ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО

 
 
 

НА ГЛАВНУЮ

СБОРНИК

ЗАРИСОВКИ

ССЫЛКИ

 БИБЛИОТЕКА 

 

ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ

 

 
 

АРКАН XVII. Spes; Intuitio; Divinatio Naturalis; Stella Magorum (Звезда Волхвов); Oss; Inflexus; Звезда; Иероглиф (рот с языком, т.е. говорящий рот).

   

Inflexus

 

Inflexus Изгиб, Изменение; Творчество; Вдохновение; Прорицание. ГОМ [B.27]

 

 
     
 

I īnflexus, a, um part. pf. к inflecto. [B.32]

II īnflexus, ūs m [inflecto] 1) изгиб, поворот (vicorum J); 2) изменение (modulationis Sen). [B.32]

 

īn-flecto, flexī, flexum, ere 1) гнуть, сгибать, изгибать (cervīcem V; ferrum Cs): i. se и pass. inflecti изгибаться (sinus ad urbem inflectitur C); 2) обращать на себя (oculos alicujus С); 3) давать другое направление, менять (animum, orationem С, Sen); 4) уменьшать, понижать (magnitudinem animi С); 5) искажать, извращать, перетолковывать (jus С); изменять (i. vocem С): sonus inflexus С пониженный, более мягкий тон; i. voces cantu Tib петь; 6) склонять, смягчать (aliquem precibus V, lacrĭmis St; sensūs V); 7) грам. протяжно произносить (с облечённым ударением) Eccl. [B.32]

...jus civile i. извращать смысл закона [B.33]

 

īnflexio, ōnis f [inflecto] 1) изгиб, поворот (helĭcis C); 2) осанка (laterum i. fortis С); 3) грам. флектирование, изменение, преобразование (nominis per omnes casūs i. Boët); 4) ритор. смягчение (sermonis Q). [B.32]

 

in

 

flecto

 

 
     
 

flexanimus, a, um [flecto + animus] 1) растроганный или восхищённый Рас, Ctl; 2) трогательный (oratio Рас); задушевный (sonus Ар — v.l.). [B.32]

 

flexiloquus, a, um [flexus + loquor] двусмысленно говорящий, двусмысленный (oraculum С). [B.32]

 

flexio, ōnis f [flecto] 1) сгибание, изгиб, поворот (latěrum C): deverticula flexionesque С увёртки, уловки; 2) переход (изменение) голоса, модуляция (f. vocis С); перелив (f. in cantu С). [B.32]

 

I flexus, a, um 1. part. pf. к flecto; 2. adj. 1) изогнутый, гнутый, витой (aes, cornu О); плетёный (cannae PM): flexum mare — см. flecto 1; 2) курчавый или волнистый (comae Ар); 3) дрожащий, вибрирующий (sonus С). [B.32]

II flexus, ūs m [flecto] 1) изгиб (fluminis Q); поворот (cervīcis O; viae L); волнистость (capillorum Q); 2) окольный путь (flexū Armeniam petere T): f. brumalis Lcr зимний солнцеворот; 3) оборот, изменение, смена (f. rerum publicarum С); 4) переход: f. aetatis С переход в другой возраст, т. е. переломный возраст, но: aetatis flexu О на склоне лет; autumni flexu T к концу (на исходе) осени; 5) переливы, модуляция (f. vocis Q); 6) грам. изменение формы слова (при спряжении или склонении), флексия Q. [B.32]

 

con-torqueo, torsī, tortum, ēre 1) вращать, вертеть (globum С); поворачивать (navem Lcr; membra quocumque vult C); 2) скручивать, искривлять (arbor contorta PM); 3) махать, размахивать (bracchium rhH); 4) метать развернувшись, бросать с размаху (hastam V; telum in aliquem QC): с. verba С говорить высокопарно, с подъёмом; 5) уговаривать, располагать, приводить, склонять (с. auditorem ad aliquam rem С); 6) ритор. делать неожиданный поворот в речи, изворачиваться (deinde с. et ita concludere С). — См. тж. contortus. [B.32]

 

curvātūra, ae f [curvo] кривизна, закругление, округлённость, изгиб (maris Sen); свод (camerae Vtr): с. rotae О обод колеса; с. unguium PM загнутые когти (у хищных птиц). [B.32]

 

error, ōris m [erro I] 1) отклонение от прямого или правильного пути; 3) обман, ловушка; 6) поэт. изгиб, поворот, извилина, излучина; 7) панический страх

 

 
     
 

ἀνα-δίπλωσις, εως ἡ досл. сдвоенность, перен. извилистость, извилина: ἀναδιπλώσεις ἔχειν πολλάς Arst. иметь многочисленные извилины, быть очень извилистым (о кишечнике позвоночных). [B.169]

 

γαμψός 3 1) загнутый, изогнутый, кривой (κέρατα, ὄνυχες, ὀδόντες Arst.; ἄγκιστρον, δρέπανον Anth.); 2) с кривыми когтями (οἰωνοί Arph.). [B.169]

 

 
     
 

