ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО

ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ

АРКАН V. Magister Arcanorum (Великий иерофант); Magnetismus Universalis (Scientia 2 Boni et Mali); Quintessentia; Religio; Папа; Иероглиф (Дыхание).

Наука (Scientia 2)

discentia, ae f [disco I] учение, наука Tert. [B.32]

disciplīna, ae f [disco I] 1) учение, обучение, образование…; 2) наставление, воспитание…; 3) учение, теория, система или искусство…; наука…; 4) строгий порядок, организация, дисциплина…; 5) обыкновения, навыки, тж. принципы, политические приёмы…

arithmētica, ōrum n и arithmētica, ae f (греч.) арифметика, наука о счислении Vtr, Sen, С. [B.32]

*

ἀριθμητική ἡ (sc. τέχνη) искусство счёта, учение о числах, арифметика Plat., Arst. [B.169]

Юрий БЕРЁЗКИН, доктор исторических наук, Музей антропологии и этнографии РАН: «…появление науки – это уникальное явление. Была в Японии в восемнадцатом веке алгебра, история была в Китае. Но наука в современном значении появилась в Англии, Франции и Германии в середине семнадцатого века. До этого говорить о «науке» бессмысленно. И даже античная наука – это не совсем ещё наука, хотя многие признаки уже были». [P.125.561]

Современная наука, подобравшаяся к созданию нанотехнологий, наверняка ощущает себя наследницей знаний, накопленных всей человеческой цивилизацией, начиная с древнего Египта и Китая. Между тем, как социальный институт, наука родилась значительно позже.

Борис ДУБИН, руководитель отдела социально-политических исследований Аналитического центра «Левада-Центр»: «Науку как социальный институт, внутренне разветвлённый, продолжающий дифференцироваться выделяющий отдельные подсистемы: передачи знания, обучения знания, лабораторию, университет и так далее, вот это всё феномен даже не просто нового, а новейшего времени. Вот феномен европейский или шире говоря западный».

Это произошло в XVII-м веке после буржуазных революций в Англии и Голландии и в связи с бурным развитием капитализма. Тогда же возникли королевские научные общества. Они ослабили зависимость учёных от церкви, рынка и других социальных институтов и самой науке придали совершенно иной статус.

Борис ДУБИН, руководитель отдела социально-политических исследований Аналитического центра «Левада-Центр»: «Это позже скажут что наука есть организованное сомнение, поэтому познание коллективно, познание в этом смысле условно, о нём уславливаются в рамках, опять таки того, что позже уже Майкл Полони, по-моему это придумал, будут говорить о научном сообществе и, так же, о незримом колледже учёных».

Следующий шаг – рождение новых университетов. В начале XIX-го века они получили беспрецедентную автономию, повысился социальный статус профессора. Независимый учёный мог сочетать в университете исследовательскую и преподавательскую работу. Это помогло развитию теоретического знания.

Борис ДУБИН, руководитель отдела социально-политических исследований Аналитического центра «Левада-Центр»: «Именно теория удерживает узд – национальную определённость, национальную идентичность науки. Вот. Никакие внешние силы, как, скажем, в России советской, классического Сталинского периода, вот, да и во многом нынешнего тоже, никакие внешние силы, скажем, давление из вне или социального заказа, заданных социальных рамок и так далее, они не в состоянии удержать институт науки. Она держится только изнутри».

В обществах тоталитарных теория обслуживает практику, в основном военную. Вместе с тем вырабатывается мифология научности. Научным должно стать новое мировоззрение, оно основывалось на научном коммунизме. Учёные превращались в касту призванную любому начинанию власти придавать ореол научности.

Борис ДУБИН, руководитель отдела социально-политических исследований Аналитического центра «Левада-Центр»: «Под научностью понималось единственное, не обсуждаемое, не дискутируемое, и в общем не выносимое, что называется за наши пределы, в наших пределах только и существующая истина. В этом смысле синонимом науки было не организованное сомнение, не решение интеллектуальных головоломок, как потом Куль назвал состояние нормальной науки в любом обществе, а обладание единой, отделяющей нас от них и удостоверенной главным человеком и главным институтом социума – истина».

В послереволюционные годы на волне общественного подъёма и всеобщей тяги к знаниям, а также из-за оттока умов и дефицита квалифицированных кадров, резко возросло значение человека-учёного, особенно учёного-практика, занимающегося точными науками. На стройках социализма они были востребованы больше остальных.

Борис ДУБИН, руководитель отдела социально-политических исследований Аналитического центра «Левада-Центр»: «К середине 60-х годов советское общество стало по преимуществу городским, стало по преимуществу среднеобразованным, вот, уже как бы престиж научности в этом смысле, престиж «Человека знаний», в том числе престиж «Человека точного знания», физического знания, вот, он видимо стал колебаться. И, наверно не случайно, именно в этот период начинается что-то вроде дискуссии там «о физиках и лириках», и такие фильмы как «Девять дней одного года», мне кажется, были симптомами не победы физиков, а уже первых сомнений в несомненности этой победы.

И так, с середины 60-х «Человек знания» стал превращаться в простого инженера, позже начался кризис научного мировоззрения.

