную вещь, как собственность, правда, ограниченную, правда, не всю, но это уже настоящая собственность. А потом пришёл Ельцин и сказал: «да что вы идёте за этим Горбачёвым? Он вам собственность даёт чайными ложками. А вы идите за мной – я вам собственность буду давать вёдрами, лоханками. Вы станете самыми богатыми людьми в нашей стране». И они бросили Горбачёва и побежали за Ельциным, потому что действительно для них Ельцин был более перспективен вот в таком чисто прагматическом, чисто циничном плане. Ельцин дал им больше.
Ну и «Запад». Запад – это очевидно: дело в том, что на Западе ни о каком «новом политическом мышлении» и слышать не хотели. Они слышали только одно: соревнование – идёт борьба, и поэтому, когда Советский Союз начал давать трещины, начал разваливаться, Запад делает всё, чтобы ускорить этот процесс.
Подводя итог этим размышлениям о причинах катастрофы Советского Союза можно сказать, что, всё-таки, главной причиной, стратегической причиной был эгоизм правящего класса – стремление правящего класса овладеть не только «властью кресла», но и «властью денег / властью собственности».
Вся история России развивается «в треугольнике» – «Монархия – Аристократия – Народ». Но на то и существует Монархия, чтобы контролировать не только Народ, но и эгоизм правящего класса: заставлять правящий класс делиться с народом своими богатствами. И вот этого умения контролировать не только народ, но и правящий класс Горбачёв не проявил, как показала жизнь». [T.29.XLV.8]
Александр ШУБИН, доктор исторических наук: «…ведь сначала была тотальная поддержка. А в чём заключалась идея «перестроечных реформ»? – Иногда говорят, что не было плана реформ: он был, конечно. Он состоял из двух половин: первая, разработанная ещё при Андропове, – это «Ускорение», это, по существу, авторитарная модернизация технологий. То есть, вложить как можно больше средств в новые технологии. Выяснилось, что без отдачи, без стимулов снизу это не работает – нет у людей интереса эти технологии внедрять и на них работать более эффективно. И вот тогда возникли другие элементы – это Самоуправление, Хозрасчёт, то есть, расширение рыночных отношений, это производственная демократия, то есть, заинтересовать людей: если ты отвечаешь за результаты производства, ты должен участвовать в принятии каких-то решений.
…в восемьдесят седьмом году «Закон о государственном предприятии», который нужно было вводить только комплексно с рыночными отношениями, а не отдельно.
И второе, в восемьдесят седьмом году уже пошли неформальные движения, уже появилась внятная альтернатива – оппозиция, которая стала говорить: «Ребята, если вы не будете ничего делать, то начнём мы делать».
Одна из ключевых, конечно, ошибок Горбачёва, которую мы можем констатировать именно как ошибку – это невнимание к национальному вопросу, неспособность действовать на опережение, а потом боязнь любых действий».
Андрей КОЛГАНОВ, доктор экономических наук: «К сожалению, он создавал успехи исключительно за счёт односторонних уступок. Вопрос в том, что Перестройка – это, конечно, была инициатива не одного Горбачёва, это была инициатива значительной части советской номенклатуры. И эта номенклатура к этому моменту была уже неоднородной. К моменту прихода Горбачёва к власти в этой номенклатуре давно уже развивались латентные процессы, связанные с реставрацией рынка и капитализма в формах теневой экономики. И в номенклатуре было очень много людей, которые, собственно говоря, за восстановление социалистических идеалов голову уже класть вовсе не собирались, а посматривали в другую сторону. И вот эта часть номенклатуры, воспользовавшись неудачами горбачёвской политики, стала перехватывать инициативу.
…в девяносто первом году она пришла к власти… Не одна, она воспользовалась поддержкой со стороны оппозиционных массовых движений, но она оказалась цементирующим ядром этого процесса».
Александр ШУБИН, доктор исторических наук: «…она перехватывать инициативу стала очень предметно уже в девяностом году до распада СССР, и во многом это и привело к распаду СССР. Ведь когда мы говорим о распаде СССР, мы обращаем внимание на национальные движения».
Андрей КОЛГАНОВ, доктор экономических наук: «А на самом деле это был компромисс номенклатур».
Александр ШУБИН, доктор исторических наук: «При таких национальных движениях империи не распадаются. Вот Византийская империя – там что только не бунтовало, а сколько прожила. То есть, армяно-азербайджанский конфликт не мог погубить Советский Союз. А вот консенсус, делающих ставку на распад, украинской номенклатуры, плюс национальное движение, белорусской номенклатуры, плюс элементы демократического движения, и российской номенклатуры, плюс демократическое движение, которое сделало очень опасную ставку на национальную игру – сначала ведь это не предполагалось…
…и тогда «демократы» сказали: «Мы дадим тут бой, мы станем российским центром». А как российский центр по логике политической борьбы, мы начнём бороться с центром основным, и, таким образом, из под конструкции Советского Союза была выбита главная колонна – Россия. И вот с этого момента распад СССР стал возможен. Надо думать о народе, и тогда без социально ориентированных реформ вы не имеете права ничего делать. А они решили толкнуть страну в Светлое Будущее, которое оказалось задворками мировой экономики.
Слишком высокие цены на нефть мешают экономике – она страдает от ожирения, она тогда начинает не развиваться. Цены на нефть должны быть средними: слишком низкие убивают экономику, средние – это здоровые цены для экономики.
1972-й год: цены на нефть – 3 – 5 долларов за баррель. 73-й год – нефтяной шок – 11 долларов за баррель. Затем второй нефтяной шок. 79-й – 80-й год, война в Персидском заливе, цены на нефть скакнули выше тридцати долларов за баррель. Затем они в 83-м году подопустились до двадцати девяти, потому что Англия стала, Северное море заработало. И в конце 85-го года началась большая встряска, которая напугала даже американцев, хотя для них средние цены тоже были бы хороши, но у них есть свои нефтяные компании – упала до семи долларов за баррель. Вот это было реально опасно. Но потом отскочила, и цена стала восемнадцать долларов за баррель. Но, всё-таки, это очень приличные цены. Советский Союз нарастил производство за свободно конвертируемую валюту нефти, а в восемьдесят седьмом году ещё и запустили газопровод. И, таким образом, бюджет от нефтяной встряски никак не был убит. Когда об это говорят, отвлекают внимание от других вещей».
Андрей КОЛГАНОВ, доктор экономических наук: «Там были другие факторы, повлиявшие на бюджет. Во-первых, это – Ускорение, когда вгрохали огромное количество капитальных вложений в развитие промышленности – 150 – 200 миллиардов рублей, а отдачу получили очень маленькую. Второе – это неудачное проведение Антиалкогольной компании, которая значительно ослабила поступление налогов в бюджет (где-то семьдесят миллиардов). И плюс к этому некоторые чрезвычайные расходы, связанные с Чернобылем, землетрясением в Спитаке».
Александр ШУБИН, доктор исторических наук: «…но, когда Ускорение зашло в тупик, и начали разворачиваться, всё-таки, к системным реформам, допустили вот эту самую номенклатуру к влиянию над местной экономикой. И номенклатура стала бороться за одноканальную систему налогообложения: им так и не разрешили, но они де-факто стали выводить. То есть, они обескровили центр: в Кремль стало поступать гораздо меньше денег – их стали оставлять на местах. И вот это добило бюджет». [T.10.LI.107]
Виктор ЛИСТОВ, доктор искусствоведения, кандидат исторических наук: «В русском обществе перед войной довольных людей было гораздо меньше, чем нам кажется. Крестьянин был раздражён тем, что он так и не получил земли. Интеллигент был недоволен общей отсталостью наших коммуникаций литература сама себя отрицала: жили великие писатели, но общее соображение состояло в том, что нынешняя литература в подмётки не годится «золотому веку». То есть, недовольных было очень много, и для многих, кстати сказать, также, как и в 1941-м году, начало войны было выходом, потому что общество раздробленное, разобщённое, вдруг мгновенно сплотилось. То есть, это кипящий котёл страстей, и выявляются связи, которые до сих пор были никому не понятны».
В истории Первой Мировой войны затерянная среди польских болот «игрушечная», как её полушутя именовали солдаты, крепость Осовец долгие годы не привлекала внимание. Это понятно: ведь многие офицеры, воевавшие здесь, в 1914 – 1915-м годах впоследствии стали заметными фигурами в Белом движении. А воспоминания очевидцев, чудом выживших 6-го августа 1915-го года в газовом аду, оказались крайне скупы. Последнее объясняется просто: ведь ещё раз пройти этот адский путь – выше человеческих сил.
Массовое строительство крепостей на польских землях началось сразу после подавления восстания 1830 – 31-го годов. Империи нужны мощные военные базы в мятежной провинции. «При малейшем волнении я обращу Варшаву в развалины, и впредь не отстрою её» – заявил Российский император Николай Первый.
Расположенную неподалёку от Варшавы крепость Модлин или Новогеоргиевск он посетил семнадцать раз.
В годы Первой Мировой неприступная Модлинская крепость пала в несколько дней. Третьеразрядный Осовец продержался почти год.
Maciej Kostrzewski (Мачей КОСТШЕВСКИЙ, военный историк): «Каждая крепость строилась для того, чтобы быть разрушенной. Она наверняка, рано или поздно, оказывалась под обстрелом и, в конце концов, должна была быть уничтожена. Но при этом каждую крепость, будь то Модлин или Осовец, строили с удивительным чувством красоты. А потому что в то время в царской армии служили двадцать пять лет, и царь заботился о том, чтобы солдат, который так долго служил в армии, полюбил это место, полюбил свою крепость».
Виктор ЛИСТОВ, доктор искусствоведения, кандидат исторических наук: «Русская армия очень типична, очень показательна: мужик уходил и не возвращался домой двадцать пять лет, чаще всего не возвращался никогда. Это была другая жизнь, другая судьба, и кто знал, что он об этом думает».
Maciej Kostrzewski (Мачей КОСТШЕВСКИЙ, военный историк): «Двадцать пять лет службы. Из тысячи солдат царской армии до конца службы доживали десять-пятнадцать, не более. Они чаще всего погибали на войне, ибо царь постоянно с кем-то сражался, а они были попросту «пушечным мясом». А, кроме того, у этих солдат были трудные условия быта: зачастую им было холодно, голодно, от большого скопления людей возникали эпидемии, у них не хватало лекарств. От головной боли, от живота, от зубов помогало только спиртное.
А если кто доживал до конца службы, и его отпускали на волю, чего ему было возвращаться в деревню: отца, родителей – никого нет, девчонки все замуж вышли, состарились. И он оставался в крепости. Здесь его, как ветерана, кормили за казённый счёт, одевали-обували, а он помогал обучать молодых солдат».
Виктор ЛИСТОВ, доктор искусствоведения, кандидат исторических наук: «Одна из сторон характера такого солдата состояла в том, что он совершенно не боялся смерти».
Maciej Kostrzewski (Мачей КОСТШЕВСКИЙ, военный историк): «Какую крепость ни возьмёшь – будь то Осовец, Модлин или Перемышль – испытываешь восхищение: какая удивительная целесообразность в расположении всех подразделений. Рядом с казармами находились конюшни, церковь, чуть дальше – склад с боеприпасами. И в каждой крепости все сооружения соединялись между собой подземными ходами: они были сделаны настолько хитроумно, что по ним незамеченной могла перемещаться даже кавалерия. И что любопытно, подземные лабиринты были настолько прочными, что, даже не смотря на прошедшее столетие, они не пострадали, не разрушились».
В мирное время большую часть службы солдаты проводили на посту: по десять-пятнадцать лет они двигались одним и тем же маршрутом, по одним и тем же коридорам.
Piotr Piwowarczyk, Fort Gerharda w Świnoujściu (Пётр ПИВОВАРЧИК, директор мемориала «Форт Герхарда» в Свиноуйсьце): «Крепость Осовец является исключительным объектом. Это была одна из самых мощных, самых современных крепостей в Европе. При её строительстве не жалели ни труда, ни денег, ни новых технологий, потому что она должна была выполнять очень важную стратегическую задачу: она должна была защищать границы империи и сохранять одну из главных коммуникаций – дорогу между Белостоком и Кенигсбергом. С трёх сторон крепость окружена непроходимыми болотами».
Lukasz Gladysiak (Лукаш ГЛАДИСЯК, историк, специалист по Первой Мировой войне): «После унизительного провала русского провала в Восточной Пруссии, наступления германских войск в районе Мазурских болот и победы в битве под Танненбергом, Осовец, де-факто, оказался на первой линии фронта. И в этих экстремальных условиях гарнизон был вынужден сдерживать мощное наступление неприятеля. Для немецкой армии это было единственным местом, где она могла пройти через Бебжанские болота и развить наступление на Восток».
Обстрел крепости начался 25-го февраля и шёл непрерывно вплоть до 3-го марта. Снаряды поднимали высочайшие столбы земли и воды, образовывали огромные воронки диаметром в восемь-двенадцать метров. Кирпичные постройки разваливались, деревянные – горели, окопы, пулемётные гнёзда, лёгкие блиндажи – стирались с лица земли.
В конце июля 1915-го под Осовцем в обстановке строжайшей секретности немцы установили несколько тысяч баллонов с отравляющими газами. Поставленная задача была предельно проста – задушить газами защитников крепости и по их трупам церемониальным маршем двинуться на Белосток.
Попутного ветра ждали несколько дней. Наконец, 6-го августа 1915-го года в четыре часа утра поступил приказ начать газовый штурм. По словам очевидцев высота газового облака достигала пятнадцати метров, ширина – от трёх до восьми километров, глубина поражения – более двадцати километров.
