ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО
ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ
АРКАН XIII. Immortalitas; Permanentia in essentia; Смерть 2 (Mors); Mors et Reincarnatio; Transmutatio energiae; Transmutatio viriam; la Faux (Коса); Иероглиф (фигура женщины, в качестве посредницы по трансформации плана жизни).
fātālis, e [fatum] 1) предопределённый судьбой, предназначенный, роковой (necessitas С; terminus L; casus С; arva V); смертный (dies T; hora Su): mors f. VP, PJ, PM положенная судьбой, m. e. естественная смерть; libri fatales L книги судеб (m. e. сивиллины); fatales deae О богини рока (т. е. Парки); fatale quid Spart = mors; 2) гибельный, пагубный, губительный, смертоносный (aurum О; monstrum H; vincula Lcr). [B.32]
fātum, ī n [for] тж. pl. …3) (роковой) исход, смерть, смертный час: post fata conjugis V после смерти супруга; fato cedere L, concedere PJ, VF, obire T, fungi O, perfungi L, T, finem vitae implere T, perire Just умереть естественной смертью; fata alicujus proferre V отдалить чью-либо смерть; maturius exstingui, quam fato suo С безвременно умереть; 4) прах, пепел сожжённого тела (fata alicujus reponere Prp); 5) неотвратимое несчастье, гибель (ex faucibus fati eripere С): omen fati С предчувствие гибели; imposĭto pede calcare fata alicujus О глумиться над чьим-либо несчастьем…
I sors, sortis f [sero I] 1) жребий… 4) удел, участь, судьба, предназначение (humana L; futura V; s. est sua cuique ferenda Man): s. suprema H кончина, смерть…
d. (debitum) naturae reddere Nep уплатить долг природе, т. е. умереть
…ибо истинная смерть, единственная смерть – и греки хорошо это знают – это не Ад, это забвение. [T.10.DCII.7]
Трагедией царя была его смерть. Не смотря на его несметные богатства и навыки в ведении торговли, не смотря на дипломатические способности, похоже, что он погиб во время нашествия чужеземцев, – киммерийцев. С ними у Мидаса не было возможности и времени проявить свой талант дипломата. Мидас принял свою смерть, выпив кровь быка. Однако история с бычьей кровью ставит ещё один вопрос, ответ на который Dr. John Prag и Dr. Richard Neave, по их мнению, нашли.
Dr. Richard Neave, Medical Artist, Medical University of Manchester: «Бычья кровь не токсична. Но очень часто, особенно в древнегреческой истории, кровь быка считалась средством для самоубийства, а не для отравления других людей. В этом нет смысла, потому что есть африканские племена, которые пьют бычью кровь, а не молоко. Получается такой чёрный пудинг. Я хочу сказать, что традиция потреблять в пищу сбитую кровь очень стара. И нам остаётся полагать, что, наверное, он выпил кровь, которая простояла сутки на воздухе в жарком климате и стала смертельно опасна из-за бактерий ботулизма. Вот эта версия достаточно логична».
Рано ещё ставить точку в этом вопросе. Намеренно ли Мидас сделал так, что кровь превратилась в яд, или он стал жертвой случая. Какую бы смерть он ни принял, ничто не уменьшает исторического значения этой фигуры. Хотя бы потому, что Мидас правил страной на протяжении полувека.
Нашествие с Востока Европы киммерийцев. Древнегреческие историки утверждали, что это произошло около 687-го года до нашей эры. Как раз тогда, когда Мидас, как говорят, убил себя, так как не мог вынести участи пленника. [T.12.XLI]
Сантьяго оцепенел и онемел от ужаса. Алхимику пришлось за руку вывести его шатра.
– Не показывай им, что боишься. Это отважные люди, и они презирают трусов.
Однако дар речи вернулся к Сантьяго не сразу. Они шли по лагерю свободно – арабы только забрали у них коней. И снова мир показал, сколь он многоязык: пустыня, которая раньше была бескрайней и свободной, превратилась теперь в тюрьму, откуда не сбежишь.
– Ты отдал им все мои деньги! – сказал он. – Всё, что я заработал за жизнь!
