ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО
ЗАРИСОВКИ К СТАРШИМ АРКАНАМ
АРКАН XVI. Eliminatio Logica; Constrictio astralis, Destructio physica 3; Turris destructa или Turris fulgurata, la Maison Dieu (Богадельня, Дом Господень); Иероглиф (Реакция, «материализованная связь»)
– А какая была первая работа?
– Каналы для расхолаживания на подводных лодках. Я кое-что придумал новое, и мне сразу премию дали. Хотя, честно говоря, меня эта тематика особо не интересовала. Однако существовало понятие «надо», поэтому делали всё, что требовалось. А вообще-то первая моя конструкция – колонна для нефтеперегонки высотой 28 метров. Нужно было рассчитать её устойчивость, кольца жесткости и так далее. Я всё по формулам рассчитал, а потом смотрю – что-то не так. Ну и кое-что добавил от себя. Оказался прав!.. Нет, не перестраховка это, а инженерная интуиция. В нашем деле без неё не обойдешься... В те времена мы «хулиганили». Трубу для нефтеперегонного завода сделали, метров сорок высотой. Новую развертку ей придумали, большая экономия металла получилась. А всё почему? Мало получали, вот на рацпредложениях, то есть премиях, и держались в молодости. Стереотипов не было в голове, все время хотелось новое придумать. Потом это очень пригодилось в настоящей конструкторской работе.
– И время такой работы пришло?
– Конечно. Атомная подводная лодка. Семнадцать лет жизни. Представляете, сколько начальников прошло?! А неприятностей?! То вибрации, то перевес... Но всё-таки добились! Кровью и потом она нам досталась. Когда спускали – плакали. Не я один – многие. То ли от счастья, толи от пережитого... Снег шёл, ночь – это чтобы враги не засекли! – а мы лодку спускаем на воду и плачем. Я никогда раньше об этом не рассказывал, никому – даже жене, а вам говорю, чтобы вы поняли, как тяжко достаётся звезда Героя. Может быть, кому-то и доставались звёзды даром, а нам, конструкторам и учёным, каждая стоила многих лет пота, инфарктов, боли, бессонных ночей и всего, чего мы сами себя лишали в жизни, чтобы сделать то, что необходимо стране, народу.
– А почему так трудно было эту лодку делать?
– Конкуренция большая. Другие главные конструкторы – академики, Герои – разрабатывали свои проекты. К их мнению очень прислушивались, а тут какой-то Стекольников... Надо было доказать, что мы вместе с научным руководителем – Физико-энергетическим институтом – придумали лучше.
***
– Будучи главным конструктором, вы часто использовали «дубинку»?
– Бывало... Своего близкого товарища пару раз до слёз доводил. Я говорю: сделай то-то и то. А он в ответ: не моё, мол, дело, а начальника другого отдела. Я настаиваю, а он не соглашается. Тогда я ему объясняю – а мы друзья! – что не могу работать с человеком, который мне не подчиняется, и потому освобождаю от должности.
– И освободили?
– Конечно. Все его защищать, оправдывать. Потом он пришёл ко мне, расплакался. Я приказ порвал.
– Что-то плакали вы частенько...
– Нервы на пределе были не годами, а десятилетиями!
– Совесть за друга мучает до сих пор, не так ли?
– Нет его уже в живых... Не мог я поступить иначе, потому что дисциплина в нашем деле необходима. И ответственность тоже, а посему приказы главного конструктора надо выполнять.
***
– Радиационная опасность, безусловно, есть. Это реальность, с которой надо считаться и которую обязательно надо учитывать. Однако законы физики действуют, значит, мы обязаны их не бояться, а знать и учитывать. Для того наука и существует. Надо создавать надёжные конструкции. Вот, к сожалению, сейчас я пришёл к выводу, что мы не можем видеть деградацию материала во времени. Нет такой науки. Я назвал бы такую отрасль «жизнь материалов». Почему графит только сорок лет работает? Материалы, как и люди, стареют и выходят из строя. Семьдесят лет живём, а двести не получается. Почему? Нет ответа пока на этот вопрос. И для человека, и для материала.
Василий Васильевич Стекольников, кандидат технических наук, Герой Социалистического Труда.