Проделав ходы в проволочных заграждениях и жестоко добивая отравленных русских солдат, немцы быстро захватили передовые позиции. Но дальше случилось то, чего не мог предположить ни господин Габер, ни его высокопоставленные покровители. Отчаянное сопротивление умирающих русских солдат не позволило немцам развить наступление. А изменивший направление ветер повернул газовую волну вспять.
По приказу коменданта гарнизонная артиллерия открыла мощный огонь, и тут же оставшиеся в живых солдаты 13-й роты 226-го Землянского пехотного полка бросились в контратаку. Позднее эту атаку назовут «атакой мертвецов».
К одиннадцати часам дня сражение было закончено. Немцы отступили и больше газовых атак на Восточном фронте не возобновляли. [T.10.DXLIV]
…именно Гучков стал тем самым человеком, который получил Манифест об отречении из рук последнего Русского императора.
Фёдор ГАЙДА, кандидат исторических наук: «Александр Иванович Гучков делает всё для того, чтобы именно он оказался в Пскове, именно он принимал бы отречение, что бы они посмотрели друг другу в глаза. Вот эта вот личная история, она очень важна для понимания того, что происходило».
Елена РУДАЯ, кандидат исторических наук, РАН: «…слово «Революция», вообще, становится очень модным, как бы панацеей от всех бед. Её и ждали, вот такую мифическую, сказочную, прекрасную, освобождающую. За неё пили коньяк, пили шампанское».
Владимир ЛАВРОВ, доктор исторических наук, академик РАЕН: «Какой-то общий поток умопомрачения. Ведь тога идеализировали западную демократию. И казалось, стоит установить более демократическую форму правления, и быстро решим все проблемы».
Александр ЗАКАТОВ, кандидат исторических наук: «…но в силу своих личностных качеств, конечно, он (Гучков) был совершенно не пригоден к каким-то управительным функциям, что и показал быстрый закат и крах его карьеры. То есть, он был чистой воды разрушителем».
Гучков был сторонником концепции «единой и неделимой империи», он резко высказывался против польской автономии. Твёрдая позиция Александра Ивановича позволила ему получить приглашение на аудиенцию к императору. Беседа вышла далеко за рамки «Польского вопроса».
Их встреча состоялась 26-го мая1905-го года на Нижней даче Николая Второго в Петергофе. Встреча Гучкова и императора вопреки протоколу продолжалась не несколько минут, а целых два часа. Гучков со свойственным ему апломбом предложил царю ограничить собственную власть, о чём Государь впоследствии не без ехидства рассказывал брату Александра Ивановича – Московскому городскому голове Николаю Гучкову: «Дескать, был ваш братец. Он нам понравился, хоть и рассказывал про конституцию».
Тогда пылкий монолог Гучкова о демократических свободах лишь посмешил императора. Но, вот ирония судьбы: спустя пять месяцев здесь же, на Нижней даче в Петергофе царь подписал Манифест об усовершенствовании государственного порядка, который, в частности, гарантировал и те самые демократические свободы, которых требовал Гучков.
Пойти на шаг, ограничивающий абсолютную монархию Николая Второго заставила Первая русская революция. Монарх тогда впервые почувствовал, что трон под ним дрогнул.
Игорь КЕРЕМЕЦКИЙ, политолог: «Революция напугала не только самодержавие, но и всю правящую элиту, в том числе и буржуазию. Были дарованы до селе невиданные политические свободы. После подавления революции правящим кругам показалось, что в стране наступила стабильность, прежде всего, потому что армия оказалась верна Государю и поддержала его».
Сохранить империю такой, как он её получил, Николай Второй уже не мог: страна менялась буквально на глазах.
Владимир ЛАВРОВ, доктор исторических наук, академик РАЕН: «Могу вам сказать и такую вещь, о которой мало кто знает – в Петрограде распалась семья: большинство жителей Петрограда, они жили не в семьях. Рабочий класс из деревень оставлял свои семьи в деревнях: молодые мужчины жили в Петрограде, и, кстати, с этим связан огромный рост проституции в столице».
Александр ЗАКАТОВ, кандидат исторических наук: «…это было разочарование в традиционных ценностях – не только в монархии, но и в вере в Бога, и в семейных ценностях – вообще, во всей совокупности национальных устоев».
…поначалу Гучков надеялся, что в качестве руководителя Парламента сможет оказывать влияние на императора. Александр Иванович имел возможность входить к царю с высочайшими докладами, но самомнение, авантюризм, страсть к политическим интригам и длинный язык его подвели.
Фёдор ГАЙДА, кандидат исторических наук: «В 1910-м году произошёл форменный скандал. Он когда был Председателем Государственной думы, он в доверительной беседе от Николая Второго получил определённую информацию о свидании Николая с Вильгельмом Вторым, и не должен был об этом никому рассказывать. Но так получилось, что эта информация, в общем, по сути с его слов, она просто попала в печать. И после этого Николай Второй просил военного министра Сухомлинова передать Гучкову, что тот свинья. И потом в течение долгих лет Николай Второй гордился, что среди его подданных у него есть личные враги: его это очень тешило. А Гучкова очень тешило то, что его личным врагом является Государь-император».
Николай Второй больше не подавал Гучкову руки, делая вид, что его не замечает. После утраты расположения царской семьи в Четвёртую Думу Александра Ивановича уже не избрали, и он уехал на очередную войну – Балканскую. [T.10.DCXXXVII.1]
Государственный переворот в России планировался задолго до Февральской революции. Осенью 1916-го года в Думе созрел заговор против царя. Во время очередной поездки на фронт царский поезд следовало задержать, а самого царя арестовать. Николай должен был отречься от престола в пользу сына и передать власть Государственной Думе. Автор этого плана – депутат Александр Гучков – привлёк на свою сторону командующих фронтами генералов Крымова, Рузского и Алексеева. Внезапное восстание в Петрограде в феврале 1917-го года стало неожиданностью для заговорщиков, однако не помешало реализовать их план так, как он и был задуман. [T.29.III.1]
Кирилл СОЛОВЬЁВ, доктор исторических наук: «Временный комитет Государственной Думы – это учреждение, которое существовало буквально несколько дней. Но эти несколько дней предопределили судьбу, ну, по крайней мере, следующего года, а, может быть, и большего цикла».
Восстание в Петрограде. У Государственной Думы собрались тысячи солдат и рабочих. В саду перед Таврическим дворцом запылали костры. Махорочный дым, ржание лошадей, плакаты «Долой войну!», «Хлеба!», «Да здравствует республика!», красные банты и красные флаги.
Валентин ШЕЛОХАЕВ, доктор исторических наук: «Это был один из очередных критических периодов российской истории. И естественно, в связи с тем, что начиналось где-то в двадцатых числах – развал политической старой системы – неудачи на фронте, и Государственная Дума являлась единственной институцией, которая хотела сосредоточить в своих руках ситуацию, контролировать эту ситуацию».
Роль Думы в событиях Февральской революции семнадцатого долгие годы оставалась недооценённой. О Временном комитете Государственной Думы знали лишь отдельные специалисты, тем не менее, сохранились документы, на основании которых можно сделать вывод: именно активные действия членов Временного комитета превратили стихийный бунт в революцию.
Константин МОГИЛЕВСКИЙ, исполнительный директор фонда «История Отечества»: «…идея революции, переворота, смены власти, возможно, отказа от монархии, это всё обсуждалось и Дума была важнейшей площадкой, где говорили о том, что монархия прогнила».
…подожгли здание полицейского архива и окружного суда, горит тюрьма на Шпалерной и Литовский замок. Но у восставших нет единого штаба, нет понимания того, что надо делать.
Кирилл СОЛОВЬЁВ, доктор исторических наук: «Императора нет – он в ставке – в Могилёве, что довольно далеко от столицы. Есть Совет Министров, но Совет Министров на самом деле уже дезорганизован существенно за годы ведения войны. Не случайно, что солдаты идут к Таврическому дворцу. Они понимают, что Таврический дворец – это безусловный центр авторитетной легитимной власти в условиях, когда не понятно, где вообще власть есть».
Указом от двадцать пятого февраля Николай Второй распустил Думу на каникулы до апреля. Депутаты не разошлись: «У нас нет общего языка» – таков был ответ председателя Михаила Родзянко военному министру Беляеву на предложение действовать вместе. Дума не намерена была поддерживать власть в её стремлении подавить восстание: её задача была посложнее – она это восстание возглавила.
В рамках закона собрался Совет старейшин, который своим решением создал Временный комитет Государственной Думы. В Комитет вошли двенадцать человек. Михаил Родзянко – глава партии Октябристов, председатель Государственной Думы третьего и четвёртого созывов. Павел Милюков лидер кадетов, октябрист Владимир Львов, левые октябристы Сергей Шидловский и Иван Дмитрюков, прогрессисты Владимир Ржевский и Александр Коновалов, независимый депутат Михаил Караулов, лидер думской фракции прогрессивных русских националистов Василий Шульгин и комендант Петроградского гарнизона Борис Энгельгардт несколько особняком стоят имена двух членов Временного комитета социал-демократа Николая Чхеидзе и эсера-трудовика Александра Керенского. Кроме того они были членами Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.
Кирилл СОЛОВЬЁВ, доктор исторических наук: «…поразительно то, которые, в общем, были далеки от леворадикальных кругов, на самом деле сыграли ключевую роль в революционных событиях Февраля семнадцатого года. Они взяли на себя ответственность за то, что будет в дальнейшем».
В это же время в Мариинском дворце собрались на своё последнее заседание члены царского правительства. Они констатировали, что Совет министров не может справиться с создавшимся в стране положением и решили самороспуститься: по сути, бросили страну, стоящую на пороге хаоса.
Через несколько часов листовки со списком членов Временного комитета Государственной Думы раздавали гражданам с автомобилей. В Петрограде был прекращён выход всех газет. Временный комитет первым делом поставил вопрос информационного обеспечения Февральской революции: немедленно выпускать известия о событиях, происходящих в России без всякой цензуры. Керенский и Чхеидзе выдали письменный призыв к рабочим типографий приступить к печатанью «Известий комитета петроградских журналистов».
«Временный комитет членов Государственной Думы при тяжёлых условиях внутренней разрухи, вызванных мерами старого правительства, нашёл себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Председатель Государственной Думы Михаил Родзянко»
Юрий МАНОЙЛЕНКО, кандидат исторических наук: «Так получилось, что рабочие, которые бастовали в Петрограде, они освободили из Крестов вместе с уголовными заключёнными так же и политических. Прежде всего это была рабочая группа Военно-промышленного комитета. Туда входили представители социалистических партий – меньшевики, эсеры – и вместе с ними рабочие массы и солдаты направятся в Таврический дворец, и таким явочным органом они создают Временный исполком петроградского совета рабочих и солдатских депутатов – такой координирующий орган, классовый орган, который бы именно направлял действие рабочего класса столицы. Приказ № 1, который хранится в нашем архиве, он был издан как раз Петросоветом».
Этот приказ отменял единоначалие в армии. Создаются выборные политические органы – комитеты на уровне роты, батальона, полка – которые реально управляют воинской частью.
Для армии это имело гибельные последствия.
Уличные бои в Петрограде загремели с новой силой. Для того чтобы навести порядок Временный комитет Государственной Думы создал «институт комиссаров» – по сути дела, исполнительную власть. Комиссары должны были заменить царских министров.
Валентин ШЕЛОХАЕВ, доктор исторических наук: «И было тридцать восемь комиссаров. Термин «комиссар» естественно появился в период Французской революции. И эти комиссары Временного правительства назначались в соответствующие учреждения – министерства, ведомства или в регионы – с задачей контролировать ситуацию».
Военная комиссия, назначенная Временным комитетом, отдала приказ о разоружении всех полицейских участков. По её указанию захвачены телефонная станция, главный телеграф, главпочтамт, градоначальство. Взяты под контроль все вокзалы. Выделен специальный отряд для охраны Государственного банка. Члены Временного комитета Милюков, Энгельгардт и другие влиятельные политики отправились к восставшим солдатам. Василий Шульгин на автомобиле под красным флагом поехал в Петропавловскую крепость, ему удалось убедить коменданта подчиниться Временному комитету. Были освобождены узники крепости. Толпа кричала: «Ура товарищу Шульгину!»
Кирилл СОЛОВЬЁВ, доктор исторических наук: «Именно Государственная Дума своим участием в феврале семнадцатого года сделала революцию подлинной революцией».
Совместная петросоветско-думская продовольственная комиссия приняла на себя центральное руководство всем продовольственным делом.
…одновременно в нескольких пунктах Таврического дворца бесплатные столовые кормили десятки тысяч голодных граждан.
Огромный авторитет Государственной Думы способствовал притоку продовольствия в Петроград. Помощь голодному Петрограду оказали земства. Уже утром 28-го февраля Продовольственная комиссия обратилась ко всем рабочим пекарен: «Немедленно стать на работу». А всем хдебопекарням предложила немедленно приступить к выпечке хлеба и продаже его населению.
…поскольку император решил направить в столицу карательный отряд в пятьдесят тысяч штыков. «Прекратите присылку войск, остановите ненужные жертвы. Михаил Родзянко»
Утром 1-го марта Временный комитет Государственной Думы получил признание от правительств Великобритании и Франции: союзники по Антанте признали его легитимным органом власти. Телеграммы поддержки Временного комитета шли со всех концов России. В Москве революционные события прошли без кровопролития, а в Петрограде участились грабежи магазинов и продовольственных лавок, леденящие душу случаи самосуда над полицейскими, погромы. Временный комитет совместно с Петросоветом приступили к созданию народной милиции.