Christopher Lee: «…за прошедший век мы пережили невероятный прогресс науки и техники: человек поднялся в воздух и вышел за пределы планеты, подчинил силу рек и ветров, добрался до источника энергии, создавшей Вселенную, создал машины, которые работают и даже думают самостоятельно, связь стала моментальной. Современная техника обращает пустыни в жилые кварталы с кондиционерами, а целые народы в чудовищных титанов. Но сам человек остался прежним. Вражда и страх, любовь и страсть, самовыражение и самокопание, алчность и жертвенность, все составляющие человеческого духа не изменились. Писатели и режиссеры могут фантазировать о развитии техники, но самое интересное в их работах, если это стоящие работы, - человеческий фактор. Пришельцы и НЛО воплощают те же страхи, что и классический фильм ужасов. Разница в том, что в отличие от оборотней и драконов, в пришельцев люди всё же верят». [T.17.VII.1]

 

 
     
 

Колчак махнул рукой – а, хрен с вами.

На берегу праздный – как по характеру, так и от безработицы – люд сориентировал носы и ноги в сторону крейсера: развлекая себя этим необычным оживлением скучной повседневности. Сенсации Аврора не вызвала – к кораблям здесь привыкли, пусть не к таким. Кучка любопытствующих собралась, пацаны тыкали пальцами и спорили.

***

Возражения? Вопросы? Дополнения?

– Нет у меня возражений, – сказал Ольховский, – и нет у меня вопросов. Но есть у меня, Николай Павлович, мысли по поводу.

– Мысли – это хорошо. Если только они направлены на выполнение задачи, а не на сомнения в ней.

– Диктатор, конечно, найдется.

– На бесптичье и коза шансонетка.

– Но там, где во Франции Наполеон или в Англии Кромвелъ, в России оказывается Керенский или в лучшем и одновременно худшем случае Сталин. Не попробовать ли самим? Не боги горшки обжигают. Или лучше иметь несколько кандидатур на замену? Кого ты будешь ставить в диктаторы? Князя Трубецкого, который вообще струсил прийти на Сенатскую площадь? Или к скандинавам обратимся за приличным варягом?

– Было бы место – а люди всегда есть, – сказал Колчак. – Завтра покажет.

– Черт, – сказал Ольховский. – Завтра – другое название для сегодня… а в этой стране за что ни схватишься – всегда все нужно было вчера.

– А вот и утро, – зло улыбнулся Колчак. – Которое вечера мудреней.

Михаил ВЕЛЛЕР [B.94.1]

 

 
     
 

flexiloquus, a, um [flexus + loquor] двусмысленно говорящий…

 

flūmen, inis n [fluo] 1) течение (f. languidum H): adverso flumine Cs против течения (вверх по течению); secundo flumine Cs по течению; 2) река (f. fluit per urbem Enn; f. Rhodănus Cs); 3) вода (f. fontis O); 4) поток, струя (sanguinis Lcr; aĕris Ap); 5) плавное течение (orationis С): f. inanium verborum С пустословие. [B.32]

 

Начнём, пожалуй.

Начальник придвигает к себе папиросы. Все тоже достают папиросы, а Сидоркин, у которого их никогда не бывает, тянется к моей пачке. Через пять минут в кабинете всё померкнет от дыма, но пока что довольно светло.

Кто первый будет докладывать? спрашивает начальник. Ермошин?

Ермошин, как самый бойкий, докладывает всегда первым. Он встаёт, приосанивается, поправляет галстук.

На сегодняшний день на вверенном мне участке... Начальник от удовольствия закрывает глаза. К тому, что говорит Ермошин, он испытывает не практический, а чисто литературный интерес: речь Ермошина льётся гладко и плавно, словно он читает газетную заметку под рубрикой «Рапорты с мест».

Коллектив участка, привычно тарабанит Ермошин, включившись в соревнование за достойную встречу сорок четвёртой годовщины Октября...

Сорок третьей, с места хрипит Сидоркин.

Ермошин озадаченно умолкает, медленно шевелит губами, подсчитывая. Начальник растерянно смотрит то на Сидоркина, то на Ермошина и тоже подсчитывает. Первым подсчитал Ермошин.

...за достойную встречу сорок четвёртой годовщины Великого Октября, продолжает он твёрдо и бросает презрительный взгляд на Сидоркина.

Погоди, перебивает его Силаев. Сидоркин, вы там опять в шахматы режетесь?

Никак нет! рявкает Сидоркин и нагло ест начальство глазами.

Смотрите у меня.

Слушаюсь! ревёт Сидоркин и незаметно передвигает фигуру.

После Ермошина выступают другие. Все подробно перечисляют успехи и вскользь упоминают о недостатках. Как водится, ругают начальника снабжения Богдашкина. Богдашкин сидит за отдельным столиком возле стены и невозмутимо заносит все замечания в толстую общую тетрадь в коленкоровом переплёте. Так он делает каждый раз на всех совещаниях, планерках и летучках.