В. ГУБАРЕВ [A.229], [P.50.1]
– Иосиф Наумович, я внимательно ознакомился с вашими воспоминаниями. Честно говоря, меня особенно удивило одно: почему вас не посадили?!
– Могли сделать это три раза. Причём на разных этапах моей жизни.
– И когда первый раз?
– Шла серия первых реактивных истребителей МиГ-15. Звонит мне министр и приказывает в 8 утра быть в аэропорту. Аэропорт располагался там, где сейчас находится аэровокзал. Приехали. Темно. Хмуро. Низкая облачность. Собираются вместе с нами, сотрудниками ВИАМа, и люди из НКВД, из генеральной прокуратуры. Приезжает министр и сообщает: вчера товарищ Сталин сказал на заседании политбюро, что до него дошли сведения о том, что на истребителях МиГ-15, которые делали в Самаре, появились трещины. А эти самолёты должны быть на параде. Если истребители не будут на первомайском параде, то все, кто причастен к ним, отправятся «на Север». Если же во время парада с истребителями что-то случится, то виновные понесут более суровое наказание.
Погода нелётная, но мы летим. Самолет министерский, разделён на две половины. Впереди сидят министр, представители генпрокуратуры и НКВД. В случае чего судьба наша будет решена сразу. Во втором салоне – мы, металлурги. Прилетели в Самару, сели на заводском аэродроме. Сразу – в цех. Стоят 15 самолетов, совершенно готовых. Надо решить: можно на них летать или нельзя. Из нашего сплава была сделана та часть самолёта, которая соединяет крыло и фюзеляж. Если в этой детали появляется трещина, то крыло отваливается. Начальственная «троица» в связи со сложностью ситуации отправилась отдыхать, а нам дали три дня, чтобы выяснить в чём дело. Мы все исследовали и действительно в одной из деталей обнаружили тонкую волосяную трещину. Изрезали множество полос из металла, но других трещин не нашли. Значит, случай единичный. Приезжают через три дня генералы. Я им читаю заключение, в котором записано так: «Вероятность появления трещины в МиГ-15 очень мала». Генералы тупо смотрят на меня и молчат. Я молчу, они молчат. Минут пять все это продолжается. После этого я беру лист бумаги и пишу: «Летать можно». Тут генералы облегченно вздохнули, главный из них аккуратно взял мою бумагу и положил в папку. 9 апреля раздаётся телефонный звонок из КБ Микояна. Сообщают, что разбился МиГ-15. Я помчался на место катастрофы: неужели трещина?
Но всё оказалось по-другому, на высоте 8 км отказал двигатель. Лётчик нажал на кнопку катапультирования, и его выбросило из падающего самолёта вместе с креслом. Потом кресло отделилось, раскрылся парашют, и лётчик благополучно приземлился. Это был первый случай катапультирования из реактивного самолёта в нашей авиации, и на следующий день газеты сообщили о награждении лётчика орденом Красной Звезды за проявленное им личное мужество. В чём заключалось личное мужество, в газетах по тогдашним обычаям не было ни слова. Лонжероны из сплава В-95 после такого испытания уцелели.
И вот 1-е Мая. Демонстрация. Я иду в колонне ВИАМ. Мы подошли к Трубной площади, и в этот момент над нами пролетели МиГ-15. Господи, думал я, пронеси их над Красной площадью, а потом хоть потоп. Молитва моя была услышана. Воздушный парад успешно закончился. Сплаву В-95 был дан зелёный свет, а меня через какое-то время тоже наградили орденом. Понятно, если бы я не дал «добро» на полёты МиГов, то, безусловно, надолго оказался бы в северных широтах.
– А второй раз как вас «не посадили»?
– Андрей Николаевич Туполев делал пикирующий бомбардировщик Ту-16, но при статических испытаниях он не выдержал требуемую нагрузку. У нас к этому времени был уже разработан и применён в истребителях МиГ-15 высокопрочный сплав В-95. И Туполев решил использовать этот сплав.