Здесь же – в Таврическом дворце – содержали под стражей и допрашивали арестованных министров и высших государственных сановников. Введя практику арестов, Временный комитет Думы хотел показать пример революционным массам, как надо поступать с защитниками старого строя – не убивать, а арестовывать. Председатель Временного комитета Родзянко сообщал, что впредь аресты от имени комитета будут производиться не иначе, как по особому в каждом случае распоряжению комитета.
Вечером 1-го марта Николай Второй решился на создание нового правительства.
Ровно в полночь в Таврическом Дворце началось ночное бдение. Это было расширенное заседание Временного комитета Государственной Думы и исполкома Петросовета. Речь шла о передаче власти Временному правительству. А для этого Временному комитету Государственной Думы было необходимо договориться с руководством исполнительного комитета Петросовета о распределении ролей. Сосуществование этих двух органов называют «двоевластием».
Кирилл СОЛОВЬЁВ, доктор исторических наук: «В действительности Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, по крайней мере, на этом этапе своей истории, то есть весной-летом семнадцатого года, не является конкурентом Временному правительству и чётко сам себе даёт это знать. Они могут пытаться влиять на позицию правительства, они могут способствовать её радикализации, они могут выступать, как, своего рода, профсоюз восставших, как профсоюз рабочих, как профсоюз солдат, которые приняли участие в свержении старой сласти, но они не правительство».
По итогам переговоров было сформировано Временное правительство. Председатель Совета министров и министр внутренних дел – князь Георгий Львов. Министр иностранный дел – Милюков, министр юстиции – Керенский, военный и морской министр – Гучков. Всего – одиннадцать. Член Петросовета Чхеидзе от поста министра отказался.
Валентин ШЕЛОХАЕВ, доктор исторических наук: «Советы поддерживали Временное правительство, потому что лидеры, в отличие от скачка в неизвестное, который проповедовали крайние революционные партии, считали, что Февральская революция, типа Французской революции, она должна завершиться на политической конституционной зарубке. А конституцию принимает Учредительное собрание».
Временное правительство объявило политическую амнистию, обеспечило демократические свободы всем гражданам, отменило сословные, вероисповедные и национальные ограничения, и начало подготовку к выборам в Учредительное собрание.
Кирилл СОЛОВЬЁВ, доктор исторических наук: «Временное правительство ещё потому «Временное правительство», что оно получает фактическую санкцию со стороны верховной власти. Напоминаю вам, что император своим решением назначает Львова Председателем, как раз, Временного правительства. И это было очень важно для Шульгина и Гучкова, когда они добиваются отречения от царя: им было важно подчеркнуть, что новая власть легитимна не только потому, что её избрала революция, но ещё потому, что эту новую власть санкционировал сам император».
2-го марта в три часа дня император подписал акт об отречении. «В согласии с Государственной Думою признали Мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть».
Константин МОГИЛЕВСКИЙ, исполнительный директор фонда «История Отечества»: «Можно сказать, что Временный комитет Государственной Думы обеспечил в этих очень сложных и, с правовой точки зрения, вообще непонятных, никуда не вписывающихся обстоятельствах, он обеспечил транзит власти. Они действительно были настроены на то, чтобы обеспечить на базе своих представлений о праве легитимный переход к новой организации власти. Основное его историческое значение – в этих четырёх днях». [T.10.DXCVII]
Андрей ЗУБОВ, доктор исторических наук: «…не лучше обстояло дело и в церкви. Епископы при поставлении на должность, при рукоположении, при хиротонии епископской приносили присягу императору, как крайнему земному судье и церкви, и обещали действовать своею, от царского величества данною властью. То есть, епископ действовал не властью, данной ему от Бога – эту формулу использовал только царь.
Даже в клятве звучало полное подчинение церкви императорской власти. Епископы – князья церкви – были подчинены мирянину-императору.
Только с 23-го февраля 1901-го года по почину самого Николая Второго эта формула перестала употребляться.
Внешне в Русской церкви всё было абсолютно в порядке. Одного духовенства в 1900-м году было почти сто пять тысяч человек, включая псаломщиков. За год в среднем строилось более пятисот храмов. И в 1903-м году церквей было пятьдесят тысяч и часовен двадцать тысяч. В 1900-м году было триста восемьдесят мужских и сто семьдесят женских православных монастырей, в которых жило около пятнадцати тысяч монахов и послушников и сорока восьми тысяч монахинь и послушниц. Было весьма много учебных духовных заведений: четыре духовных академии, пятьдесят восемь семинарий, сто восемьдесят три уездных духовных училищ для юношей и сорок девять епархиальных училищ для девушек. Всё было внешне в порядке. Но, на самом деле, всё это было абсолютно мёртвым.
…из области мистики. Летом семнадцатого года, как рассказывают, Троицкие монахи, старец Захарий, ему явление Богородицы на Успение семнадцатого года. Успенский собор – главный собор лавры. Все монашествующие – сотни – собрались в этом соборе, мирян даже не было. Все молятся. Ему является Богородица: «Видишь, сколько народа собралось, а монахов-то только трое» – говорит Богородица». [P.125.185]
**
**
…колокольный звон разносится над Петроградом, как бы подтверждая: Церковь едина с Народом. Священный Синод, казалось, безропотно принимает падение богопомазанной династии Романовых и на первом же постреволюционном совещании духовные иерархи утверждают новый молитвенный чин: царская семья уже не упоминается – «многие лета» теперь возглашают «Богохранимой державе Российской и благоверному Временному правительству ея».
Из обращения к духовенству протоиерея отца Фёдора Филоненко: «Дорогие братья! Тёмные силы цезарепапизма, державшие Церковь Христову в тяжёлых тисках гнёта и насилия рухнули. Совесть русского духовенства и всех православных чад церкви отныне свободна. Помянем же добрым словом всех борцов и подвижников революции».
Церкви вторила и столичная художественная богема: большинство знаменитостей открыто поддержали новую демократическую Россию в прессе. [T.10.CDLVII.21]
*
Иван Андреевич Духин, специалист по истории колокольного дела в России, коллекционер предметов домашнего быта: «Семнадцатого октября1888-го года было крушение императорского поезда между станциями Борки и Тарановка. Погиб двадцать один человек и двадцать четыре было ранено, двое скончалось потом. А император вылез из под этого вагона и втащил жену свою, и всех четверых детей. У насыпи, где разрушился вагон, была врезана часовня Нерукотворного Спаса. А духовенство Харьковской епархии, чтобы увековечить, решило отлить серебряный колокол весом в десять пудов. И объявили сбор капитала денег и ломом серебром. Но через два месяца набрали много материала и объявили, что колокол будет весить двадцать пудов. Колокол этот был единственный в России капиталист, потому что не него положили две тысячи рублей серебром в банк, для того, чтобы звонарю уплачивать за его звон: в течение пяти минут в час дня, когда было крушение императорского поезда. Человек должен приходить и напоминать людям о спасении императора – пять минут звонить. И для того, чтобы звон никогда не прекращался, с этого капитала – с двух тысяч рублей – проценты шли на уплату звонарю.
Десять лет я потратил на поиски, куда делся серебряный колокол. Потому что там были Добровольческая армия, немцы первые вошли, красные были: я всё время грешил, что после революции семнадцатого года погиб колокол. И только недавно завкафедрой региональной истории Козлов Владимир Фотиевич говорит: «Посмотри харьковские епархиальные ведомости», потому что в крымских епархиальных ведомостях он нашёл заметку. В мае месяце семнадцатого года, ещё при Временном правительстве был съезд иерархов харьковской епархии. И, вот, один из иерархов сказал: «поскольку самодержавие рухнуло, то и символ, проповедовавший идеи самодержавия, должен быть уничтожен».
Колокол сняли и отправили на переплавку на монетный двор. Так что не большевики его уничтожили, а уничтожили те же самые иерархи, которые ратовали в своё время за создание этого колокола». [T.10.DCL]
Николай БОРИСОВ, доктор исторических наук, МГУ: «…в это время в России было пять политических партий. Это крайние правые – монархисты, которые были организованы в три организационных формы – монархическая партия Грингмута, это Союз русского народа Дубровина, и, конечно Союз Михаила Архангела Владимира Митрофановича Пуришкевича. То есть, монархисты имели свои организации, которые однозначно стояли за сохранение монархии, и, вообще, за сохранение существующего положения.
Левее находились Октябристы – Партия 17-го октября – это партия крупной буржуазии, которая возникла после Манифеста 17-го октября в 1905-м году. Поэтому они и назывались Октябристы, то есть, этим названием они подчёркивали свою лояльность правительству: что они возникли по разрешению Государя. Лидером Октябристов был известный предприниматель и государственный деятель Александр Иванович Гучков.
Дальше левей находилась партия Кадетов, то есть «конституционные демократы» – это русские либералы, для которых, прежде всего идеалом была Англия, конституционная монархия, но, и, вообще, развитие России по пути европейских демократий. Во главе этой партии стоял известный историк Павел Николаевич Милюков.
Дальше левее находились Эсеры – это «социалисты революционеры». Как они сами себя позиционировали, они были продолжателями Народников – продолжателями Народной Воли. И так же, как и Народная воля, эсеры среди прочих методов борьбы принимали методы индивидуального террора. И они прославились на всю Россию своими знаменитыми террористическими актами, когда Каляев убил московского губернатора великого князя Сергея Александровича, когда убит был министр внутренних дел Плеве. Но эта боевая организация эсеров в конечном счёте их сильно скомпрометировала, потому что оказалось неожиданно, что во главе этой структуры стоял некий Азеф, который был осведомителем полиции, и он был человеком очень хитрым: таким образом он вёл двойную игру. И это сильно дискредитировало партию эсеров, которая оказалась фактически в руках такого человека. Но, тем не менее, партия эсеров всё-таки была очень сильна, потому что эсеры – это крестьянская партия. Огромная часть населения России – это крестьяне. И, собственно говоря, у эсеров был один пункт – основной пункт их программы – это конфискация помещичьих земель: без всяких компенсаций, бесплатно, и раздача их крестьянам по уравнительной норме.
Дальше левее находились социал-демократы, которые позиционировали себя как представители интересов пролетариата. Социал-демократы делились на большевиков и меньшевиков. Если коротко говорить, разница была в том, что меньшевики считали, что Россия ещё не созрела для социалистической революции, что Россия должна ещё долгое время развиваться как капиталистическая страна. Когда созреет пролетариат и уже можно будет говорить о пролетарской революции и пролетарском парламентском строе. А большевики считали, что крестьянство у нас отсталое, но мы будем создавать диктатуру пролетариата. И с помощью диктатуры пролетариат, как универсальным орудием партия большевиков во главе с Владимиром Ильичом Лениным собиралась решать все вопросы.
Вот пять крупных политических партий, которые работали тогда в России. И эти партии принимают активное участие в дальнейших событиях – событиях 1917-го года». [T.29.XLV.6]
Андрей ИВАНОВ, доктор исторических наук: «…вот эта вот искренность и честность – способность признавать свои ошибки, допущенные в жизни – это достаточно редкое явление для мемуариста.
Позже, уже в эмиграции, один из лидеров крайне правых – Николай Евгеньевич Марков – напишет, что именно такие люди, как Пуришкевич, Шульгин, Гучков, то есть, люди умеренных воззрений, оказавшиеся на стороне противников режима – перешедшие из сторонников в противники – и сыграли важнейшую роль в революции: потому что именно им, а не левым радикалам поверили генералы, российские политики, российское общество. И если такие люди, как Шульгин говорили о том, что дальше так жить нельзя: люди имевшие репутацию умеренных консервативных политиков, значит общество понимало, что «камни возопили» – так действительно жить нельзя».
Войдя в Думу человеком крайне правых убеждений – монархистом, националистом, консерватором – Шульгин постепенно смещался к центру, год от года набирая политический вес и всё больше склоняясь к либеральной оппозиции.
Андрей ИВАНОВ, доктор исторических наук: «Вольно или невольно Шульгин становился одним из участников демонтажа той политической системы которую он защищал в (190)5–7-м году, и с которой он уже боролся в (19)15–17-м».
И, наконец, именно Шульгин, которого называли «Рыцарем монархии» стал участником переломного события Февральской революции.
…в 23:40 император передал им текст отречения в пользу брата Михаила, поставив на документе подпись карандашом.
Николай БРАУН, секретарь В.В. Шульгина с 1965 по 1968 гг.: «Он объяснял таким образом: во-первых, при событии такого рода должен присутствовать хотя бы один монархист; во-вторых, я должен был быть там, рядом с Государем, потому что боялся, что его могут убить.
Во время прогулки по набережной в Гаграх я у него спрашиваю: «Василий Витальевич, а у вас что, карандашной резинки не оказалось? Ну, стёрли бы». Он позжимал губы и сказал: «Это бы уже ничего не изменило, потому что процесс отречения был предрешён».
Личное участие в этом событии мучило Шульгина всю жизнь. [T.10.DCLXXIII.3]
Ирина НОВИКОВА, доктор исторических наук: «Уже в первые месяцы Первой Мировой войны стало ясно, что блицкрига не получилось. Германия реально была не готова вести затяжную войну на два фронта».
И полковник Хаус исподволь советует своему доверенному лицу в МИДе Германии Циммерману искать сепаратного мира с Россией. Тот отвечает: «Мы не можем первыми сделать шаг к заключению мира, но если бы инициатива исходила от другой стороны, то положение могло бы быть иным».
Дело было за малым – найти исполнителей, которые бы вывели из войны Россию и заключили с Германией сепаратный мир. И немцы решают поступить так же, как в своё время японцы – использовать революционеров. И тут в дело вступает Парвус.