– Зачем они тебе, если придётся умереть? Твои деньги уже подарили тебе три лишних дня. Обычно деньги и на мгновение не могут отсрочить смерть.
Но Сантьяго был слишком испуган, чтобы слушать мудрые речи. Он не знал, как обернуться ветром, – он не был алхимиком.
Пауло КОЭЛЬО [B.70]
– Я думаю, что так и делаю, дон Хуан; хотя бы временами. Это очень трудно всё-таки – продолжать помнить себя.
– Когда вещи становятся неясными, воин думает о своей смерти.
– Это ещё труднее, дон Хуан. Для большинства людей смерть – это что-то очень неясное и далёкое. Мы никогда о ней не думаем.
– Почему же не думаете?
– Но зачем это нужно?
– Очень просто, – сказал он, – потому что идея смерти это единственная вещь, которая укрощает наш дух.
***
– Что является смертью, дон Хуан?
– Я не знаю, – сказал он, улыбаясь.
– Я имел в виду, как бы ты описал смерть? Я хочу знать твоё мнение. Я думаю, что каждый имеет определённое мнение о смерти.
– Я не знаю, о чем ты говоришь.
Я имел «Тибетскую книгу мёртвых» у себя в машине. Мне случилось использовать её в качестве темы для разговора, так как она имела дело со смертью. Я сказал, что собираюсь прочитать её ему, и начал вставать. Дон Хуан заставил меня сесть и вышел и принёс книгу сам.
– Утро – плохое время для магов, – сказал он, объясняя мне то, что я остался сидеть, – ты ещё слаб, чтобы выходить из моей комнаты. Здесь внутри ты защищён. Если ты выйдешь отсюда теперь, есть шанс, что ты найдёшь ужасное несчастье. Олли может убить тебя по дороге или в кустах, а позже, когда они найдут твоё тело, они скажут, что ты или таинственно умер, или произошёл несчастный случай.
Я не был в должном состоянии или настроении, чтобы спрашивать его решений, поэтому я сидел всё утро почти, читая и объясняя ему некоторые части книги. Он внимательно слушал и совсем не перебивал меня. Дважды я останавливался на короткое время, когда он приносил воду или еду, но как только он снова освобождался, он побуждал меня продолжать чтение. Он, казалось, был очень заинтересован.
Когда я кончил, он посмотрел на меня.
– Я не понимаю, почему те люди говорят о смерти, как будто смерть подобна жизни, – сказал он мягко.
– Может быть, это способ, каким они понимают её. Как ты думаешь, тибетцы «видят»?
– Едва ли. Когда человек научился «видеть», то нет ни одной вещи, которую он знает, которая существует. Нет ни одной. Если б тибетцы могли «видеть», они могли бы сразу же сказать, что ни одна вещь не является вообще больше той же самой. Стоит нам «увидеть» – и ничто не является известным, ничто не остаётся таким, каким мы привыкли знать это, когда мы не «видели».
– Может быть, дон Хуан, «виденье» не одинаково для каждого?
– Верно. Оно не то же самое. Однако это не означает, что смыслы жизни существуют. Когда человек научился «видеть», ни одна вещь не является той же самой.
– Тибетцы, очевидно, думают, что смерть подобна жизни. Что думаешь ты сам, чему подобна смерть? – спросил я.
– Я не думаю, что смерть подобна чему-нибудь, и я думаю, что тибетцы, должно быть, говорили о чём-нибудь ещё. Во всяком случае, то, о чём они говорят, – это не смерть.
– Как ты думаешь, о чём они говорят?
– Может быть, ты можешь сказать мне это? Только ты читаешь.
Я пытался сказать что-нибудь ещё, но он засмеялся.
– Может быть, тибетцы действительно «видят», продолжал дон Хуан, – и в таком случае они должны были понять, что в том, что они «видят», вовсе нет смысла, и они написали эту кучу чепухи потому, что это не имеет никакой разницы для них; в таком случае, то, что они написали, вовсе не чепуха.
– Я действительно не забочусь о том, что тибетцы намеревались сказать, – сказал я, – но я несомненно забочусь о том, что говоришь ты. Я хочу услышать, что ты думаешь о смерти.
Он пристально смотрел на меня мгновение, а затем захихикал. Он раскрыл свои глаза и поднял брови в комическом удивлении.