Запустили производство самолёта на Казанском заводе, и... начался массовый брак, сетка тонких трещин. Вызвал меня нарком и сказал, чтобы я поехал на Уральский завод, где делали листы для Казани, и, пока не налажу их выпуск, в Москву не возвращался... Одновременно со мной поехал сотрудник НКВД. Очень долго мы не могли найти причин появления трещин, и однажды он этак по-дружески говорит мне: «Иосиф, у тебя всё равно ничего не получится, а потому признайся, что ты враг народа. Тебя отправят сам знаешь куда, а я смогу вернуться в Москву. Так будет проще и для тебя, и для меня». Оказалось, он недавно женился. Молодая супруга каждый день ему звонила и просила быстрее возвращаться, а я его задерживал...
– Теперь уж обязательно нужно вспомнить и о третьем случае!
– Он связан с центрифугами, на которых производится уран-235 для атомных бомб и атомных электростанций. Ещё в 1946 году ко мне приехал будущий академик Кикоин. Он попросил дать сплав – лёгкий и прочный – для производства центрифуг, на которых шло разделение изотопов урана. Я предложил сплав В-96ц – самый прочный в мире, и его начали широко использовать в атомной промышленности.
Центрифуги к тому моменту крутились уже семь лет. Мы даже Ленинскую премию за них получили. Промышленность начала выпускать их в массовом количестве. И вдруг крупная авария! Взорвалась центрифуга. Куски от неё полетели в разные стороны и разрушили другие «вертушки». Поднялось радиоактивное облако. Пришлось всю линию останавливать – а это чуть ли не километр установок! В общем, чрезвычайное происшествие.
– Теперь мне понятны слова Зверева. Он сказал тогда: «До успеха ещё очень далеко!»
– Оказалось, что отрывались крышки центрифуг. И тогда нас собрал Зверев и сказал: «Положение критическое. Под угрозой оборона страны. Если мы в ближайшее время не выправим это положение, то для вас повторится 37-й год». И сразу же совещание закрыл. Мы собрались втроём – я и два моих сотрудника, все, кто этими «вертушками» занимался. Начали думать. Пришли к выводу, что причина аварий кроется в расположении волокон в материале, в их закручивании. Придумали мы тогда совершенно новую технологию, но для её осуществления требовались очень сложные установки. Директор завода энергично нам помогал, и в течение месяца эти установки изготовили. Сделали новые крышки. Доложили Звереву. Он продолжал сомневаться. Тогда я поехал в Питер, в ОКБ, которое создавало центрифуги. Они пришли в восторг, впервые увидев крышки с полностью изотропной равномерной структурой. И с тех пор именно такие крышки и производятся. Никаких неприятностей больше у нас не было.
– Так вы всё-таки оправдали свою Ленинскую премию!?
– Конечно.
– Расскажу лучше о нестандартных ситуациях. В частности, о тех, которые связаны с академиком Челомеем. Хрущёв очень сильно «зажал» Сергея Павловича Королёва. Зато все заказы фирмы Челомея считались делом государственной важности, и им была открыта «зелёная улица». А КБ Королёва отодвинули на задний план.
Ответственными по заводу назначили академика Кишкина и меня – ведь завод-то был наш, минавиапромовский. Реально я на заводе был день и ночь. Сплав назывался АЦМ – «алюминий-цинк-магний». К тройным сплавам я относился с большой осторожностью, так как считал, что ведут они себя плохо с точки зрения коррозии. Почему тот институт пошёл на подобный сплав, мне было неизвестно. Вскоре мои опасения начали оправдываться. Мы ничего не могли противопоставить такому решению, так как сплав АЦМ одобрил академик Челомей и поддержал сам Хрущёв.