Александр Лазаревич Гельфанд, псевдоним Парвус – автор концепции Советов. Вместе с Троцким состоял в руководстве Петербургского совета рабочих депутатов в 1905-м году. Совместно с Лениным издавал газету «Искра».
Ольга ПАВЛЕНКО, кандидат исторических наук: «Именно в марте (19)15-го года он представляет германскому министерству иностранных дел и Генштабу план развала Российской империи, где настаивает на том, что именно социалисты могут развалить империю».
Prof. Richard B. Spence, University of Idaho (Ричард Спенс, профессор истории университета Айдахо, автор книги «Уолл-стрит и Русская революция. 1905-1925»): «Есть одна вещь, которую Ленин бесспорно понял: революция, чтобы быть успешной, нуждается в финансировании – ей нужна не только идея и не только люди, готовые умереть за эту идею, ей нужны деньги. Ей нужно очень много денег. И Ленин был постоянно одержим деньгами». [T.2.CII.1]
*
Соединённые Штаты стали первым государством, признавшим Временное правительство, опередив даже Англию и Францию. Америка готовилась к вступлению в войну на стороне Антанты, а одним из условий вступления как раз и было свержение монархии в России.
Prof. David S. Foglesong, Rutgers University: «И это позволило Вудро Вильсону сказать, что мы будем участвовать в войне не на одной стороне монархии против другой группы монархий, а на стороне русской демократии. Мы войдём в войну, как в Крестовый поход, чтобы сделать мир безопасным для демократии».
Виктор КОЗОДОЙ, доктор исторических наук: «Но тут-то появились сразу представители вот этих «спящих партий», которые оказались ещё более левее. Которые говорили: «Как это революция закончилась? – Она ещё не начиналась».
Prof. Richard B. Spence, University of Idaho (Ричард Спенс, профессор истории университета Айдахо, автор книги «Уолл-стрит и Русская революция. 1905-1925»): «Очевидно, основная вещь, которую не смогли предсказать – это создание Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Он внезапно появился, как большой гриб, и стал набирать всё больше и больше власти».
Валерий ШАМБАРОВ, писатель и публицист, режиссёр, сценарист, кандидат технических наук: «Первое, что сделал Петроградский совет на своём первом заседании тайном, ещё до отречения царя, он издал и разослал по фронтам знаменитый Приказ № 1, который отменял воинскую дисциплину. Приказ, который был разработан на Кинтальской конференции в Швейцарии. С него началось разложение русской армии».
Гучков: «Так как в этот момент беспроволочный телеграф находился в руках Советов солдатских депутатов, то приказ сейчас же был разослан по всем фронтам». [T.2.CII.2]
…а в Петрограде продолжала бушевать революция. Таврический дворец, где заседала Государственная Дума, стал её центром и штабом. Буквально в одночасье сбылись самые смелые мечты русской либеральной оппозиции.
Одновременно с этим произошло событие, тогда мало кем замеченное: но именно оно оказало судьбоносное влияние на весь ход отечественной истории.
27-го февраля (1917 г) в Таврический дворец пришла группа из трёх человек и попросила предоставить им комнату для заседаний. Они назвались «Исполнительным комитетом совета рабочих депутатов». Комитет представляли: депутат Думы Чхеидзе, а также Гвоздев и Богданов – два освобождённых из тюрьмы члена рабочей группы при Центральном военно-промышленном комитете. Именно эта Рабочая группа занималась организацией массовых забастовок в Петрограде в начале революции.
Комнату представителям Совета выделили, и в ночь на 28-е февраля состоялось его первое заседание. Председателем был Чхеидзе, а его заместителями стали Скобелев и Керенский. Было принято воззвание к населению Петрограда и России, а также одобрено создание собственного вооружённого формирования – рабочей милиции.
Заседание Совета проходило эмоционально: публика слушала ораторов, хотя не вполне понимала, кто они такие и кого представляют. Присутствовавшие на заседании ещё не знали, что они стали свидетелями исторического события – на их глазах появился новый орган власти, который вскоре станет известен, как Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов.
Советы – альтернативные органы власти, избираемые населением. Впервые появились во время Революции 1905-го года. После её поражения прекратили своё существование.
В 1917-м году Советы были созданы из так называемой «Рабочей группы» при Центральном военно-промышленном комитете, которая при поддержке оппозиционных политиков стала организатором массовых беспорядков в Петрограде.
Чхеидзе, Гвоздев, Богданов, Керенский – вовсе не были туда избраны: воспользовавшись политическим хаосом, они, фактически, назначили себя руководить Советами, а сами Советы объявили органом, который выражает волю народных масс. Созданный ими «временный исполком» призвал рабочих избирать по одному депутату на тысячу рабочих, и по одному солдату на каждую роту. Ни одного большевика в исполкоме не было.
В будущем Советы во многом саботировали решения Временного правительства, стремясь захватить власть. К осени (19)17-го года, благодаря усилиям Ленина и его соратников, руководство в Советах захватили большевики. С тех пор «Советы» стали нарицательным именем Большевистской советской власти.
Во время первого же заседания Исполкома совета стало очевидно, что победившая оппозиция не является единой политической силой: власть в стране мог захватить тот, кто был активней, напористей и агрессивней. Решение о создании собственных вооружённых формирований недвусмысленно давало понять о намерении Совета прибрать власть к своим рукам.
Многие депутаты, как, например, Керенский, успевали работать и в Совете и во Временном комитете Государственной Думы. Сам Временный комитет во главе с Родзянко, понимал, что действовать нужно быстро, а потому в ночь на 28-е февраля Комитет объявил, что берёт на себя всю полноту власти в стране, и издал соответствующее воззвание.
…в это время Рузский уговаривал императора пойти на уступки – передать власть новому правительству, ответственному перед Думой. Николай Второй не соглашался: ему предлагали царствовать, но при этом не управлять. Получая власть, император принимал одновременно, как долг перед Богом, ответственность за управление государственными делами. Если он согласиться передать свои права другим, то лишит себя возможности управлять событиями, при этом ответственность останется на нём. Другими словами, передача власти правительству, которое будет ответственно перед парламентом, не избавит царя от ответственности за действия этого правительства.
В сложившихся обстоятельствах у императора было лишь два выхода: либо отречься от престола, либо утопить столицу в крови, но вернуть себе власть.
Николай Второй пытался объяснить Рузскому, что люди, которые претендуют на власть и народное доверие, не имеют ни этого доверия, ни компетентности, ни нравственных способностей для управления страной, тем более в условиях войны и анархии. Рузский, в своём стремлении убедить царя, дошёл до того, что топал ногами и стучал рукой по столу. Единственное, на что император соглашался, – назначить Родзянко главой правительства и предоставить ему право назначить некоторых министров.
В это время из Могилёва пришла телеграмма от генерала Алексеева. Он утверждал, что беспорядки перекинутся на другие города России, а это парализует железнодорожное сообщение и снабжение армии – восстанут войска, находящиеся на фронте. Единственная альтернатива этому хаосу – создание правительства из либеральной оппозиции во главе с Родзянко. К телеграмме прилагался проект соответствующего царского манифеста. Лишь после этого Николай вынужден был согласиться. Манифест был подписан. Рузский сумел убедить императора отказаться от подавления революции вооружённой силой.
…Временный комитет, захвативший власть, обнаружил себя в полной власти толпы, собравшейся возле дворца, и симпатии этой толпы были на стороне Петроградского Совета, хотя заседавших представителей Совета народ не выбирал. Сам Совет этим умело пользовался и поставил условие – Николай Второй должен отречься от престола.
Власть от Временного комитета перешла к Временному правительству. Его председателем стал князь Георгий Львов, Керенский – министром юстиции. В состав правительства вошли многие члены Временного комитета Думы. А вот места для её бывшего председателя в нём не нашлось. Император, который во Пскове был вынужден обсуждать правительство во главе с Родзянко, не знал, что государственная карьера последнего уже бесславно закончилась.
В Петрограде установилось двоевластие: с одной стороны бывшие депутаты Думы совместно с Советом рабочих депутатов избрали Временное правительство, с другой – сам Совет претендовал на то, чтобы взять власть в свои руки. Но оставался законный правитель России – император Николай Второй, который мог собрать ещё сотни отрядов чтобы подавить революцию. Участникам переворота требовалось любой ценой добиться его отречения от престола. Для этого во Псков отправились Александр Гучков, получивший пост военного министра, и депутат Шульгин. Чтобы подкрепить их позицию, генерал Алексеев сообщил командующим фронтами, что новая власть требует отречения императора. Его телеграммы получили Великий князь Николай Николаевич, генералы Сахаров, Брусилов, Эверт, а также командующие Балтийским флотом адмирал Непенин и Черноморским флотом адмирал Колчак. Алексеев просил всех направить в Ставку их мнение. С необходимостью отречения согласились все, кроме адмирала Колчака: тот на телеграмму Алексеева не ответил.
Регентом при несовершеннолетнем Алексее становился младший брат царя – Великий князь Михаил Александрович. Первыми об отречении императора узнали члены его свиты. Это сообщение всех шокировало, но Николай показал стопку телеграмм от командующих фронтами и сказал: «А что мне осталось делать? – Меня все предали, даже Николаша». На вопрос своих приближённых, чем он собирается заняться, император ответил, что хочет посвятить себя воспитанию сына. Но личный врач царя Фёдоров заметил, что сыну императора – Алексею – скорее всего, придётся жить в семье регента, то есть, Великого князя Михаила. Осознав, что его могут лишить и сына, Николай внёс изменения в акт об отречении: Российский трон передавался непосредственно Михаилу Александровичу.
Вечером того же дня во Псков прибыли Гучков и Шульгин. Николай подписал акт об отречении. Назначил князя Львова председателем совета министров, а Великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим. Ночью он отбыл в Ставку и записал в дневнике: «В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман».
Сведения об окончательном отречении Николая Второго от престола достигли до столицы лишь во вторую половину ночи. Утром рано во Временном комитете Государственной Думы начались переговоры и споры относительно того, как отнестись к передаче Николаем Вторым государственной власти своему брату. Общее настроение рабочих и солдатских масс было решительно неблагоприятно такому разрешению вопроса.
Утром 3-го марта в некоторых воинских частях началась присяга новому царю Михаилу Второму. Но престол он так и не получил…
Третьего марта в шесть часов утра члены Временного правительства связались с Великим князем Михаилом Александровичем и договорились о встрече у него на квартире. Большинство приехавших советовали Великому князю не принимать верховную власть. Михаил потребовал отдельного разговора с Родзянко и князем Львовым. Он спросил, может ли Дума гарантировать его личную безопасность. После заявления Родзянко, что это невозможно, Великий князь согласился подписать акт непринятия престола до решения этого вопроса Учредительным собранием.
Согласно подписанному акту Временное правительство обязалась в кратчайшие сроки обеспечить созыв Учредительного собрания. В него должны были войти избранные народом представители всех регионов страны. Только Учредительное собрание наделено правом решать, какой именно будет форма будущего государственного устройства – монархия или республика.
За несколько последующих месяцев будет проведена огромная работа по выбору народных представителей. Однако Временное правительство и Советы всеми силами будут откладывать созыв Учредительного собрания. Его депутаты соберутся на свой единственный съезд лишь осенью 1917-го года, после большевистского переворота. По приказу Ленина и его правительства Учредительное собрание будет разогнано силой оружия, что станет одним из поводов к началу Гражданской войны.
Не смотря на отречение императора, страх у Советов перед царём был всё ещё велик. Подавляющее большинство населения страны, несомненно, оставалось на стороне императора. Лишь его арест виделся Советам единственным способом изолировать монарха от верных ему войск и народных сил.
Через два дня – 5-го марта – Исполком Петросовета постановил арестовать царскую семью, конфисковать их имущество и лишить гражданских прав. Такое же решение приняло Временное правительство. В Могилёв отправилась специальная комиссия во главе с Бубликовым, чтобы доставит Николая Второго в Царское Село.
…страх перед личностью царя и перед возможными последствиями заставили Петросовет и Временное правительство отказаться от его публикации.
В тот же день в Царском Селе новый командующий войсками Петроградского военного округа – генерал Лавр Корнилов – лично арестовал императрицу, в том числе и для предотвращения возможного самосуда со стороны солдат.
Девятого марта Николай Второй прибыл в Царское Село уже как полковник Романов.
…русская армия продолжала сидеть в окопах, и борьбу за влияние на армию Временное правительство проиграло практически сразу. Петроградский совет выпустил документ под названием «Приказ № 1», которым предписывалось немедленно создать выборные комитеты из солдат и матросов. Сами военнослужащие подчинялись теперь не офицерам, а этим Советам. Кроме того, у офицеров отбирали оружие. Этот приказ наносил сокрушительный удар по дисциплине в армии. Право Петроградского совета издавать такой приказ было сомнительным, но в горячие дни революции на подобные мелочи никто внимания не обращал. Изданный вдогонку Приказ № 2, разъяснявший, что положение Первого приказа не распространяется на фронтовые части, ничего не дал – началось повальное падение дисциплины и разложение армии.
Не прошло и месяца со дня отречения Николая Второго, как новый военный министр Гучков написал: «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Временное правительство существует лишь пока это допускается Советом».