Борис ДУБИН, руководитель отдела социально-политических исследований Аналитического центра «Левада-Центр»: «Движение к нынешнему времени я бы описал как «заколдовывание», то есть как бы путь назад, в этом смысле. Если Вебер и следующие за ним историки социологии науки говорили о процессах модернизации и процессах рационализации внутри модерных обществ как в процессе «рассколдовывания» социальных мифов, социальных предрассудков, то на постсоветском пространстве происходит такое оползание к нескольким предыдущим этапам».

Но социологи фиксируют, что на фоне процветающего невежества начинает формироваться новый запрос на научное объяснение окружающего мира, на базе выдающихся достижений мировой науки последних десятилетий. [T.10.I.7]

Bernard Melguen, writer, lecturer: «Реальность непостижима: никому не дано познать сущность – окружающий мир всегда ускользает от нашего понимания. Мы пытаемся объяснить и разгадать его с помощью разных кодов. Один из этих кодов – наука, другие – поэзия и мифология». [T.10.DLXXV.1]

Владимир ИВАНОВ, заместитель президента РАН, кандидат технических наук, доктор экономических наук: «…если говорить о том, всё-таки, для чего нужна наука и за чей счёт она живёт, то, во-первых, мы должны сначала понять, для чего, вообще-то, наука нужна. Что это такое? – Это любопытство отдельного человека? – И, тогда, это может быть его личное дело. Это может быть интерес общества, и тогда это совсем другой вопрос. Это может быть интерес государства, тогда это третий момент. А теперь давайте посмотрим, а что же, всё-таки, такое наука? – Наука – это получение знаний. А теперь вопрос: «А кому эти знания нужны?» Если внимательно посмотреть, то мы увидим, что нужно, всего-то, для того, чтобы эти знания передать – куда? – Передать в образование, и передать в технологии. Отсюда и понятно, кто за это будет платить и кому это надо». [T.10.LI.97]

…собственно и «всемирную паутину» изобрели в ЦЕРНе, чтобы физики могли делиться друг с другом информацией. В США тоже строили такую машину, и даже больше, в Техасе. Но там столкнулись с мелкой технической загвоздкой.

Конгрессмен Шервуд Боулерт (Sherwood Boehlert): «Вряд ли хоть кто-то полагает, будто в списке важнейших проблем нашего государства значится недостаточное понимание происхождения Вселенной».

Увы, в 1993-м Конгресс зарубил Сверхпроводящий Суперколлайдер.

«И он заявляет: «Не сделаем мы, сделают европейцы». И пускай делают. А мы украдём их технологии, как они крадут наши».

Разгорелись политические страсти: «Слишком дорого. Слишком сложно». Физикам трудно объяснить, зачем нужны такие эксперименты.

Prof. David E. Kaplan, Johns Hopkins University: «…у этой машины нет ни военного потенциала, ни коммерческого – она нужна для понимания фундаментальных законов физики.

…когда были открыты радиоволны, их не называли радиоволнами, потому что радио не было – их открыли как разновидность излучения. Наука, которая достигает больших прорывов, должна делаться на том уровне, где не спрашивают о финансовой выгоде. Тут спрашивают: «Чего мы не знаем? И как это изменить?» Для чего нужен БАК (Большой Адронный Коллайдер)? – Может и не для чего, кроме понимания всего». [T.25.XIX]

…действительно, Арцимович работал на износ: днём в лаборатории, вечером у себя дома. Коллеги приходили к нему запросто, без предупреждения.

Нелли АРЦИМОВИЧ, доктор медицинских наук, академик РАЕН (вдова Льва Арцимовича): «Он звонит там, мне передают: «Вот, сегодня к нам заедет Келдыш, Александров и Кириллин. Это значит надо, ну, не ящик, ну, примерно, этого коньяка, который он стоил три или четыре с чем-то, три звёздочки – хороший коньяк. Сулугуни. То, то, то, чтобы их… Вот они где-то соберутся после работы, ну, часов в семь, и где-то часа в два, как Лев Андреевич говорил, эти «членовозы» – «Чайки», они же все на «Чайках», тут всё загородят, у нас маленькое пространство – и, вот, часов до двух. И только дело. И только дела».

Жорес АЛФЁРОВ, вице-президент РАН, академик, лауреат Нобелевской премии: «Ему принадлежит замечательная крылатая фраза, одной из них я воспользовался в середине девяностых годов, что в России есть две структуры, которые невозможно и ненужно реформировать, – это Церковь и Академия наук. И я бы сказал, что в этой цитате Льва Андреевича, это не только, тут всегда юмор определённый есть, но это ещё, на самом деле, он подчёркивал ту роль, которую Академия наук играет, поскольку для нас это тоже святыня».