Челомей был чуть пониже господа Бога, но гораздо выше всех министров. Ну а о Хрущёве и говорить нечего... Так что работы шли полным ходом – на заводе штамповались ракеты. Их уже было довольно много. У каждой ракеты стоит часовой и никого близко не подпускает – так сохраняется «государственная тайна». Через некоторое время, месяца через два, по сварным швам начали появляться трещины. Некоторые из этих «трещинок» достигают метров двух! Все видят, что происходит, но никто не решается сообщить об этом академику. Новые ракеты делаются с большой скоростью, но с не меньшей скоростью появляются и новые трещины. В конце концов, я поехал к нашему министру, рассказываю ему о происходящем. Как только он услышал имя Челомей, поднёс палец к губам – мол, молчите и отвёл меня в маленькую комнату, где не было «прослушек». Прошу позвонить Челомею. Министр говорит: «Звонить ему не буду, лучше поезжайте вы и всё расскажите. А потом о его реакции доложите мне...» Я понял, что наш уважаемый министр боится Челомея, как и все остальные. На следующий день иду к Челомею. Он сразу меня принял. Кстати, человек он был надменный – употреблю это слово. Вот, к примеру, такой штрих. У них в Реутове высотное здание. Работают три лифта. В часы пик у лифтов собирается большая очередь. Но обслуживают людей только два лифта, а третий – персональный, для академика Челомея. Мне это абсолютно не нравилось... А заместителем у Челомея был сын Хрущёва – Сергей. Я с ним встречался. Он мне очень понравился. Вёл себя просто, ничем не показывал, что отец у него сам Хрущёв... Итак, Челомей принял меня. Я ему говорю: «Владимир Николаевич, ракеты ведь «трещат». «Как трещат?» Он удивился, не поверил. Я предложил ему спуститься в цех. Удивительно, он по цеху ходил довольно часто, но трещин так и не увидел, и никто ему не доложил о них, все боялись. Увидев трещины, он сразу же сделал вывод: «Металлурги меня подвели!» А ведь сам был во многом виноват. На следующий день академик собрал совещание, я там сделал сообщение и предложение перейти на сплав АМг-6.
Сплав, который я предложил. Этот сплав абсолютно надёжный, он широко применялся во многих ракетах. И после этого никаких неприятностей не было. Кроме одной. Спустя два месяца раздается у меня звонок. Сообщают, что назначено заседание президиума ЦК КПСС, на котором будут рассматриваться причины срыва выпуска ракеты «Протон». В качестве ответчиков выступают Фридляндер, Туманов – начальник ВИАМ и Белов – начальник ВИЛСа, который вообще к этим ракетам отношения не имел. На заседание надо прийти с партбилетами, на обсуждение отводится семь минут, после чего мы уйдем уже без партбилетов. В те времена это был самый суровый приговор. Пошли мы к своему министру. А он в ответ, что с президиумом ЦК партии ничего сделать не может. Думаем, что же делать? И вдруг новый звонок, что наш вопрос перенесён на октябрь месяц, мол, следует к нему лучше подготовиться...
– Это октябрь 1964 года?
– Точно! Тогда произошли известные события – Хрущёва сняли... О нашем вопросе все забыли. А Челомей в этот момент исчез. Он решил, наверное, что его снимут с работы и посадят. Однако делать это никто не собирался. Спустя месяца два он появился. Стал более демократичным. Лифты стали работать для всех, он начал здороваться с людьми за руку и так далее.
АКАДЕМИК ИОСИФ ФРИДЛЯНДЕР
В. ГУБАРЕВ [A.230], [P.50.2]
Две статьи одного автора. Несмотря на многие схожести, очень разные судьбы-ситуации.
В результате, если человек очень много и долго фокусирует свой ум, то его ум становится костным и суженным. Человек становится серьёзным. А когда какая-то наша часть всё время напряжена, то она начинает уставать и перестаёт эффективно действовать. Если так продолжать, то могут возникнуть серьёзные умственные отклонения, которыми в общем-то сегодня уже никого не удивишь в нашем мире.
Макс Хигер [P.52]
19 покажите Мне монету, которою платится подать. Они принесли Ему динарий.
20 И говорит им: чье это изображение и надпись?
21 Говорят Ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу.
Мф. 22
Ордена, премии, должности – кесарево
Кураев – «Нищие духом» (Земная биография Бога.mp3). Это не те, кто Нищие физически, а те, кто в будущем – в ожидании Мессии.
«Столицы империй – вечные города. Стало быть, народы Империй – это вечные народы.
Фактически, вся теория вечных народов разработана на одном единственном народе – евреях».
Г. КВАША [B.73]
Дитя «Вечного народа» – Иосиф – впитал «с молоком матери» куда надо молиться и перед кем отчитываться. Родившийся до этих наград (и собственно до страны их породившей), пережил и страшнейшие в мировой истории войны, и борьбу с «Безродными космополитами», и жив до сих пор.