Ещё одной проблемой стал рост сепаратистских настроений. Сразу после революции Великое княжество Финляндское потребовало независимости. Встал вопрос о воссоздании Польского государства. Активизировались национальные движения в других регионах: дашнаки в Армении, мусаватисты в Азербайджане. О былой независимости вспомнили грузины. Появился Союз горцев Кавказа. Об автономии заговорили татары и башкиры. В Киеве появилась Центральная Рада. И даже в Сибири, как из под земли, выросла сепаратистская партия, требовавшая создать собственные правительство и парламент. [T.1.XLIII.1]
*
…и правительство и Советы состояли в основном из эсеров и меньшевиков. Они собственно и были действующей властью. В оппозиции к ним стояли силы, желающие эту власть отобрать: военные – готовые установить в стране диктатуру; большевики – во главе с Лениным; другие партии и силы.
Самым шатким было положение критикуемого со всех сторон Временного правительства. [T.1.XLIII.2]
*
Власть в России была отдана Временному правительству. Но фактически никакой власти в стране не существовало: в городах, на заводах, в военных частях были избраны советы и комитеты рабочих и солдатских депутатов. Любое решение правительства, которое не устраивало советы, немедленно ими блокировалось. Если правительство настаивало на выполнении своих требований, то советы выводили на улицы тысячи вооружённых сторонников. Полиции в стране не существовало. Войска подчинялись не своим командирам, а полковым комитетам, которые сами решали, какие приказы выполнять. В результате у власти не было ни малейших рычагов, позволявших навести в стране хотя бы подобие порядка. Такая власть была обречена на свержение. Временное правительство держалось лишь потому, что имело слишком большое число противников, которые не могли объединиться. Но достаточно было какой-либо партии взять под личный контроль советы и вооружённую толпу, которая советам подчинялась, и правительство перестало бы существовать. [T.1.XLIII.3]
Андрей МЕДУШЕВСКИЙ, доктор философских наук: «Можно сказать о том, что закон о выборах в Учредительное собрание – это самый демократический закон в Европе и в мире того времени. Фактически в нём не было никаких ограничений, которые существовали в избирательном праве других европейских государств».
Избирательные права были предоставлены женщинам и военнослужащим. Был установлен низкий возрастной ценз. Не было ограничений по вероисповедному или национальному признакам.
Андрей МЕДУШЕВСКИЙ, доктор философских наук: «Можно сказать, что в истории нашей страны это уникальный пример полноценных выборов. И эти выборы не только были осуществлены, но и проходили достаточно прозрачно, хотя уже это была ситуация социального кризиса. Кроме того предполагалась процедура судебного обжалования результатов выборов».
Недовольные результатами выборов большевики, не стали обжаловать их в суде. Они попросту разогнали Учредительное собрание.
Андрей МЕДУШЕВСКИЙ, доктор философских наук: «Результатом этого конфликта стало крушение идей демократической социальной федеративной республики в России, отказ от всех либеральных принципов и нерешённость фундаментальных проблем. И результатом этого стал, конечно, громадный социальный конфликт, который выражался в том, что именно после роспуска Учредительного собрания началась Гражданская война. Таким образом, общество, всё-таки ответило на этот факт». [T.10.DCXXXIV]
Третье марта 1918-го года – исторический день. Большевистская делегация подписала в Брест-Литовске сепаратный мирный договор с Центральными державами. «Позорный, несчастный, насильственный мир заключён». Для России Первая Мировая война окончена.
Цена огромна. Выплата миллиардных контрибуций и потеря гигантских промышленно развитых территорий – 780 тысяч квадратных километров. Отторгнута почти треть обрабатываемой сельскохозяйственной земли. За границей России оказались пятьдесят шесть миллионов подданных бывшей империи. Даже «левые» союзные большевикам силы восприняли подписание Брестского мира как предательство. Самые умеренные «правые» взялись за оружие. Едва разгоравшаяся Гражданская война станет пожаром. Долгожданный мир не принесёт России мира. [T.10.CDLVII.24]
Олег БУДНИЦКИЙ, доктор исторических наук: «…не будем забывать, что такое война для России была. Общее число мобилизованных за все годы войны – пятнадцать миллионов человек. Из них два миллиона погибло и умерло от ран. Три миллиона оказались в плену. Это немыслимые потери для того времени: это похоронки в миллионы крестьянских семей по преимуществу. И это дороговизна, это дефицит: в чём мотивы погромов? – главное – исчезает товар…» [T.10.DCVII.2]
Татьяна ЗАБАЗЛАЕВА, кандидат искусствоведения: «…что здесь главная его трагедия заключалась в том, что он очень не любил свой пост – он не любил быть царём. И не хотел быть царём. В отличие, например, от того же Николая Первого, который маленький был – два-три годика – он говорит: «Я буду изображать царя!» Какого царя? Ты ж никогда не будешь царём – ты третий сын. А он: «А я буду изображать царя!»
В середине жизни он сам говорит о том, что как ему тяжело, как у него ноги болят, как у него кости болят, но, тем не менее, он горел вот этим – он хотел этого. А тут этого не было, а тем более такой страшный период истории был». [.10.DCXXV.1]
*
Виктор ЛИСТОВ, доктор искусствоведения, кандидат исторических наук: «Один из лидеров думских левых – знаменитый кадет Павел Николаевич Милюков – долго и мучительно в эмиграции переживал эти события. Много десятилетий спустя он праздновал очередной свой юбилей, и к нему пришёл корреспондент с вопросом, как же он рассматривает революцию. И Милюков сказал: «До революции и перед самой революцией говорили, главное – это свергнуть проклятое царское самодержавие, а потом… Потом будет хорошо. И вот прошло два десятилетия, и я – Милюков – несчастный эмигрант, оторванный от родины, живущий далеко в Париже, вижу, что вокруг меня опять ходят люди, которые говорят, главное – это свергнуть большевиков, а потом всё будет хорошо. Я отвечаю им: «Неужели вы ничему не научились? Неужели вы ничего не поняли?» [.10.DCXXV.2]
…отец Александр, как и большинство россиян не знали всей правды, что зверски была убита вся царская семья. Официально власти признали это только в 1925-м году, когда в Париже и Берлине была издана книга «Убийство царской семьи», основанная на результатах работы следователя по особо важным делам Омского округа Николая Соколова.
В екатеринбургском доме горного инженера Николая Ипатьева Соколов обнаружил на стене строку из стихотворения Гейне: «Валтасар был этой ночью убит своими слугами». Эту надпись выцарапал некто неизвестный, посвящённый в детали случившегося здесь злодеяния.
Шаг за шагом Соколов распутывал нити преступления, открывая общую картину жизни последних дней императорской семьи и их приближённых.
В апреле 1918-го года президиум ВЦИК принял решение о переводе бывшей царской семьи из Тобольска в Москву. Цель – проведение открытого судебного процесса над бывшим императором. За это высказывался сам Ленин. Главным обвинителем собирался выступить Троцкий. Но появились сведения о существовании белогвардейских заговоров с целью освобождения бывшего императора, и президиум ВЦИК решил перевести царскую семью из Тобольска в Екатеринбург, который на тот момент был оплотом «красного движения».
После прибытия в Екатеринбург всех заключённых поместили в Ипатьевском доме, где они провели семьдесят восемь дней в атмосфере хамства и грубости. Их обворовывали, издевались и угнетали морально.
Роберт Вильтон (Robert Archibald Wilton) – английский журналист, корреспондент «Таймс» – был фотографом во время следствия Николая Соколова по делу убийства царской семьи. В книге «Последние дни Романовых» он писал: «Кормили царскую семью ужасно: утром пили плохой чай без сахара с чёрным хлебом, который оставался со вчерашнего дня. Обед составлял жидкий суп и котлеты, где мяса почти не было. Во время еды всё время по комнате ходила стража. Охранники лезли своими грязными руками в блюда и вытаскивали оттуда себе самые лучшие куски. Они опирались на стул императрицы, толкали её и Государя. Громко вели похабные разговоры: всё это делалось нарочно, чтобы довести несчастных до отчаяния».
Романовы понимали своё безвыходное положение. Сохранились свидетельства об их покорности судьбе. В дневниках великих княжён – Ольги и Татьяны – были от руки переписаны стихи Сергея Бехтеева, сочинённые в октябре семнадцатого года и переданные молодой графиней Анастасией Гендриковой княжнам.
«Пошли нам, Господи, терпенье,
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжёлый и кровавый
С Твоею кротостью встречать…»
Предчувствие надвигающейся трагедии запечатлено и в дневнике тринадцатилетнего цесаревича Алексея, где есть такие строки: «если будут убивать, то чтобы не долго мучили».
В воскресенье 14-го июля за три дня до расстрела по просьбе Государя комендант Ипатьевского дома Яков Юровский разрешил пригласить двух священников для проведения службы – протоиерея отца Иоанна Сторожева и дьякона Буймирова. Оба отметили перемену в душевном состоянии Их Величеств и августейших детей. Они не были угнетёнными, но выглядели чересчур утомлёнными. Впервые во время богослужения никто из Романовых не запел. Они молились молча, словно ощущая, что это их последняя церковная молитва.
Неожиданно дьякон стал петь «Со святыми упокой», хотя по чину обедни положено было только прочесть молитву. Отец Иоанн несколько смущённый таким отступлением от устава тоже запел.
Из воспоминаний отца Иоанна Сторожева: «Едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены семьи Романовых опустились на колени. Так царственные узники, сами того не подозревая, подготовились к смерти, приняв погребальные напутствия. Глубокий и таинственный смысл этого стал мне понятным только тогда, когда оно отошло в прошлое».
16-го июля президиум Уральского областного совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов официально принял решение о расстреле бывшего императора Николая Второго. Оригинал постановления не сохранился. Около десяти вечера постановление было доставлено коменданту Якову Юровскому. Он приказал к двенадцати часам ночи всей внешней охране покинуть территорию дома, где осталась лишь внутренняя охрана, состоявшая из людей Юровского – абсолютно надёжных и проверенных.
Наступило 17-е июля – День святого благоверного Великого князя Андрея Боголюбского, который своей мученической кровью освятил единодержавие Руси. В половине второго ночи Юровский разбудил лейб-медика Боткина и приказал ему разбудить всех пленников, которые через час должны были спуститься в подвал Ипатьевского дома.
Государь шёл первым, неся на руках больного сына: у Алексея была перебинтована нога и при каждом шаге он тихо стонал. Все спускались без опасения, думая, что их в очередной раз куда-то перевозят. С собой взяли только подушки и шляпки. А семнадцатилетняя княжна Анастасия несла на руках любимого спаниеля Джимми. За царской семьёй шли доктор Боткин и прислуга – повар Харитонов, камердинер Трупп и горничная Демидова. Двадцать три ступени вниз.
Александр Стрекотин – один из соучастников убийства, гордившийся им и оставивший в 1928-м году воспоминания – рассказывал, что Юровский зачитал приговор. С последними словами: «Ваша жизнь покончена», вытащил из кармана револьвер и выстрелил в царя. Тут же открыли стрельбу и остальные палачи. Узники уже все лежали на полу, истекая кровью, а цесаревич Алексей всё ещё сидел на стуле. Юровский в упор начал стрелять ему в голову и грудь. Подвальная комната заполнилась дымом от выстрелов. Палачам пришлось открыть все внутренние двери, чтобы дым рассеялся, и тут выяснилось, что убиты не все.
Из воспоминаний участника убийства царской семьи Александра Стрекотина: «Когда стали класть на носилки тело одной из дочерей царя, то оказалось, что она жива. Она вскричала и закрыла лицо рукой. Это была младшая княжна Анастасия. Кроме того живыми оказались княжны Татьяна и Ольга, и горничная Демидова. Товарищ Ермаков взял у меня из рук винтовку и начал их докалывать штыком. Однако это не удавалось. Причина выяснилась позднее: на дочерях были бриллиантовые панцири, вроде лифчиков. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передёргивались. Их мучения прекратил Юровский, который по очереди расстрелял каждую».
Всего казнили одиннадцать человек – бывшего императора, его жену и пятерых детей. Так же были убиты лейб-медик Евгений Боткин, повар Иван Харитонов, горничная Анна Демидова и камердинер Алексей Трупп, которые могли спастись, отказавшись служить царю, но они выбрали верность до смерти, явив пример жертвенного служения и подвига.
Затем тела убитых перенесли в грузовик, и на рассвете машина покинула город. В пятнадцати верстах от Екатеринбурга, в глухом лесу, близ заброшенных рудниковых шахт, называемых «Ганина яма», машина выехала на небольшую поляну. Здесь тела сбросили в шахту.
Участники преступления сделали всё, чтобы обстоятельства этой расправы остались никому не известными. Как говорил один из организаторов убийства Войков: «Мир никогда не узнает, что мы с ними сделали».
Из воспоминаний участника убийства царской семьи Павла Ермакова: «С 17-го на 18-е июля я снова прибыл в лес, принёс верёвку. Меня опустили в шахту. Я стал каждого по отдельности привязывать, а двое ребят вытаскивали. Все трупы были подняты из шахты для того, чтобы друзья Романовых не думали создать святых мощей. Мы разрубили тела, облили бензином и бросили на два больших костра. Кости уничтожали при помощи серной кислоты».
Затем убийцы старательно убрали следы костров. Всё, что осталось от сожженных тел, бросили в шахту, которая была взорвана ручными гранатами. Землю вокруг перекопали и забросали листьями и мхом. Но полностью скрыть следы преступления не удалось. Как писал потом Роберт Вильтон, именно у колодца рудника он нашёл, обшарив землю, драгоценные камни, принадлежавшие молодым великим княжнам.
Через несколько дней большевистские газеты опубликовали сообщение о расстреле императора Николая Второго. О его семье было сказано, что они в безопасном месте под охраной красноармейцев. [T.10.CDLVII.25]
В марте 1918-го года Дмитрий Константинович был выслан в Вологду вместе с другими Великими князьями – Георгием и Николаем Михайловичами. Татьяна Константиновна с детьми последовала за любимым дяденькой, не желая оставить его в столь трудный час. Им предлагали план побега, но они отказались, так как это усугубило бы положение других Романовых. Вскоре ссыльные были арестованы и заключены в тюрьму.