Нелли АРЦИМОВИЧ, доктор медицинских наук, академик РАЕН (вдова Льва Арцимовича): «И как Лев Андреевич говорил – «на ладони государства наука, и согревается её теплом» – это его крылатое выражение, которое вошло во все, во все там книжки и так далее. Это было так на самом деле. Это удовлетворение любопытства отдельного учёного за счёт государства. Разве это плохо было сказано? – Но оно было реально». [T.10.CDLXXIII]

Научно-популярный. Это сочетание слов представляется весьма странным на слух, нечто вроде сладкой соли. Наука – вещь недоступная профанам, некий таинственный орден, доступ куда открыт только посвящённым, только избранным, магическое царство формул цифр и прочих тайных знаков. И вдруг, распахнуть ей святилище для толпы, впустить в алтарь толпы дикарей, не способных отличить дифференциал от интеграла. Сделать науку популярной, – да возможно ли это! Нет, господа, это сродни кощунству.

До середины XIX-го века в отечественной прессе научные журналы в России были немногочисленны и тщательно соблюдали дистанцию от рядового читателя. Да и выглядели они так, что российского обывателя от одного вида их скучных серых обложек охватывал неудержимый приступ зевоты. Ну, скажите пожалуйста, кому кроме специалистов может быть интересен, к примеру, «Технический сборник» – научный журнал открытий и усовершенствований, или «Вестник естественных наук» – научный журнал, издаваемый императорским московским обществом испытателей природы. [T.10.XCV.1]

По своей природе наука – это саморегулирующаяся система, и новая информация появляется каждый день. Возможно, следующие работы откроют истинную историю… [T.12.XXVII]

Олег АРОНСОН, кандидат философских наук: «киноплёнка – это набор: двадцать четыре кадра в секунду. Статичные кадры создают иллюзию движения: не само движение, а иллюзию движения. Наука – иллюзорна, именно потому, что она из статических вещей делает нам как бы, представляет, яко бы, жизнь». [T.10.D.28]

…первое произведение, на котором появились загадочные буквы «P. R. B.» (англ. Pre-Raphaelite Brotherhood). Публика приняла его более или менее благосклонно, все были заинтригованы, поэтому Росетти (Dante Gabriel Rossetti) не выдержал и скоро выдал тайну монограммы – «Братство Прерафаэлитов». В Германии в своё время так тоже называли группу художников, которые считали, что после Рафаэля живопись забрела не в ту степь, хотя история закрепила за ними другое имя – «Назарейцы». И вот их-то знамя борьбы с Академиями, способными задушить всё живое, подхватили Росетти, Милле (John Everett Millais), Хант (англ. William Holman Hunt) и примкнувшие к ним.

Академики приняли этот вызов… [T.10.CDI.35]

Michel Toulmonde, Paris Observatory, University of Evry: «В 1615-м году Галилей заканчивает очень длинное письмо, которое очень долго писал. В нём он излагает Кристине Лорейн свои доводы в защиту модели Коперника. Галилей проводит черту между Церковью и наукой. Можно сказать, что это день рождения науки, потому что её впервые отделяют от церкви. Вывод письма такой: «Святой Дух учит нас, как попасть в Рай, но не рассказывает об устройстве Рая». Другими словами, Священное Писание говорит нам, как направить нашу веру и попасть в Рай, и достичь спасения после смерти, а пока нам следует смотреть на небеса иначе, то есть другими глазами, с другого ракурса. С этого момента разделяются наука и вера. Наука может развиваться без контроля церкви. В то же время Церковь понимает, что теряет контроль и, поэтому, у учёных возникают трудности с некоторыми священниками, особенно с кардиналом Белармином (Roberto Francesco Romolo Bellarmino)».

Jean-Philippe Uzan, Astrophysics Institute of Paris CRNS: «Аристотель не экспериментировал, он строил из своих умозаключений логическую цепочку. Галилей идёт дальше. В конце концов, если учёный хочет сделать открытие, он должен исследовать природу, а это подразумевает эксперимент. Именно поэтому можно считать Галилея отцом современной науки». [T.10.CI]

Телескоп Галилея позволил увидеть совершенно новые объекты в небе.

Dr. Hannah Marcus, Harvard University: «Одним из величайших достижений Галилея было окончательное утверждение Коперниковского космоса. Это произошло, когда он навёл свой телескоп на Венеру. Он увидел, что у Венеры есть фазы, подобные фазам Луны, и что она растёт и убывает, и вращается вокруг Солнца, но по орбите, расположенной ближе к Солнцу относительно Земли. В ходе своих наблюдений Галилей установил очень важный факт – не только Земля вращается вокруг Солнца, но и другие планеты тоже».

Вооружённый телескопом, Галилей сделал больше открытий, чем все предыдущие поколения астрономов вместе взятые. [T.DCCLI.2]

Dr. Neil Tyson, American Museum of Natural History: «…мы обязаны этим труду учёных многих поколений, свято верящих в пять простых правил: ставить под сомнение авторитет – ничто не истинно только потому, что кто-то так сказал; следует думать своей головой; надо задаваться вопросами и не верить во что-либо просто потому, что так хочется – вера не претворяется в реальность; проверять гипотезы, ища её доказательства в наблюдениях и экспериментах – если хорошая гипотеза не проходит проверку, значит она не верна, смирись и двигайся дальше; следуй за доказательствами, куда бы они тебя ни вели – если у тебя нет доказательств, то отложи вердикт; и, вероятно, самое важное правило – помни, ты можешь ошибаться. Даже величайшие учёные ошибались – Ньютон, Эйнштейн и все другие великие учёные – все они допускали ошибки: они всего лишь люди. Наука – это способ держаться подальше от самообмана и от обмана других.