– Смерть – это кольцо листьев, – сказал он. – Смерть это лицо олли; смерть – это блестящее облако над горизонтом; смерть – это шёпот мескалито в твои уши; смерть – это беззубый рот стража; смерть – это Хенаро, стоящий на своей голове; смерть – это мой разговор; смерть – это ты и твой блокнот; смерть – это пустяки, мелочи! Она здесь, и, всё же, она совсем не здесь.
Дон Хуан рассмеялся с большим наслаждением. Его смех был подобен пению, это был вид танцевального ритма.
– Я говорю бессмыслицу? – сказал дон Хуан, – я не могу сказать тебе, на что похожа смерть. Но, возможно, я могу сказать тебе о твоей собственной смерти. Нет способа узнать, чему она будет подобна в действительности; однако, я могу сказать тебе, на что она может быть похожа.
Я испугался этому и возразил, что я хотел только знать, на что смерть ему казалась похожей; я подчеркнул, что интересовался его мнением о смерти в обычном смысле, но не стремился знать о подробностях чьей-нибудь личной смерти, особенно моей собственной.
– Я не могу говорить о смерти без личных терминов, сказал он. – Ты хотел, чтобы я рассказал тебе о смерти. Хорошо! Тогда не бойся услышать о своей собственной смерти.
***
Когда их смех утих, дон Хуан продолжал свой разговор; его тон был жёстким. Я переменил положение тела, чтоб удобнее было сидеть, и чтоб уделить ему всё внимание. Он совсем не улыбался, как делал обычно тогда, когда я старался уделять сознательное внимание тому, что он говорит. Дон Хенаро продолжал смотреть на меня, как если бы ожидал, что опять начну записывать, но я больше не брался за свои заметки. Слова дона Хуана были разносом за то, что я не разговаривал с растениями, собирая их, как он всегда велел мне делать. Он сказал мне, что растения, которые я убил, могут также убить и меня; он сказал, что уверен, рано или поздно, они принесут мне болезнь. Он добавил, что если я заболею в результате вреда, причиненного растениям, то я, тем не менее, не признаю этого и предпочту считать это гриппом. Оба они опять провели момент веселья, затем дон Хуан вновь стал серьезен и сказал, что если я не думаю о своей смерти, то вся моя личная жизнь будет только личным хаосом. Он взглянул очень резко.
К. КАСТАНЕДА [B.76.2]
– Откуда ты узнал о соколе-альбиносе? – спросил я, закончив.
– Я видел его, – ответил он.
– Где?
– Прямо тут, перед тобой.
Я больше не был в настроении спорить.
– Что все это значит? – спросил я.
Он сказал, что белая птица, подобно этой, была знаком, и что не стрелять в неё было единственно правильным поступком, который можно было сделать.
– Твоя смерть дала тебе маленькое предупреждение, – сказал он загадочным тоном. – Она всегда приходит, как озноб.
– О чем ты говоришь? – спросил я нервно.
Он действительно расстроил мои нервы своим колдовским разговором.
Он сказал, чтобы я осторожно повернулся и взглянул на булыжник слева от меня. Он сказал, что там находится моя смерть, которая смотрит на меня, и если я повернусь в тот момент, когда он даст мне сигнал, то я увижу её.
Он сделал мне знак глазами. Я повернулся, и мне кажется, я увидел мелькнувшее движение над булыжником. Озноб пробежал по моему телу, мышцы живота непроизвольно сократились, и я испытал потрясение, спазмы. Через секунду я восстановил равновесие и объяснил сам себе ощущение видения мелькнувшей тени, как оптическую иллюзию, вызванную резким поворотом головы.
– Смерть – это наш вечный компаньон, – сказал дон Хуан серьезным тоном. – Она всегда слева от нас на расстоянии вытянутой руки. Она наблюдала за тобой тогда, когда ты следил за белым соколом. Она шепнула в твоё ухо, и ты почувствовал озноб так же, как ты почувствовал его сегодня. Она всегда наблюдала за тобой, и она всегда будет наблюдать до того дня, когда она тебя похлопает.