В конце лета 1918-го года большевики вернули пленников в Петроград, на Шпалерную, в Дом предварительного заключения. Здесь к ним присоединились арестованные в Петрограде Великий князь Павел Александрович и один из племянников Дмитрия Константиновича – Гавриил. Последнего Великий князь ободрял в заточении. Дяденька написал и передал ему в камеру девяностый псалом, который князь Гавриил выучил наизусть и повторял в молитве.
В конце 1918-го года, когда вся Россия уже была залита кровью, Великих князей перевели в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Об их освобождении ходатайствовал Максим Горький: специально ездил в Москву к Ленину и получил согласие. Однако когда вернулся в Петроград и выходил из поезда, мальчишки-газетчики уже выкрикивали новость о расстреле Великих князей в ответ на убийство вождей немецких коммунистов – Карла Либкнехта и Розы Люксембург.
По словам тюремных сторожей Великий князь Дмитрий Константинович шёл из камеры на расстрел с молитвой, повторяя слова Христа: «Прости им, Господи! Не ведают, что творят».
Из воспоминаний Гавриила Константиновича – единственного из Великих князей, кому удалось вырваться из большевистских застенков. «В тюрьме дядя Дмитрий Константинович меня утешал. Не будь на то Господня воля, не отдали б Москвы – говорил он, цитируя «Бородино». А что наша жизнь в сравнении с Россией – нашей родиной?» [T.10.DCCIX.2]
Александр КАМЕНСКИЙ, доктор исторических наук: «Петровское законодательство крайне ограничивает социальную мобильность. Что было очень негативно сказывалось и на экономическом развитии.
Возникает вопрос. Если это всё привело к расширению пространства несвободы и формированию авторитарного политического режима, то была ли этому альтернатива?
На огромном пространстве суши, которое занимало тогда, и сегодня занимает Россия, мы можем себе представить, что либо могло возникнуть в XVIII веке некоторое количество небольших, компактных государств, либо могла возникнуть империя. Иначе говоря, единая Россия, она обречена была быть империей. С соответствующей ролью на мировой арене. Но те же огромные просторы с весьма суровыми климатическими условиями, с низкой, крайне низкой плотностью населения делали возможным сохранение имперского статуса только за счёт самого этого населения. Только за счёт его социального благополучия, только за счёт его качества жизни.
Поэтому если, например, в современной сегодня Швеции широко распространено представление о том, что начало нынешнему благополучию этой страны было положено как раз на Полтавском поле, именно поражением, когда Швеция утратила свой статус мировой державы…
Швеция действительно утратила свой статус мировой державы. Она постепенно сосредоточилась на решении своих внутренних проблем. И, как считают шведы сами, именно это и стало залогом социального благополучия, в котором Швеция пребывает сегодня. Для России же именно на Полтавском поле по существу были заложены многие те проблемы, которые в значительной степени остаются нерешёнными и до сегодняшнего дня». [P.97.197]
Дмитрий АНДРЕЕВ, кандидат исторических наук: «Кризис Российской империи конца девятнадцатого – начала двадцатого века – это кризис, в котором империя была обречена. Уже это было совершенно ясно и очевидно. Собственно говоря, после петровских реформ сценарий дальнейшего развития был очевиден. Бюрократия: чиновник, технократ – становится главным действующим лицом. И этот бюрократ и чиновник начинает проникаться либеральной идеологией, он начинает ориентироваться на западную модель развития. И вот это вот двоемыслие вот этого наиболее значимого слоя управленцев, оно было фатальным для того самодержавного строя, построенного на определённых ценностях, на определённой культуре, на определённых представлениях об идеале. Всё-таки, самодержец – он во главе всего, безусловно: он держит ситуацию. А его ближайший круг подчинённых между собой улыбаются улыбками авгуров: «как бы мы всё понимаем, но что поделать? – Мы делаем в этих условиях всё, что можем». [T.10.DCVII.4]
…однако в конце восьмого века приток серебра с Волги вдруг прекращается. Этот торговый путь перекрывают хазары. Они не собирались, сложа руки смотреть за усилением Руси и подчинением тех территорий, которые традиционно платили им дань.
Именно в это время русы захватывают ещё одного данника хазар – Киев. Здесь десантируется Олег со своей дружиной.
Калька с греческого «Мать городов» дословно «Метрополия», иными словами – столица.
Алексей ТОЛОЧКО, доктор исторических наук, член-корреспондент Национальной академии наук Украины: «Киев – это очень важный пункт на этом пути южно-северном, потому что это самая кромка леса и степи. Южнее невозможно жить, потому что там печенеги – страшные кочевники, очень грозные, очень агрессивные. Севернее нет смысла жить, потому что там леса. Киев – это наиболее южный пункт, из которого удобно запускать караваны в Чёрное море и дальше в Константинополь».
Сергей ИВАНОВ, доктор исторических наук: «Понятно тем самым, почему столица этого протогосударства располагалась в самой южной точке этого государства. Это был единственный способ обеспечить великим князьям киевским, чтобы их подчинённые не сплавлялись сами по себе без их участия. Это был единственный способ взять с них налог. Иначе они не пропускали их вниз к Константинополю».
Освоившись на пути «Из варяг в греки», киевский князь Святослав Игоревич идёт походом на старого конкурента – Хазарский каганат, и, разгромив его, делает Русь главным оператором транзитных путей Евразии. Временная потеря арабского серебра привела к далеко идущим последствиям.
Сын победителя хазар – Владимир – возьмёт себе хазарский титул «Хакан», то есть, «Хан ханов» и впервые в русской истории самостоятельно начнёт чеканить свои деньги. Но эти деньги будут уже похожи не на арабские дирхемы, а на византийские монеты. [T.10.DCCXL.1]
*
Своё новое государство Владимир строит по образу и подобию Византии, а его столицу – Киев – центра Мира, пупа Земли, Константинополя.
Сергей ИВАНОВ, доктор исторических наук: «Вот тут надо развеять одно очень распространённое заблуждение: считается, что Византия определила на века вперёд структуру русской государственности с её деспотическим правлением и так далее. Всё это абсолютно не соответствует действительности. Вся эта бюрократическая империя с невероятно сложным церемониалом, с невероятно разветвлённой бюрократией – всё это ни в каком виде не могло быть пересажено на почву только что появившегося молодого государства, располагавшегося на огромных территориях, никогда не имевших контактов с греко-римским миром.
Князья древнерусские были похожи на своих собратьев в Западной Европе – на варварских королей Скандинавии, Чехии, Польши, но ни в коем случае не были похожи на Императора Ромеев».
Русские князья, вышедшие из военно-полевых командиров, совсем иначе, чем византийские императоры-бюрократы, смотрели и на вопросы передачи власти.
Сергей ИВАНОВ, доктор исторических наук: «Один простой, но совершенно убийственный пример: в Византии, когда она познакомилась с Русью, не было закона о престолонаследии. Идея, такая естественная для княжеской власти – идея передачи власти по наследству, которая привязывала князей к почве родной, к культу плодородия: князья должны были быть чадородные, много детей».
Фёдор УСПЕНСКИЙ, член-корреспондент РАН, доктор филологических наук: «У русских князей весь одиннадцатый век уходит на международную политику, на международные браки. У этого есть простое объяснение: дело в том, что род Рюриковичей ещё настолько в близком родстве друг с другом (члены династии Рюриковичей), что они не могут жениться друг на друге с церковной точки зрения. Ещё не наросло то количество поколений, чтобы князь-Рюрикович выдал свою дочку-княжну за другого князя-Рюриковича. Это произойдёт только к концу одиннадцатого века. И как только такая возможность откроется, они переключатся в одно мгновение с междинастических внешних связей на внутренние всякие разборки, клановые войны, междоусобицы и так далее».
1015-й год. Семейно-родовая федерация Рюриковичей начала трещать по швам сразу после смерти Владимира. Его потомки снова и снова развязывали братоубийственные войны в погоне за главным – Киевским Столом.
В 1097-м году Рюриковичи собрались на съезд в городе Любече, чтобы договориться о прекращении усобиц.
«Кождо держить очьчину свою» – вот та знаменитая формула, которая санкционировала распад единого государства и формирование региональных элит.
Но надолго договориться о мире не получилось. «И раздрася вся земля русская».
…тот, кто похоронит этот старый мир Рюриковичей – Андрей Боголюбский. Сын Юрия Долгорукого, внук Владимира Мономаха, праправнук Ярослава Мудрого.
Игорь ДАНИЛЕВСКИЙ, доктор исторических наук: «Первый великрос, выходящий на историческую сцену».
Вышгород – княжеская резиденция под Киевом. Сюда его усадил отец – Юрий Долгорукий. Но упрямый Андрей совершает демарш: он похищает главную святыню – икону Богоматери кисти самого евангелиста Луки – и бежит из Киева аж во Владимиро-Суздальскую землю, в глушь, в Залесье. В этом Залесье он создаёт свою столицу, возводит свои Золотые ворота и свой Белокаменный собор – Успенский, куда и переносит похищенную у киевлян святыню. И чтобы ещё больше подчеркнуть статус Владимира, как нового центра богоспасаемого мира, теперь хочет отделиться и от киевской метрополии.
В 1169-м году случилось беспрецедентное событие: «Его же не было никогда же» – коалиция из одиннадцати русских князей, вдохновлённая Андреем Боголюбским, взяла штурмом Киев, как вражеский город. «И два дня грабили, и подол, и гору, и монастыри, и Софию, и Богородицу Десятинную. И христиан убивали, и жён вели в плен, и церкви обнажили, и всё вынесли. И было в Киеве стенание, и туго, и скорбь неутешная, и слёзы беспрестанные. И всё это случилось из-за грехов наших».
Но даже взяв Киев, Андрей отказывается сюда переезжать, и сажает на Киевский стол своих младших родственников. Это было неслыханно.
Александр НАЗАРЕНКО, доктор исторических наук, Институт всеобщей истории: «Андрей был первым на Руси князем, кто отделил старейшенство от Киевского стола. То есть, отделил звание главного князя – старшего в династии Рюриковичей, от места – от Киева. Раньше «Старейший», значит «Киевский». А с Андрея начинается эпоха, когда старейший князь уже не обязательно киевский».
Игорь ДАНИЛЕВСКИЙ, доктор исторических наук: «Андрей Боголюбский создаёт новую систему управления – условно «деспотическая монархия». То есть, есть Государь, есть Великий князь, все остальные – это его холопы.
…о политической системе, которая закрепляется потом, потому что во время Ордынского нашествия система управления Великой Монгольской империи очень точно ложилась на вот эту систему управления на северо-востоке Руси».
После этой атаки Киев уже не поднимется. Правители когда-то единой Земли Русской – Рюриковичи – сами растерзали её на клочки. Появившиеся из Великой степи монголы всего лишь довершили удар.
Во время обороны от войск Батыя, защитники города укрылись на Старокиевской горе в Десятинной церкви. Она и стала им братской могилой.
От монгольского удара ни Киев, ни Древняя Русь уже не оправятся. От Метрополии – Матери городов русских – останется всего двести дворов, от Руси – горстка раздробленных княжеств, подчинённых монгольскому хану. Начнётся совсем другая страница нашей истории. [T.10.DCCXL.2]
– А как вы подписали в печать материал «Правды» про то, как Ельцин в США на глазах у встречавших, спустившись с трапа, помочился на колесо самолёта? «Правду» тогда обвинили во лжи и работе по заказу КГБ, а под окнами редакции бушевали митинги в защиту Ельцина. Лишь через 30 лет тогдашний пресс-секретарь президента Павел Вощанов признал в своей книге, что это была правда.
ГУБАРЕВ Владимир Степанович, научный журналист, писатель, драматург: «Я тогда был ведущим редактором. Сижу в кабинете и вижу: номер получается скучный. И вдруг в ленте ТАСС мне попадаются на глаза фрагменты статьи из итальянской газеты «Репубблика» о визите Ельцина в США. А там, я знал, членов наших делегаций прокатывают по одним и тем же адресам, вплоть до магазина с видеокассетами. Во всех этих местах я был сам. Да и о способностях Ельцина знал. Предложил главному редактору Афанасьеву оживить номер. Он согласился. Правда, без особого энтузиазма.
Помочился – это деталь! Там главное – бесконечные пьянки. Я уже тогда говорил, что Ельцин – алкоголик. Но и представить не мог, что реакция на ту перепечатку будет такой бурной. Вокруг меня тогда образовался вакуум, месяц никто не заходил, не звонил. И за это время я написал книжку «Президент России, или Уотергейт по-русски». Печатать её не решался ни один толстый журнал. Позвонил Горбачёв и попросил дать ему почитать. Через три дня звонит: печатать ни в коем случае нельзя. Тогда я нашёл деньги и отпечатал 2 тысячи экземпляров».
Юлия ШИГАРЕВА [A.446]
Анатолий ЧЕРНЯЕВ, помощник генерального секретаря ЦК КПСС (М. С. Горбачёва), Президента СССР по международным делам, член ЦК КПСС, кандидат исторических наук: «…далеко не всегда я соглашался с ним. Бывало так, что он меня выслушал, а поступал так, как он считает нужным. Когда его спрашивают: «А, вот, Черняев там пишет так-то и так-то о своей позиции по такому-то вопросу» – «Ну, у Черняева может быть своё мнение, но Черняев не всё знал» – вот этот его аргумент. Но я действительно не всё знал, хотя вся информация и из КГБ, и иностранная информация из военной разведки, и, конечно мидовская дипломатическая информация, вся она проходила через меня. Но в отличие от предыдущих Генеральных секретарей Горбачёв сам читал эти шифровки. И уже своё мнение было. Но мы иногда не сходились, и очень часто.