Мы использовали науку не по назначению, как и любой другой инструмент, находящийся в нашем распоряжении, и вот почему нельзя позволить ей оставаться лишь в руках обладающего властью меньшинства: чем больше наука принадлежит всем нам, тем менее вероятно злоупотребление ею. Эти ценности подрывают проявление фанатизма и невежества». [T.21.LXXXI.4]

Но главное в протестантстве – это сама вера, а не внешние её атрибуты. Из-за более существенного культурного сдвига, об этой революции в изобразительном искусстве через какое-то время было забыто. Для протестантов главным было не изображение, а слово.

Prof. Diarmaid MacCulloch, Oxford University, Autor, «Reformation»: «Когда вы избавитесь от святых образов, которые можно видеть, к которым можно прикасаться, что же останется? Останется библейский текст, и только он. И это значит, что именно письмена нужно представить как единственный способ познать Бога. А чтобы его прочитать нужно быть грамотным».

Протестантская вера – процесс бесконечного познания и исследования, – оказалась важнейшим научным инструментом.

Prof. Diarmaid MacCulloch: «Любопытно, что мы сегодня говорим о разногласиях между наукой и религией, а ведь в XVII-м веке они были тесно связаны. И ажиотаж протестантов по поводу реформации порождает вопросы. Бог даёт миру возможность задавать вопросы, что и является одной из первопричин научного прогресса в XVII-м столетии».

Dr. Tristram Hunt, historian: «Реформация побудила людей к поиску истины. У протестантов именно сам человек, а не священник, был источником Спасения, поэтому протестантские принципы являлись стимулом для многих людей подвергать сомнению любую информацию. Результатом стана новая научная эпоха».

Наука больше не находилась в противоречии с религией, напротив, наука, или натурфилософия, как её раньше называли, была способом раскрытия Божественного гения. Тайны мира, Тайны Божьего величия стало возможным объяснить научно. Толчком к развитию научной революции послужила одна из главных идей протестантства, – священство всех верующих.

Dr. Francis Collins, Director, Human Genome Project: «Постулат Священства всех верующих очень хорошо уживается с научным мировоззрением. Учёные, в конце концов, это неугомонные исследователи всего, что происходит в природе. Учёные не могут принять мысль, что им может понадобиться посредник для того, чтобы искать истину. Меня, как протестанта, очень привлекает мысль, что я могу напрямую обращаться к Богу со своими вопросами по поводу веры также, как я могу напрямую прийти в лабораторию и задавать вопросы природе».

Королевское Общество (THE ROYAL SOCIETY) – самое старое постоянно действующее научное общество в мире. Оно находится в Лондонском районе Клубландия. Теперь вряд ли можно догадаться, что когда-то оно было исключительно религиозным. С самых первых собраний Королевское Общество должно было использовать научные методы, чтобы раскрывать Славу Божью. Его главной задачей было раскрывать истинную природу Божьего Создания. Исаак Ньютон был одним из членов Королевского Общества, которые самым серьёзным образом взялись за это. Возможно, это покажется ироничным, что учёный, который раскрыл тайны Вселенной, который дал объяснение движению планет, звёзд, приливам и отливам, что ранее приписывалось Воле Господа, на самом деле был очень религиозным человеком. Не смотря на то, что Ньютон постоянно искал эмпирические научные доказательства своих теорий, в то же самое время он был убеждённым христианином. Он принадлежал к унитариям, – радикальной свободомыслящей группе людей, отделившихся от Протестантской Церкви. Их либеральные взгляды и постоянные сомнения едва не вылились в атеизм.

Религия и по сей день остаётся движущей силой в современной науке. Недавний опрос в журнале «Нэ́йча» [«Nature: a weekly journal of science» («Природа: еженедельный научный журнал»)], показал, что 40 % учёных верят в Бога и в то, что их молитвы не остаются неуслышанными. Та же самая цифра была зафиксирована и 100 лет назад. [T.13.XXVII.2]

Опасаясь насмешек и порицаний современников, Ньютон тайком экспериментировал в лаборатории Тринити колледжа. Теперь его считают последним магом.

Dr. Patricia Fara, Clare College, Cambridge: «Лишь немногие знали о том, что Ньютон увлекался алхимией, он держал это в тайне. Проводил долгие часы за алхимическими опытами. Его познания в этой области были огромны. Он доставал и копировал древние манускрипты, его библиотека насчитывала больше книг по алхимии, чем по естественным наукам».