Он вытянул левую руку и слегка дотронулся до моего плеча и в то же самое время издал глубокий щелкающий звук языком. Эффект был ужасающим. Мне чуть не стало плохо.
– Ты тот мальчик, который преследовал дичь и терпеливо ожидал, как смерть ждёт. Ты хорошо знаешь, что смерть слева от нас, точно так же, как ты был слева от белого сокола.
Его слова имели странную силу, которая погрузила меня в непреоборимый ужас. Единственной моей защитой был порыв записывать все, что он говорит.
– Как может кто-либо чувствовать себя столь важным, когда мы знаем, что смерть преследует нас, – спросил он.
У меня было чувство, что ответа от меня не требуется. Во всяком случае, я не мог ничего сказать. Новое настроение овладело мной.
– Когда ты неспокоен, то следует повернуться налево и спросить совета у своей смерти. Необъятное количество мелочей свалится с тебя, если твоя смерть сделает тебе знак, или если ты заметишь отблеск её, или если просто у тебя появится чувство, что твой компаньон здесь и ждёт тебя.
Он заметил, что вопрос о нашей смерти никогда не поднимают достаточно глубоко. Но я стал спорить, что для меня будет бессмысленным думать о моей смерти, поскольку такие мысли принесут неудобство и страх.
– Ты полон всякой чуши! – воскликнул он. – Смерть – это единственный мудрый советчик, которого мы имеем. Когда бы ты ни почувствовал, как ты это чувствуешь обычно, что всё идёт не так, как надо, и что ты вот-вот пропадёшь, повернись к своей смерти и спроси её – так ли это? Твоя смерть скажет тебе, что ты не прав, что в действительности ничего, кроме её прикосновения, не имеет значения. Твоя смерть скажет тебе: «я ещё не коснулась тебя».
К. КАСТАНЕДА [B.76.3]
Эванс-Венц (Walter Yeeling Evans-Wentz) посвятил три года переводу текста, который был опубликован на английском языке в 1927-м году. Написанная в VIII-м веке, Тибетская Книга мёртвых содержит подробное описании того, что ожидает каждого человека в загробной жизни. В тексте встречается специфические термины, относящиеся к сфере непознанного, например, БАРДО.
В Книге Мёртвых описаны этапы, которые проходит душа человека, начиная с момента физической смерти и до воплощения в следующем теле. Это промежуточное состояние называется БАРДО. В целом можно сказать, что тибетский буддизм уделяет гораздо больше внимания феномену смерти, чем жизни, как таковой.
Примечательно, что некоторые фрагменты Книги Мёртвых во многом похожи на рассказы наших современников, прошедших через клиническую смерть на операционном столе. Это так называемые околосмертные переживания.
Dr. Bryan J. Cuevas, University of Virginia: «Впервые Книга было издана в 1927-м году. Существует около десяти переводов с тибетского. Надо сказать, что интерес к этому тексту со стороны людей Запада не утихает».
Книга стала ещё более популярной после того как в 1964-м году гуру психоделического поколения Тимоти Лири (Timothy Leary) сделал свой перевод. Он считал, что священный тибетский текст идеально описывает ощущения человека, употребившего галлюциногенный наркотик ЛСД. Тибетская Книга мёртвых упоминается в песнях группы «Битлз» и старых голливудских фильмах. В поп-культуре существует масса отсылок к древнему мистическому руководству.
Знаменитостей, специалистов и самых обычных читателей к этой книге притягивало одно – желание узнать, что же произойдёт с ними после смерти. Люди стремятся познать тайные мудрости и секреты подсознания, они пытаются расшифровать код, хранящий информацию о продолжении их существования после исчезновения физического тела.
Помимо укрощения духов Падмасанбхава исцелял больных, предсказывал будущее и даже учил некоторых своих последователей левитировать. Но главной целью наставника было победить саму смерть. Около 800-го года нашей эры духовный учитель составляет специальную инструкцию, описывающую процесс смерти и возрождения. Он назвал их «БАРДО ТУ-ДУ» или «Освобождение путём слышания на посмертной плоскости». Этот текст разительно отличается от прочих буддистских книг.