Прибалтийская тема, из-за которой я чуть было не ушёл от Горбачёва. Я говорил Горбачёву: «Отпустите их. Это будут наши лучшие друзья». Вот, когда речь идёт о независимости, то люди готовы зажать пояса до предела – голодать будут, но будут требовать, настаивать, и будут бороться за независимость. Потому что это непреодолимые инстинкты, и недооценивать этого никак нельзя. Он с этим потянул, конечно, и в результате его подставили. В Вильнюсе подставили его Варенников и тот же Крючков устроили это побоище. Все говорят: «Вот, как Президент, он не мог не знать это». А, вот, оказывается, мог не знать. Он не снимает с себя политической ответственности, потому что обязан был знать.
…мы оказались в Форосе. Был воскресный день – 18-е число. Примерно четыре часа. Я сидел в своём кабинете в служебном помещении, которое в пятидесяти метрах от самой дачи Горбачёва находится. И вдруг ко мне зашла Оля Ланина, которая была референтом и стенографисткой. Я сразу обратил внимание на какой-то растерянный вид у неё. Я говорю: «Что с тобой, Оля?» Она говорит: «Вы знаете, Анатолий Сергеевич, что-то происходит. Приехали четыре человека. Приехал с ними Плеханов – это начальник управления охраны кремлёвской. И они все прошли сразу на дачу туда, внутрь, к Горбачёву. Зачем, вы не знаете?» – «Я ничего не знаю. Сейчас я узнаю».
Снял трубку – молчание. Снял другую трубку – ВЧ, правительственной связи – молчание. Снял городской телефон – глухо. Больше того, я схватил трубку прямой связи с Горбачёвым: только я мог с ним по этому телефону говорить. Снимаю трубку – и эта трубка отключена. Я очень удивился.
Она мне сказала, что знает, приехал Болдин, приехал Бакланов – секретарь ЦК, он ведал оборонными делами в ЦК КПСС, приехал какой-то генерал (это оказалось, Варенников), и ещё какой-то человек, видела в ЦК. Это оказался секретарь ЦК Шенин.
Я говорю: «Оля, вот, судя по составу, который вы назвали, тут может быть либо ещё какой-нибудь Чернобыль, потому что секретарь ЦК, который ведает оборонными делами. И, потом, военный генерал – командующий Сухопутными силами, заместитель Министра обороны. Я не могу себе представить, что такое. Или, может быть, действительно какое-то происшествие такое серьёзное, что они в тайне приехали».
Но что-то я заподозрил: я понял, что что-то происходит необычное. А когда они уехали, примерно через сорок-пятьдесят минут, прибежал один из личных охранников и сказал: «Анатолий Сергеевич, Горбачёв просит вас прийти». Я вышел, а они меня встречали – Горбачёв, Раиса Максимовна, Ирина – дочь, зять и две внучки. Они вышли из дома. Горбачёв идёт навстречу, так, улыбается. Я говорю: «Что-то вы тепло одеты». На нём накинута была какая-то кофта, потому что его мучал радикулит. «Не жарко вам?» – я ещё так пытаюсь шутить. «Да, нет – говорит – ты знаешь, что произошло?» – «Откуда я могу знать, Михаил Сергеевич, вы же меня не позвали» – «Вот, приехали, поставили передо мной ультиматум, что либо я ухожу в отставку, либо я подписываю указ о чрезвычайном положении. Я их послал подальше». И потом подробно рассказывал мне об этом разговоре, который у них состоялся, и, который, главным образом, вёл генерал, что меня особенно возмутило. Всё-таки для генерала Президент – это Главнокомандующий. Вот, явиться к нему без вызова, явиться нахально, без всякого разрешения, и вести разговор в таком тоне, ставить ультиматумы – это же государственная измена в чистом виде по всем параметрам при всех режимах. Вот так я узнал о путче». [T.2.XLII.1]
*
ВАРЕННИКОВ Валентин Иванович, Главнокомандующий Сухопутными войсками – заместитель Министра обороны СССР, генерал армии, Герой Советского Союза: «3-го августа Горбачёв собрал Президиум Кабинета министров, провёл с ними совещание и, в итоге, заявил, что в стране обстановка очень сложная, вы принимайте меры, наведите порядок, а я еду в Крым отдыхать.
17-го числа мне звонит министр обороны и говорит, что собираются сегодня во второй половине дня у Крючкова на «объекте» – там гостиница, и там дворик небольшой. И приглашают нас. И мы вместе и поехали: он, я, и Ачалов – заместитель министра. Там было всего человек десять-двенадцать: Крючков, Шенин, Павлов – председатель правительства. Мы пришли к выводу, что ни в коем случае «Договора» подписывать нельзя по двум причинам. Первое: мы провели в этом же (19)91-м году в марте месяце референдум, и народ высказался, что он хочет жить в Советском Союзе – 76 процентов. Прибалтика там что-то такое кривилась под давлением Запада – Соединённых Штатов в первую очередь. А все остальные высказались чётко и ясно. И, второе: то, что вот этот текст договора, который там подготовлен, уже было известно содержание его, готовы были подписать только шесть республик из пятнадцати – это уже развал Советского Союза. Допустить этого было нельзя.
3-го апреля (19)90-го года мы приняли закон о режиме введения чрезвычайного положения, и этот закон предусматривал пятым пунктом применять при этом и войска, если требует обстановка.
Решили, что надо, чтобы поехала группа – Бакланов, Шенин, Болдин – помощник, он же начальник отдела Общего у Горбачёва, и я – четвёртый. Я, собственно говоря, как представитель Вооружённых Сил – в таком виде. Мы приехали в Бельбек, потом машинами добрались до Фороса. Это было неожиданно для них. Всё-таки он нас принял. Он спросил у Бакланова – они вместе так заходили: «Это что? Арест, что ли?». Он говорит: «Да, нет, мы приехали как друзья, обсудить вопросы». Ну, и раз такое дело он и занял соответствующую позицию.
Заходим в его кабинет. Небольшой кабинет – стол, естественно, кресло, приставного столика нет: он у стены стоит и там два стула. Всего нас четверо, и он пятый – три стула. Я зашёл, сел сразу. Сел Бакланов. Два остальные стали у окна.
Бакланов начал было беседу, потом видит такое положение, что те стоят, высказывая все пожелания, которые мы выработали в нормальном тоне, с нормальными предложениями, Горбачёв всё время его прерывал. Прерывал, причём, очень грубо. В его речи непарламентские выражения – меня это поразило. Как может Президент со своими ближайшими соратниками вот так вот позволять себе такую вольность. Просто удивительное дело. И меня это всё больше и больше возбуждало. Хотел Болдин было выступить, но он его оборвал и говорит: «А ты, вообще, молчи». И тот отошёл и так ничего не сказал. Кое что высказал Шенин. Но тоже он его прервал. Я, конечно, в этих условиях не выдержал и включился в разговор. Хотя я не намерен был выступать. Я говорю, учитывая, что складывается вот так вот наша беседа, я вынужден высказаться. И влил ему: я ему рассказал, к какому состоянии привёл он страну; я ему рассказал, в каком состоянии находятся Вооружённые Силы и, особенно, в связи с выводом наших войск; я ему рассказал, чем грозит, последствия какие могут быть для нашего Отечества. И сказал, что нам надо немедленно принять меры. Мы готовы помочь вам. А если вы не можете – уйдите в отставку. Значит, мои друзья видят, что я разошёлся: я говорил очень громко, когда накал такой происходит – они начали уже меня успокаивать. Он меня не прерывал ни разу. Только со мной разговаривал на «вы»: с остальными ближайшими соратниками. И потом говорит мне: «Это вы – военные – вот так вам быстро всё кажется, можно всё сделать, вот это чрезвычайное положение. Но всё это опасно, что это пулемёты и всё остальное». Я говорю: «У нас есть закон – мы должны сделать всё в рамках закона. Не больше и не меньше». Он говорит, что «…хорошо, чёрт с вами, действуйте, как хотите». Хотя мы ему предложили поехать с нами вместе в Москву. Он говорит, что «Я не готов, я плохо себя чувствую». Ну, действительно, он был в свитере, наверное, или радикулит, или что-то такое у него было. «Действуйте, как хотите». И мы начали прощаться. Со мной первым попрощался (за руку). Говорит: «Да, после такой беседы, наверное, кое с кем придётся расстаться». Я понял, о чём идёт речь. Я говорю, что я могу сейчас подать рапорт об отставке. Он не имел права меня снимать, потому что я по статусу, как народный депутат – он занимает должность, пока он народный депутат, его никто не имеет права снять. Такое положение было интересное. Я говорю: «Я готов».
ГКЧП, которое было создано в связи с тем, что Горбачёв не захотел ехать в Москву в ночь с 18-го на 19-е. раньше и не думали его создавать. И вообще не говорили, не было такого, мысли такой. А комитеты могли создавать только Президент и Председатель правительства. Председатель правительства – Павлов – создал, и сам вошёл в этот комитет.
Комитет, к сожалению, не проявил себя в должной мере. Если бы Председателем Комитета был, всё-таки, не Янаев: а надо было бы… Кто начал всё это организовывать? – Начал организовывать это Крючков. И он должен был и возглавить этот Комитет. А потом – это временная мера – этот Комитет.
…мне предъявили обвинения «измена Родине с целью захвата власти». Я написал соответствующее своё отношение к этому обвинению. Просидел я, как и все, полтора года. Меня семь раз переводили из камеры в камеру, хотя, никого другого не переводили. И каждый раз новая обстановка. Я там получил хронический бронхит, простудился очень сильно: нас не лечили.
Провели следственные действия в отношении Крючкова, Язова, Шенина и меня. На мне прервалось. И объявил Уколов – председатель суда – о том, что принято решение Думой об амнистии. Когда до меня дело дошло, я говорю: «Я могу согласиться с амнистией при условии, если будет возбуждено уголовное дело по факту развала Советского Союза». Все приняли амнистию, я же сказал, что я требую, чтобы меня судили, и официально подал письменное заявление об этом. Хотя мера была наказание от пятнадцати лет строгого режима до расстрела с конфискацией всего имущества. Я не рассчитывал на то, что меня оправдают: я думал, что мне вольют что-то, ну, может быть, не расстреляют. Однако меня оправдали (смеётся).
Когда проводили допрашивание свидетелей, был и допрошен Горбачёв: я потребовал, чтобы его вызвали, как свидетеля. Он был на этом заседании. Его два дня допрашивали, в отличие от остальных. Остальных, там, по несколько часов. Его два дня: один день я ему задавал вопросы с утра до вечера. Один я: вы можете представить, сколько это вопросов. Я ему задал такой вопрос: «Вот, когда мы были у вас в Крыму и уехали, вы считали, что вы остались президентом, или вы считали, что вы уже не президент?»
Он – вокруг и около. Раз. Второй раз я задал этот вопрос. Третий. Он, не отвечая прямо на этот вопрос, искал, как лучше – выгоднее ему. Советчика – Раисы Максимовны – рядом нет: надо самому соображать. Но когда я нажал, и говорю, что, к Председателю обращаясь, говорю, что «вы заставьте этого свидетеля» – я его называл «свидетель», он ко мне «Валентин Иванович», а я ему говорю: «Свидетель! Скажите». И, вот, я говорю: «Заставьте этого свидетеля, чтобы он ответил». Тот ему говорит: «Михаил Сергеевич! Вам придётся ответить». Он тогда занял соответствующую позу, говорит: «Да, я остался Президентом».
Я тогда поворачиваюсь к Председателю суда и говорю: «Меня обвиняют в Измене Родине с целью захвата власти. Скажите, какую власть я хотел захватить? Если законодательную, то она в лице Председателя Верховного Совета Лукьянова, сидела в соседней камере. Если исполнительную, то Председатель Кабинета министров и министры сидели по другую сторону вместе со мной. В отношении судебной власти вы ко мне претензий не имеете. А что касается президентской власти, вот сейчас этот Свидетель вам сказал, что он остался Президентом. Какую я хотел захватить власть?»
Ну и вы сами представляете положение Председателя Суда. Он говорит: «Валентин Иванович! Мы этот вопрос разберём позже. Переходите к следующему».
Короче говоря, суд состоялся. Суд меня оправдал. Это вызвало очень бурную реакцию со стороны Ельцина и Яковлева. Яковлев в этот же день по телевидению выступил и сказал, что этот Суд надо судить, который меня оправдал. А Ельцин разгромил Генеральную прокуратуру, и заставил её, чтобы она опротестовала. Она опротестовала. И меня судили третий раз. Это был уже Президиум Верховного Суда. Мне сказали, что я был прав, что я выступал за сохранение Советского Союза против политики Горбачёва. И меня оправдали.
Но, вот была пятнадцатая годовщина недавно, то есть, в прошлом году событиям. Героями выступают Горбачёв и Ельцин: они демократы – если бы не они, то мы бы вообще пропали. А я оправдан Верховным Судом. Так кто же, всё-таки, прав: Верховный Суд, который меня оправдал или же Горбачёв и Ельцин, которые развалили нашу страну?» [T.35.I.1]
**
**
ЯЗОВ Дмитрий Тимофеевич, маршал Советского Союза, Министр обороны СССР (1987 – 1991): «Горбачёв – это личность не государственная. Человек, не смотря на то, что у него было два института: университет – юрфак, и закончил сельскохозяйственный институт, он был недостаточно грамотным человеком. Он не особенно хорошо говорил; не особенно был настойчив в решении вопросов; любил много говорить, и любого, кто много говорит, обрывал.