Труды Ньютона по алхимии хранятся в архивах Кембриджа, они вдохновили его на самые дерзкие гипотезы. Гипотезы, ставшие основой теории в области физики и механики. Долгие столетия алхимия слыла чёрным искусством, но она законная предшественница современных естественных наук. [T.10.CVI]

Dr. David M. Jacobs, Temple University, Philadelphia: «Эта тема (НЛО) выходит за все возможные рамки, и её разработка негативно отражается на карьере учёного, но ведь никто не может разобраться в этом феномене, потенциально очень важном для жизни похищенного человека». [T.17.III.2]

Михаил ЦФАСМАН, доктор физико-математических наук: «…математика в школе отличается несколькими особенностями, которые совершенно не совпадают с тем, что такое математика на самом деле. Одна особенность – это, что математика в школе, особенно алгебра школьная, – учит вычислять. И людям кажется, что это и есть то, чем занимаются математики, то есть это методы. На самом деле математика – это открытие неких новых вещей, и при этом проверка того, верны ли эти вещи или не верны, при помощи доказательств. Вторая вещь, вторая иллюзия, которая создаётся в школе, – это что в математике всё известно. На самом деле в математике очень мало чего известно, так же, как и в науке вообще. Причём я сейчас говорю даже не об очень продвинутых областях современной математики, а о вещах, которые лежат совсем близко к тому, что вы знаете, что там уже что-то известно и очень красиво, а что-то совершенно неизвестно.

Дальше – как и что изучает математика.

…математик работает с миром вещей невидимых, но при этом вполне реальных.

…и в связи с этим есть вечный спор, кажется, что он спор о словах, но на самом деле о понятиях между разными математиками: что мы делаем в математике? – мы открываем, или мы придумываем? Моя точка зрения промежуточная: явления и объекты математические новые, которые появляются, мы открываем – это такое же открытие, как в физике. А некий инструментарий, который позволяет нам открывать и доказывать, мы придумываем». [T.10.CI.28]

*

Математика – это наука о количественных отношениях и пространственных формах действительного мира. Название этой отрасли знаний происходит от греческого слова «матейн» (mathein) – учиться, познавать. Древние греки вообще считали математику (mathēmatikē) и науку, познание (mathēma) синонимами. Правда, существует и другое, более простое объяснение происхождения слова «математика». Греческое слово «матема» (mathēma) означало ещё и урожай, сбор урожая. Собрав урожай, греки должны были оценить плоды своих трудов, а для этого нужно было, прежде всего, научиться считать.

Самой простой и самой древней частью математики является арифметика. По-гречески «арифметикe» (arithmētikē) – искусство счёта. Греческое слово «аритмос» (arithmos) означает число. Даже в развитых цивилизациях люди могут жить, не умея читать и писать, но уметь считать, хотя бы только складывать, надо обязательно.

Математику обычно относят к числу точных, а не естественных наук. Она служит важнейшим инструментом многих отраслей знания: ведь любая из естественных наук начинается с наблюдений и собирания фактов. Математика помогает привести разрозненные факты в порядок. Однако сама она не является частью природы. Математика строится на минимальном числе основополагающих и почти очевидных положений, которые называются аксиомами. Слово это происходит от греческого «аксиос» (axios) и означает что-то ценное, достойное внимания. Аксиомы являются отправными, исходными положениями какой- либо теории, принимаемыми без доказательств, но лежащими в основе доказательств других положений этой теории.

Айзек Азимов [B.129.2]

…недаром носит звание «царицы наук». Математика – это язык, идеально приспособленный для описания количественных закономерностей. Но умение излагать свои мысли не заменит самих мыслей: искомые закономерности, природу явления, существо дела в каждом конкретном случае должен найти и выявить специалист – физик или медик, лингвист или биолог. Математик, как правило, и не вдаётся в конкретные детали процессов, для которых он создаёт уравнения. Но именно оттого, что его взгляд не задерживается на подробностях, он проникает так глубоко в чисто количественный механизм процесса. Найти и выявить его – задача математика.

…кажется, при такой формализации мы отступаем от истины, упрощаем дело, что-то теряем. Что же, это неизбежно: обрести суть – значит отбросить несущественное. А суть всегда проста.

Поняв основное, нетрудно будет объяснить и второстепенное. А когда и то и другое перемешано, перепутано, «перетасовано», поиск внутренней сущности не приведёт к успеху. Недаром такой поиск зовётся «анализом», что в переводе означает «разложение, разделение на части».

…с этих шагов в точных науках начинается любое исследование: данные наблюдений сводятся в ряд функциональных зависимостей, полученные функции формализуются, предлагаются гипотезы о механизме явления. Что дальше?

Выделить переменные и параметры, существенные для описания явления; исходя из предложенных гипотез, связать эти переменные общими закономерностями; выразить эти закономерности в виде уравнений и создать таким образом математическую модель явления.

Ю. ПОБОЖИЙ, кандидат физико-математических наук [A.402]

**

**

Формулировка оргкомитета Абелевской премии: «Яков Синай открыл неожиданные связи между Порядком и Хаосом, развив приложение Теории вероятности. Работы Синая посвящены изучению связи Порядка и Хаоса в динамических системах. Он разработал математический аппарат для изучения такого поведения тел, и указал на величины, которые остаются постоянными, даже если траектории объектов в сложных динамических системах становятся непредсказуемыми».

Этими вопросами он начал заниматься вместе с Колмогоровым. Андрей Колмогоров и Яков Синай разработали понятие, которое сейчас называют «Энтропией Колмогорова-Синая».