Robert A. F. Thurman, professor of religion and Sanskrit, Columbia University (РОБЕРТ ТУРМАН, писатель, историк): «Даже у индийцев, которые хранят знания о том, как люди умирают и рождаются заново, никогда не было ничего подобного».
Послание книги было таким мощным и недвусмысленным, что буддистские монахи сочли её по настоящему опасной.
Robert A. F. Thurman, professor of religion and Sanskrit: «Падма чувствовал, что тибетцы пока не готовы к его учению. Они могли неправильно его истолковать. Оно также могло быть использовано в деструктивных целях последователями различных колдовских культов».
…учёный немедленно нанял переводчика, который в течение года работал с рукописью, составляя обширные комментарии. Венц (Walter Yeeling Evans-Wentz) был убеждён в том, что эту информацию необходимо донести до остального мира. Когда учёный опубликовал Книгу мёртвых в 1927-м году, он думал, что она заинтересует лишь горстку мистически настроенных интеллектуалов. Учёный оказался неправ.
Олег ШИШКИН, писатель (драматург, сценарист, историк, журналист, писатель, автор документальных фильмов и скандальных исторических расследований): «Эта книга, пользуясь современной терминологией, стала настоящим хитом, бестселлером 1927-го года. Она обрела широчайшую популярность. В период между двумя мировыми войнами оккультная и эзотерическая тематика была особенно востребована».
Перевод Эванс-Венца до сих пор считается наиболее близким к оригиналу.
Robert A. F. Thurman, professor of religion and Sanskrit: «…его открытия имеют огромную ценность, и хотя он использовал несколько архаичный язык, переводы Венца до сих пор актуальны».
…через несколько десятилетий священный текст заново переведёт его куда более раскрепощённый коллега. Именно Тимоти Лири открыл Книгу Мёртвых для поколения времён Сексуальной революции. В 1964-м году он повторно перевёл мистический текст и дал ему новое название «Психоделический опыт» (THE PSYCHEDELIC EXPERIENCE. A MANUAL BASED ON THE TIBETAN BOOK OF THE DEAD. TIMOTHY LEARY, Ph. D; RALPH METZNER, Ph. D; RICHARD ALPERT, Ph.D.)
Лири, Мецнер, и их коллега Ричард Олперт переписали Тибетскую Книгу мёртвых, сделав из неё практическое руководство для тех, кто пытался расширить своё сознание приёмом наркотических веществ.
По сути они просто убрали из текста Книги Мёртвых все упоминания о буддизме и добавили несколько различных посланий «Твои действия должны быть осознанными!», «Не пугайся кошмарных видений!», «Не впадай в излишнюю эйфорию, ведь всё что ты увидишь – плод твоего разума!» ну и так далее и в том же духе. Это конечно была профанация, но чрезвычайно ловко сделано.
Язык книги сделали более современным и американизированным, но суть осталась прежней. «Психоделический опыт» стал бестселлером среди неформалов. Книгой вдохновлялись рок-музыканты, а также представители различных авангардных течений.
Ralph Metzner, Ph. D (РАЛЬФ МЕТСНЕР, профессор, университет Калифорнии): «Знаете! Я до сих пор получаю письма от людей, которые благодарят меня и коллег за то, что мы написали эту книгу. Она подготовила людей к новым ощущениям, показала им необходимость стремления к духовному росту».
Но, не смотря на внешнюю схожесть, психоделический опыт и опыт смерти, – совершенно разные вещи. [T.11.VI.1]
«Эта ночь в лазарете была особенно трудной и беспокойной. Накануне привезли тяжело раненных, многих уложили на койки не для того, чтобы лечить, а для того, чтобы дожидаться смертного часа.
Мало кто спал в эту ночь. Большинство или тихо стонало, или металось в жару…
Что могла сделать я, ночная сестра, для облегчения этих мук? Дать попить, перевернуть на другой бок, поправить подушку или пузырь со льдом…
Из палаты безнадёжных, напротив, уже выносили кого-то, покрытого простынёй. Сзади шла санитарка с тюфяком, перекинутым через руку. Другая гремела ведром, подмывая пол вокруг опустевшей койки. Грубой простотой сопровождалось таинство смерти».
Из воспоминаний медсестры Натальи Крандиевской [T.18.XXXIX]