В. ВОЙНОВИЧ [B.104.1]

 

Оглядываясь теперь назад, ясно, что он стремился на бумаге к лаконичности, к лапидарности, присущей поэтической речи: к предельной ёмкости выражения. Выражающийся таким образом по-русски всегда дорого расплачивается за свою стилистику. Мы – нация многословная и многосложная; мы – люди придаточного предложения, завихряющихся прилагательных. Говорящий кратко, тем более – кратко пишущий, обескураживает и как бы компрометирует словесную нашу избыточность. Собеседник, отношения с людьми вообще начинают восприниматься балластом, мёртвым грузом – и сам собеседник первый, кто это чувствует. Даже если он и настраивается на вашу частоту, хватает его ненадолго.

Зависимость реальности от стандартов, предлагаемых литературой, – явление чрезвычайно редкое. Стремление реальности навязать себя литературе – куда более распространённое. Всё обходится благополучно, если писатель – просто повествователь, рассказывающий истории, случаи из жизни и т.п. Из такого повествования всегда можно выкинуть кусок, подрезать фабулу, переставить события, изменить имена героев и место действия. Если же писатель – стилист, неизбежна катастрофа: не только с его произведениями, но и житейская.

Серёжа был, прежде всего, замечательным стилистом. Рассказы его держатся более всего на ритме фразы; на каденции авторской речи. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта – большая редкость. Собеседник начинает чувствовать, что у него – каша во рту, и так это на деле и оказывается. Жизнь превращается действительно в соло на ундервуде, ибо рано или поздно человек в писателе впадает в зависимость от писателя в человеке, не от сюжета, но от стиля.

При всей его природной мягкости и добросердечности несовместимость его с окружающей средой, прежде всего – с литературной, была неизбежной и очевидной. Писатель в том смысле творец, что он создаёт тип сознания, тип мироощущения, дотоле не существовавший или не описанный. Он отражает действительность, но не как зеркало, а как объект, на который она нападает; Сережа при этом ещё и улыбался. Образ человека, возникающий из его рассказов, – образ с русской литературной традицией не совпадающий и, конечно же, весьма автобиографический. Это – человек, не оправдывающий действительность или себя самого; это человек, от неё отмахивающийся: выходящий из помещения, нежели пытающийся навести в нём порядок или усмотреть в его загажености глубинный смысл, руку провидения.

Иосиф Бродский. «О Сереже Довлатове». Журнал «Звезда», № 2/1992.

 

Отец Леонид Грилихес, протоиерей, заведующий кафедрой библеистики РДА: «Всегда можно попытаться перейти от греческого текста к еврейскому, и получается удивительная вещь. Получается, что Господь говорил очень красиво. Например, какое-нибудь выражение, ну, «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное», на еврейском начинает звучать как стих… [T.1.XX]

 

mellīti verborum globuli Pt красиво закруглённые фразы. [B.32]

 

 
     
 

«Под гнётом отца – Ивана Грозного, он потерял свою волю, но сохранил навсегда заученное выражение забитой покорности. На престоле он искал человека, который стал бы хозяином его воли: умный шурин Годунов осторожно встал на место бешеного отца».

Андрей ПЕТРОВ, кандидат исторических наук, ответственный секретарь Российского Исторического общества: «…именно он, благодаря своим талантам говорить о серьёзных научных вещах языком, понятным его слушателям.

…у него много афоризмов. Не скрою, что и такой неформальный девиз нашего Российского Исторического общества – это тоже один из афоризмов Ключевского: «Узнавая прошлое, узнаём самих себя». Есть у него про то, что история ничему не учит, только сурово наказывает за невыученные уроки. Он находил эти простые по формулировкам объяснения, но очень глубокие по своему содержанию». [T.10.DXLVI]

 

 
     
 

Алексей МУРАВЬЁВ, кандидат исторических наук: «…единство проповеди в древней церкви достигалось во многом…

…почему в самой древней церкви не было расхождения? Они появляются только где-то во втором, третьем веке с гностицизмом. Потому что терминология и богословские представления были крайне не развиты. И эта неразвитость, эта слабость и недостаточность, схематичность богословия, она обеспечивала единство проповеди во многом». [P.149] (2)

*

Алексей МУРАВЬЁВ, кандидат исторических наук: «…о христологических воззрениях мужей апостольских в целом. Во-первых, надо сказать, что христология в этот древний период, конечно, не представляет собой артикулированного богословского учения. Она имеет скорее иудео-христианский характер.

В новозаветных произведениях христология, там, где она была выражена: то это иудео-христианские представления, прежде всего, это мессианские представления о Христе-царе и так далее; о отчасти где-то можно увидеть представления эллинистического характера (пролог четвёртого евангелия – Евангелия от Иоанна).

Логос – это эллинистическая, конечно, греческая концепция, абсолютно невозможная в устах семита. Даже сирийцы переводили «петгамо» – это слово в семитских языках не имеет того значения, которое имеет слово «логос» в греческом языке.

В древней церкви не было развитой терминологии, не было развитого формулирования Христа. Когда о нём уде впоследствии говорят Природа и Ипостаси – это развитые формулировки: в древней церкви опасались так говорить.

Когда церковь уже стала сильной, стала церковь имперской, вселенской, тогда уже возникли какие-то споры. В этой (древней) церкви единство во многом обеспечивалось простотой формулировок». [P.149] (3)