Яков СИНАЙ, действительный член РАН, доктор физико-математических наук, профессор Принстонского университета: «…мы никогда не строим никакого мира. Что вы! Не дай Бог! Мы, там, просто пытаемся объяснить какие-то отдельные явления небольшие. Количество явлений, которые мы не можем объяснить, оно в миллиарды раз больше…» [T.10.CDLXXXV]

Николай АНДРЕЕВ, кандидат физико-математических наук, заведующий лабораторией, Математический институт имени В. А. Стеклова РАН: «…циклоида – уникальная кривая, многие историки науки восемнадцатый век называют «Век циклоиды». Из изучения её свойств родилось много интересного, и целые области науки родились.

…возникает первая задача той науки, которая сейчас называется вариационное исчисление – задача о брахистохроне.

…брахи – это кратчайшее. (от греч. βράχιστος – кратчайший и χρόνος – время)

У вас есть две точки на разном уровне, и нужно придумать такую траекторию спуска, чтобы тело по этой траектории под действием силы тяжести съезжало за минимальное время. Что приходит на ум нормальному человеку? – Прямая, конечно же прямая.

…давайте мы ещё циклоиду поисследуем.

И через любые две точки можно провести ровно четвертинку единственной окружности – Галилео Галилей считал, что это будет наилучшая траектория спуска.

Давайте мы поисследуем эти три траектории: сделаем бобслейные трассы, поставим бобы…

Кто поставит на синенький боб, который едет по прямой? – Есть такие? – Нет.

Кто за зелёненький боб? (по циклоиде – один человек)

И кто поддержит Галилео Галилея? (по четвертинке окружности – все остальные)»

Первым пришёл боб по циклоиде – зелёный.

Николай АНДРЕЕВ, кандидат физико-математических наук: «Собственно говоря этот эксперимент показывает нам две вещи: во-первых, что в науке решать голосованием ничего нельзя – большинство из вас было за красный боб (пришёл вторым). А вторая вещь – что слепо доверять авторитетам тоже нельзя, потому что они тоже люди, они тоже иногда ошибаются. Кстати, эти ошибки чаще всего очень долго не находят – «Ну, раз Галилео Галилей сказал, значит, наверное, правда».

А на самом деле через любые две точки можно провести единственную циклоиду, и даже если этой циклоиде придётся подниматься вверх настолько или, быть может, вообще до уровня точки «А», всегда это будет наилучшая траектория спуска. Доказал это Христиан Гюйгенс». [T.10.CI.50]

Иван ЯМЩИКОВ, PhD, научный сотрудник Института Макса Планка в Лейпциге: «…создание нового происходит просто при исследовании среды.

…на самом деле все среды, они ограничены. Условно говоря, вы, когда слушаете лекцию по химии, у вас есть некоторая область знаний, в которой вы находитесь. Когда вы пытаетесь выяснить, где химия превращается в биологию, а где в физику – вот это на самом деле та грань, вокруг которой создаётся новое.

У нас декан постоянно шутил, что в биологии нет ничего, кроме химии, в химии нет ничего, кроме физики, а в физике нет ничего, кроме математики.

Вот на стыках и появляется новое». [P.125.241]

Жабайхан АБДИЛЬДИН, доктор философских наук, вице-президент Национальной академии наук Республики Казахстан: «Теория является наиболее сложной формой мышления. Форма бытия современной науки – это есть научная теория, ибо современная наука главным образом развивается в форме построения научных теорий.

…научная теория является идеальной целостной формой воспроизведения целостного объекта.

…когда эмпирический этап в какой-то мере завершён – он абсолютно завершён не может быть, – то в это время уже ставится вопрос о целостном понятии, как Целое данное явление. Значит, понять таким образом, что все понятия, все принципы, все законы, они были бы уже внутренне связаны, то есть, они, например, могли быть выведены из одной точки.

…когда эмпирический этап завершён, приходят теоретики». [T.10.CI.87]

Юрий ЗИНЧЕНКО, доктор психологических наук: «…главное слово это «Модель» и «Картина мира». То есть, какую модель принято в этом типе науки, в этом типе рациональности как идеальную представлять, и к которой стремятся все исследователи. И, собственно каждый исследователь, любой учёный находится в плену своей картины мира, то есть в зависимости от того, «в какую эпоху я живу», в каких культурно-исторических условиях я развиваюсь, это тоже определённым образом накладывает отпечаток на тип моей, собственно уже научной организации моих исследований, и, отчасти, сказывается на тех результатах, которые я получаю».

Типы науки

- Классическая наука – простые системы, механическая картина мира.

- Неклассическая наука – сложные саморегулирующиеся системы.

- Постнеклассическая наука – сложные саморазвивающиеся системы. [T.10.CI.108]

Алексей МАШЕВСКИЙ, эссеист, литературный критик: «…всё современное образование – от детского сада до университета – оно подчинено наукоцентричной парадигме. Вообще, обращаю ваше внимание, что «научное знание», начиная с середины девятнадцатого века, становится абсолютно господствующим и, вообще, если так приглядеться, оно претендует на роль единственной достоверной мифологемы, в рамках которой может достигнуто быть и объяснено всё. Давно уже перестали замечать, что присказка «с научной точки зрения», которую употребляют во всех случаях, звучит в нашей цивилизации примерно так, как в средневековую эпоху звучало «По воле божьей».