Но если говорить о Горбачёве, как о государственном деятеле, он меньше знал свой народ, свою страну, а больше знал заграницу. Если обратили внимание, то Горбачёв за свою службу побывал на Дальнем Востоке, в Хабаровске, и, по-моему, ещё в двух-трёх областях – за весь период своего правления.
Горбачёв вытащил Яковлева из Канады, хотя Яковлев был отправлен из Центрального комитета с должности заместителя начальника Идеологического отдела ЦК КПСС. Отправлен, потому что ему оказано было недоверие не только Комитетом госбезопасности, но и самим Центральным комитетом.
И, вдруг, приезжает Яковлев. Вначале назначается на Институт, а затем становится членом Политбюро и занимается вопросами идеологии: теми вопросами, которыми когда-то занимался Суслов. Яковлев закончил Колумбийский университет и там защищал докторскую диссертацию. Никто не доказал, но ясно, что он был, видимо, как-то или завербован, или просто понравилась ему американская жизнь и американский образ жизни. Возможно».
…всё было сделано на развал государства. К примеру, референдум. Он на другой день после референдума собирает в Огарёво, в том числе и меня пригласили, и Крючкова, и начинает вести разговор о создании Союза Суверенных Государств. Что такое «Союз Суверенных Государств»? То есть, каждая союзная республика будет суверенной, а армия будет общей. Я сразу сказал, что невозможно сделать суверенными республики и общую армию. Значит, я должен спросить разрешение у Назарбаева или у какого-то другого чина приехать туда, проверить свои части. Ну, не получится. После этого меня не стали приглашать, Крючкова не стали приглашать.
Выработали, опубликовали в пятницу. В субботу никто не читал. В воскресенье выходной. А в понедельник подписывать. Согласились подписать пять республик среднеазиатских и Россия. Но Россия ещё под сомнением – «подпишет или не подпишет». Прибалтийские республики отказались, Закавказские республики отказались, Украина отказалась подписывать. Что делать? Надо было принимать меры. Мы поехали к Горбачёву: создалась такая ситуация, что государство развалится. «Вы ни черта не понимаете! Вы такие-сякие!..» [T.35.I.2]
Анатолий ЧЕРНЯЕВ, помощник генерального секретаря ЦК КПСС (М. С. Горбачёва), Президента СССР по международным делам, член ЦК КПСС, кандидат исторических наук: «…события августа (19)91-го года, безусловно, стали поворотными и в истории Советского Союза, и в истории России, вообще, всей нашей истории российской.
…прежде всего, мы уехали через три дня после того, как в Москве был Буш – президент Соединённых Штатов. И они с Горбачёвым уже вышли на такой рубеж отношений, не только личных, а отношений, как глав двух сверхдержав, что можно было бы говорить о формировании единой общей мировой политики, по крайней мере, по крупнейшим вопросам мироздания нашего. Естественно, для Горбачёва это было большое завоевание всей его внешней политики «Нового мышления» и всей его реформаторской деятельности. То есть, он чувствовал себя «Человеком мира» – крупнейшим политическим деятелем, главой государства. И, кроме того, год был очень тяжёлый – год начавшегося кризиса Перестройки.
…выступления вот этих четырёх министров высветились, как значительные эпизоды подготовки путча и во всём этом процессе уже позже.
…у самого Горбачёва эта, конечно, черта, которая очень сильно повредила – его самомнение, его самоуверенность. И, кроме того, он уже понял, что, вот, он совершил грандиозные дела: что он сдвинул эту страну, сорвал её с заклёпок – этого монстра тоталитарного. Он считал, что он может делать великие дела. И ему не приходило в голову, что кто бы-то ни был, может поднять на него руку и может выступить против него. А почему он их держал? Ведь цену им он знал. Он не знал их враждебных настроений. Он знал враждебные настроения, скажем, в КГБ: там закрытые партийные собрания проводили офицеры, где кляли последними словами Горбачёва. Это ему было известно. Но в лояльности Крючкова он не сомневался.
Но почему он за них держался? Это очень долгая история, и, видимо, не для первого разговора на этот счёт. Но ведь Горбачёв оказался социально изолирован. Интеллигенция, которая была опорой Перестройки, которая с энтузиазмом его поддержала, от него отвернулась. Она его гнала, и гнала, и гнала вперёд – ей легко было это делать: она ни за что не отвечала. А Горбачёв был у политического руля, ему надо было учитывать десятки, сотни факторов, моментов и оглядываться и на то, и на это. Никакой другой социальной опоры у него не было.
Партию он оттолкнул тем, что лишил её после XIX-й партийной конференции государственных функций. Номенклатура – я не говорю о двадцати миллионах: а о номенклатуре, которая, по существу, и была партией – правящей партией. Там подавляющее большинство от него отвернулись. То есть, у него не было рычагов управления. А это, всё-таки, были структуры – и министерство внутренних дел, и министерство обороны, не говоря уже о КГБ. Поэтому в лояльности персонально Язова, Пуго и Крючкова он не сомневался: ему не могло прийти в голову, что они войдут в этот…
Шейнин – другое дело. Но Шейнин чем располагал? – Секретарь ЦК партии, которая уже ничего не могла.
…включился Болдин – бывший его помощник и заведующий Общим отделом, то есть, человек, у которого сосредотачивается вся документация, вся кадровая политика, всё. Короче говоря, по обычным понятиям – это и помощник, и начальник канцелярии, и что угодно: он и в ЦК, и при президентских структурах был самым главным.
Кстати, уж я оговорю, что весной (19)90-го года Горбачёв стал Президентом. Он оставался Генеральным секретарём, к сожалению. А президентской структуры – аппарата президентского – так и не было создано. Я ему несколько раз об этом говорил. Вес аппарат оставался в ЦК КПСС – это был партийный аппарат: президентского, как такового, аппарата не было. Аппарат ЦК КПСС Горбачёва ненавидел лютой ненавистью. Там были единицы, может быть, в Международном отделе, ещё в каком, где, так сказать, поддерживали Горбачёва. А те его на дух не принимали. Уже и в открытую об этом говорили в коридорах и на улице.
Когда Болдин включился было в эту самую дискуссию и стал разъяснять Горбачёву, какое чрезвычайное положение, тут он его послал соответствующими непечатными словами: «Ты мне будешь ещё объяснять, (а то) без тебя не знаю о положении».
…без Язова Варенников вряд ли бы взял на себя такую инициативу, и не поехал бы представлять армию, как орудие введения чрезвычайного положения.
…что касается Язова. Ну, это старый служака, участник войны. Ни на что он особенно не претендовал. Честолюбием особым не отличался. Был абсолютно лоялен Горбачёву. И когда там генералы урчали на счёт сокращения ракет или сокращения вооружений, то Язов всегда «держал руки по швам». Я ни разу не слышал от него никаких возражений. Иногда Ахромееву, когда тот был Начальником Генерального штаба у него, он чего-то высказывал, но стоило ему узнать, что это мнение Горбачёва, он никогда не возражал. То есть, он был абсолютно лояльным стариком таким, добродушным стариком. Чтобы он полез в такую штуку – вот это меня удивляет.
Что касается Пуго – меня тоже это удивило. Потому что Пуго отдыхал в этом же санатории, где я ночевал.
…и, вообще, он производил на меня впечатление порядочного человека – спокойный, выдержанный, прибалт такой с этими характерными чертами такой невозмутимости и честности. Вот то, что он оказался там – мне, действительно, подумалось, что, может быть, они для вящей, поскольку это МВД, для солидности всей этой своей затеи.
На счёт Язова сомневаться не приходилось: не думал, чтобы Варенников осмелился без министра обороны пойти на такое.
Ну, что касается Бакланова – это вообще ничтожество. Всегда был. Кроме того он давно уже ненавидел Горбачёва, который его не подпускал: не сделал ни членом Политбюро, более того, в отставку из секретарей ЦК. В общем, держал его на вторых ролях – знал, видимо, чего он стоит. Это можно было от него ожидать.
…во-первых, у них ничего не было подготовлено – так заговоры не делаются. После того, как Горбачёв им сказал «нет» и прогнал их, у них не было просчитанного второго шага. Вот они танки ввели в Москву, а на другой день вынуждены были их вывести сами, потому что они испугались кровопролития. Это делал Язов, между прочим, без всякого указания кого бы то ни было. Он распорядился ввести войска, и он настоял на коллегии министерства вывести эти войска после первых жертв. В общем, ничего не было просчитано.
…может быть немножко противоречивая моя позиция. Я считаю, что заговоры так не организуются. Тем более что я по образованию историк, и историю преподавал много лет, и знаю, заговоры как осуществлялись в других странах: и провальные, и успешные заговоры. То есть, заговоры так не организуются. Заговор не был подготовлен. Расчёт был на то, что Горбачёв станет послушным орудием в осуществлении их намерения о введении чрезвычайного положения, и, так сказать, о восстановлении по существу в полной мере вот прежнего режима советской власти и партийной диктатуры. Вот расчёт на что был.
…во-первых – Михаил Сергеевич – я не верю, что у них что-нибудь получится. Во-первых, потому что Ельцин в таких случаях действует очень решительно и беспощадно. И, конечно, он им не поддастся. Разговоры на счёт того, что они его арестовали, тем более что они вам говорили это очень неопределённо, вряд ли соответствуют действительности. И, вообще, я не верю, чтобы у них что-то получилось.
Горбачёв: «Я чего боюсь, что если им удастся как-то продержаться неделю-другую, то к этому могут привыкнуть. Во всяком случае те, которые могли бы что-то сделать. И тогда что-то произойдёт действительно: не только погибнут все наши преобразования и вся эта перестройка, но произойдёт гражданская война, самая настоящая, какая может быть».
…вот я к нему пришёл в середине дня, и все мы пошли на пляж. Особенно Раиса Максимовна волновалась по этому поводу, она считала, что тут в каждом углу, в каждой панели, в каждом лестничном марше стоят жучки и везде нас слушают. Поэтому чтобы поговорить всерьёз и откровенно, и что-то сделать пошли на пляж. Раиса Максимовна нервно ломала карандаши. Он говорит: «Ну, иди-иди-иди». Меня даже немножко резануло, потому что он с ней очень вежливо бывает, а здесь он ей сказал: «Иди, мы здесь…». И он начал диктовать, а я стал записывать.
…я всячески старался их развлекать, потому что нервная обстановка была: особенно Раиса Максимовна нагнетала, хотя молодые держались более решительно и как-то смело.
…а по телевизору мы увидели эту пресс-конференцию, и она повергла в очень сумрачное настроение там всех, потому что Горбачёв прямо сказал, вот они заявили, что президент недееспособен, и поэтому он там находится сейчас вроде как на больничном положении, временно не действует. И что они теперь будут это своё заявление, эту ложь, которую они на весь мир провозгласили, перед всем миром, они постараются привести эту ложь в соответствие с действительностью. То есть, они сделают всё для того, чтобы сделать Горбачёва недееспособным.
И особенно это, конечно, вот тут и с Раисой Максимовной произошёл этот первый удар, и рука отнялась, и всё такое: она была в таком, психически очень тяжёлом состоянии – вся в нервах. Тут она начала рвать эти свои дневниковые записи, и письма, и прочее. Потом сожалела.
…я выбежал действительно на балкон и буквально метрах в тридцати от меня такая сцена: эти охранники, кто с автоматами, кто с пистолетами «Стоять!» кричат, «Стоять!»
А мне Олег (Климов) говорил, что если что произойдёт, они будут насмерть биться, что они в обиду Горбачёва не дадут: чтобы взять его физически арестовать – они не позволят.
…какие главные ошибки Горбачёва? Их несколько. И очень серьёзных ошибок в его политической деятельности того периода. Но одна из решающих – это то, что он своевременно не ушёл с поста Генерального секретаря. Это надо было сделать, по крайней мере, в конце (19)88-го или в начале (19)89-го года. Тогда бы часть партии – горбачёвской перестроечной партии – сформировалась бы в свою партию, была бы его политической опорой. А так он потерял всю партию: она стала враждебной ему.
У него было намерение отстранить КПСС от государственных функций, превратить её в нормальную политическую партию, какие существуют во многих государствах. Которые в результате парламентских выборов приходят к власти, уходят от власти и так далее. Но чтобы КПСС перестала быть номенклатурой государственного аппарата – фактически государственным аппаратом, потому что собственно государственный аппарат был в подчинении этой партии. Вот это решение к нему пришло уже в (19)87-м году. И Девятнадцатая партконференция задумана была именно как попытка перевести эту партию спокойно и ровно в русло деятельности нормальной политической организации. Но номенклатура сразу это почувствовала, потому что реальная оппозиция – партийная, политическая оппозиция – возникла именно осенью (19)88-го года после этой знаменитой Девятнадцатой партконференции, потому что все поняли, что их убирают от власти, убирают от пирога, убирают от привилегий. Но такая идея была у Горбачёва. И тут надо было идти до конца: отказываться от Генсекства, надо переводить все структуры управления уже в светскую часть – Верховный совет, какие-то новые органы создавать, советы действительно наделять реальной властью и так далее. То есть, переключать рычаги управления с партии на собственно светские рычаги. Но он этого не сделал: он рассчитывал сохранить эту партию, реформировать эту партию. Сначала он думал, что она будет лидером Перестройки: она по определению не могла быть лидером реформ, потому что реформа означала гибель этой партии как таковой. Она давно уже переродилась, давно уже перестала быть политической организацией…» [T.22.LV]