…и дальше можно ничего не объяснять – «учёные что-то такое доказали, и это неоспоримо». А что они доказали, насколько это неоспоримо – «Пути науки неисповедимы», как известно.

Между тем, научная парадигма знаниевая, при всех её замечательных достоинствах отличается одной очень серьёзной дефектной чертой – а именно какой?

…так вот смею уверить, что «целостное научное мировоззрение» – это оксиморон. Это абсолютно невозможная вещь по очень простой причине – потому что научное знание отличается от любой другой знаниевой практики тем, что когда вы в рамках данной науки что-то выстраиваете, то вы: А) Знаете метод, которым вы добываете эти знания, и; Б) Вы знаете те границы, в рамках которых вы свой научный поиск ведёте. Любая наука, по определению, начинается с того, что она описывает ЧТО является её предметом, то есть она с самого начала говорит: «Я действую только в этих рамках. А что за этими рамками – есть предмет других областей знания, другой науки».

Заметьте, пожалуйста, что никакой НАУКИ вообще нет, а есть Химия, Физика, Биология и так далее. И совершенно понятно, что «научное знание», оно работает описательными методами, оно, в конечном итоге, аналитически расчленяет Предмет, доводит его до состояния каких-то простых деталей, и дальше нам показывает, как эти «простые детали», соединяясь, работают. Это всё прекрасно, и в этом смысле «научное знание» привело к тому грандиозному прогрессу технологий, который мы наблюдаем. Но параллельно с таким аналитическим расчленением, «научное знание» приводит к очень серьёзному дефекту в нашем восприятии мира: к полной невозможности представить себе картину в целом. И мы знаем, что на стыках различных областей знаниевых растут промежуточные дисциплины – биохимия, допустим, или физическая химия…

Но замечу, что появление каждой такой дисциплины, оно не решает проблему целостного восприятия, а вводит дополнительные разделяющие границы, между теперь уже более дробными отдельными областями.

С чем же мы имеем дело? Мы имеем дело, в общем-то, с «понимательным хаосом». Мы имеем дело с тем, что социолог, допустим, совершенно не понимает культуролога, что специалист в одной области физики ничего не может сказать про то, что происходит в другой. Да, кроме того, нарастает, в общем-то, некомпетентность. Некомпетентность управленческая всей этой глобальной системы, которая разрастаясь и разбухаясь, просто-напросто, сваливается нам на голову…

…в рамках «научного подхода» это невозможно. Но дело в том, что, вообще-то, человечество знало практики, которые помогают справиться с необозримым знанием, с таким знанием, которое невозможно аналитически разложить и потом свести воедино. Дело просто в том, что есть абсолютно иная система работы с информацией, отличная от «научного аналитизма» – это синтетический взгляд, который даёт искусство. Это работа не с описаниями, а с мифологемами, которые задают сразу матрицу, модель явления, с которым ты имеешь дело.

…в то же самое время мифологема древних, конечно, не помогает мне летать в космос, но она, зато, очень хорошо объясняет «почему бываю землетрясения»: «Да, вот, у Китов спина зачесалась (киты на черепахе – держат Землю)». Она вводит совершенно другое представление о моём отношении с миром, который меня окружает, потому что этот мир оказывается одушевленным. И тогда связь человека с природой, в которой он живёт, выстраивается по совершенно другому принципу. Если вы хотите, чтобы человек встречался с Природой, как Субъект с Субъектом, то тогда вам нужна модель-мифологема, и, в данном случае, пускай это будет мифологема «трёх китов и черепахи». Если вы хотите летать в космос, то тогда, пожалуйста, вслед за Гагариным по пути, проложенному Кеплером и Коперником, но с соответствующими издержками такого подхода…

…и, на самом деле, куда вы не шагнёте, вы на каждом шагу столкнётесь с мифологемами. Да, само «научное знание», в конечном итоге, тоже мифологично, по той простой причине, что оно же не является исчерпывающим и совершенным: нет ни одной науки, которая бы свой предмет раскрутила бы до последнего винтика. И, вот, всё то, что не раскручено «до последнего винтика», оно описывается аксиоматикой, аксиомами, а любая аксиома – это «мы не знаем, но будем считать так» – это мифологема». [T.22.XX.1]

В те годы, на рубеже XVIII и XIX столетий, химия, освободившаяся от оков теории флогистона, развивалась ошеломляюще быстро. Анализу подвергалось всё и вся (потому и период этот в истории химии именуют обычно аналитическим). Каждый год приносил важные открытия, в том числе новые элементы, и это привлекало всеобщее внимание. В газетах научные новости стали таким же постоянным разделом, как новости светские.

Аркадий ЛОКЕРМАН, кандидат геолого-минералогических наук [B.161.2]

Сергей БЕЛКОВ, научный журналист, начальник отдела разработки ароматизаторов, красителей и подсластителей, член Британского сообщества флейвористов: «С научным методом всё, в общем-то, просто и по учебнику. У нас есть некое наблюдение: на основании этого наблюдения мы строим некое предположение-гипотезу, далее мы ставим эксперимент по проверке этой гипотезы. И, соответственно, если этот эксперимент нашу гипотезу не смог опровергнуть, то мы эту гипотезу аккуратно, осторожно допускаем, что она верная. И в этом процессе могут случиться очень много разных интересных «дырок».

Самая, наверное, известная «дырка» – это постановка эксперимента. Собственно, это самая проблематичная вещь, потому что многие исследователи и многие люди просто думают, что эксперимент в научном методе ставится для того, чтобы подтвердить гипотезу. Хотя, по самой идее науки, по самой идее получения нового знания никакие гипотезы подтверждать не требуется, и, в общем-то, невозможно: любой эксперимент должен быть направлен на то, чтобы опровергнуть гипотезу. То есть, любой эксперимент, который мы планируем для проверки нашего предположения, он должен быть поставлен так, чтобы прощупать то, где наше предположение не работает. Только когда мы поставили один эксперимент, второй-третий-пятый-десятый, и выяснили, что, как мы ни стараемся опровергнуть наше предположение, оно всё равно верное, оно всё равно работает, только тогда мы можем соглашаться не сто процентов, но условно принять, что вот здесь наше предположение верное, и, по крайней мере, в этих границах, в этих условиях оно работает.

Далее – это проблема огромного количества наук – проблема, прежде всего, гуманитарных наук (психологии, социологии, всего остального), проблема в очень сильной степени любых биомедицинских исследований – это то, как считать результаты. Когда начинаешь считать результаты, возникает большое количество вот той ерунды, которая опубликована в научных журналах под видом научных статей.

Эти современные системы научных публикаций, она, так или иначе, заточена, закручена вокруг импакт-факторов, вокруг индекса цитирования. И процесс работы любого учения, результат работы любого учения – это не получение научного знания, а наука в современном мире. Наука – система, как часть общества – она не занимается получением нового знания. Она занимается публикацией научных статей, в которых может содержаться научное знание, может не содержаться, но конечный результат – это чтобы была опубликована научная статья желательно в журнале «Nature».

И здесь вступает в действие «Закон Гудхарта» – как только у вас показатель вашей работы становится целью вашей работы, он перестаёт быть показателем. Как только публикация в журнале «Nature» становится целью деятельности учёного, то люди делают всё, чтобы опубликоваться в журнале «Nature» и начинают, в самых плохих случаях они начинают придумывать себе результаты, придумывать какие-то цифирки. В самых хороших случаях они начинают хитрить, начинают использовать общепринятые статистические методы обработки результатов, которые дают ложноположительные результаты или дают неправильный результат». [P.125.306]

…в этой нынешней жизни совсем не был бойцом. Я был земледельцем-агрономом, кабинетным профессором, рабом лаборатории, интересующимся только почвой и повышением её производительности.

Джек ЛОНДОН [B.171.1]

Дмитрий ВИБЕ, доктор физико-математических наук, Институт астрономии РАН: «…у нас сейчас очень многие понятия размываются, и любой человек может назвать себя автором научной гипотезы, любой человек может назвать себя автором научной теории, любой человек может назвать себя исследователем. Но, на самом деле, научное исследование – это не «вообще любая деятельность», которую вам заблагорассудилось назвать этим словом.

Научное исследование – это работа, кропотливая, нудная, тяжёлая, которая требует специальной квалификации. И обучение проведению научных исследований занимает многие годы. И только после этого, когда человек закончил университет, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, только после этого он начинает считаться квалифицированным научным исследователем. То есть, человеком, который умеет научно исследовать природные явления. До этого, к сожалению, человек «исследователем» не может считаться, даже если он себя таковым называет. Мы требуем наличия квалификации от врачей, мы требуем наличия квалификации от шофёров автобусов, а вот исследователем Вселенной у нас может быть кто угодно». [P.125.477]

Алексей ВОДОВОЗОВ, научный журналист и медицинский блогер, подполковник медицинской службы запаса: «…залог движения в науке. То есть, когда мы сомневаемся, когда мы начинаем проверять и перепроверять и прочее – это хорошо. Нет такого, что есть некая концепция в науке, потом она резко меняется на сто восемьдесят градусов, и мы идём совсем в другую сторону. Такого не бывает. В нормальной науке, по крайней мере. В лженауке бывает: вот это легко, это без вопросов. А если мы говорим о нормальной науке, то там идёт накопление знаний – постепенное-постепенное, а на него нарастает новая информация, та, которая соответствует сегодняшнему дню.

Да, бывают ошибочные концепции, бывает, что от них приходится отказываться, но, опять же, это никоим образом не противоречит научной картине мира в целом. Могут между собой спорить плеоморфисты и мономорфисты, но потом это всё выясняется. В итоге побеждает какая-то одна из концепций, а вторая, обычно, уходит в сторону лженауки, потому что не выкидывать же просто так – нужно монетизировать.

Примерно так это всё выглядит». [P.125.487]

Алексей САВВАТЕЕВ, доктор физико-математических наук, член-корреспондент РАН: «…наука – это область, где возможно получение беспристрастной экспертизы. Объективной, не сдвинутой, не купленной, не ангажированной. Вот что такое наука.

Наука это не то, где есть повторяемый опыт, не обязательно то. Это только счастье, если есть повторяемый опыт. То же самое с медициной…» [P.125.491]

1 - 2