ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО
71. БИБЛИОТЕКА. СТАТЬИ.
Пожелал остаться неизвестным
Владимир Снегирев
РОССИЙСКАЯ ГАЗЕТА (www.rg.ru) 3 февраля 2006 ПЯТНИЦА № 22 (3988)
ПЕРСОНА
ТОЛЬКО В «РГ»
Он всю жизнь провёл в окопах - сначала на Великой Отечественной, потом на тайных битвах «холодной войны»
надо быть или большим негодяем, или большим глупцом, чтобы начисто перечеркивать нашу жизнь до 91-го года. Это, к счастью, начинают понимать даже самые отпетые либералы. Куда полезнее размышлять о той эпохе, анализировать её, делать выводы. Не случайно самые раскупаемые книги сегодня принадлежат к жанру мемуаров. Особенно интересными представляются воспоминания и мысли основных участников того эпохального социального эксперимента, который назывался «Строительством Коммунизма». К их числу принадлежит и мой герой. Заместитель начальника Первого Главного управления КГБ СССР, генерал-майор, резидент в Индии, США (дважды), Италии.
«Российская газета» не раз писала о Борисе Александровиче Соломатине. 4 декабря 2003 года на страницах «РГ» генерал раскрыл многие закулисные тайны своей необычной биографии.
Последняя публикация о нём датирована 23 декабря прошлого года. Увы, повод для неё был печален: накануне генерала не стало. Проститься с ним пришли все ныне живущие асы внешней разведки.
Он не оставил после себя книг и едко отзывался о бывших коллегах, наперегонки спешивших застолбить за собой право на славу. А как раз ему-то и было что рассказать, о чем поведать. Ибо Соломатин — один из главных героев того великого противостояния, которое продолжалось все послевоенные десятилетия. Это и моя личная оценка, и официальная точка зрения ЦРУ, отражённая во множестве фолиантов, изданных за океаном. К сожалению, в родном ведомстве ему явно не додали по заслугам...
Мы были близки. Ровно настолько, чтобы генерал не выдал тех тайн, которые могут повредить делу его жизни. Верность долгу он хранил до смертного одра.
Он встречал меня в прихожей, смотрел испытующе из-под седых бровей. Хмурился. В последние годы болезнь высушила его, и уже мало что осталось от того сурового начальника, которого побаивалась вся разведка. Я вытягивался перед ним в струнку: «Здравия желаю, товарищ генерал!» Он вяло махал рукой: «Какое там здравие! Проходи».
Мы усаживались в гостиной — я на диване, он в кресле у окна. Соломатин тут же запаливал сигарету и сиплым голосом курильщика, непрерывно кашляя и приперчивая свою речь лёгким матерком, принимался расспрашивать меня о последних новостях. Всё, чему он служил, рухнуло, кануло в Лету, остались одни обломки, и он остро это переживал.
Однажды мы заговорили об Андропове. Шеф КГБ высоко ценил Бориса Александровича, дал ему генерала, сделал заместителем начальника разведки. Впрочем, он же, когда Соломатин осмелился высказать свою личную точку зрения на отношения с США, не совпадавшую с линией Политбюро, отправил любимчика в почётную ссылку.
— Ты ведь знаешь, что ходят слухи, будто Андропов — еврей? — сказал он, разминая сухими пальцами очередную сигарету. — Возможно, эти слухи и имеют под собой основания. Мои детские годы прошли в Ростове, там среди моих приятелей много было евреев, но в то время никто не тыкал в них пальцем, не обзывал жидами, мы просто дружили, общались, это теперь, задним числом, я понимаю, что ребята выделялись — и умом, и смекалкой. Так вот, насчёт Андропова — я согласен со слухами. Этот человек действительно обладал очень острым умом и хитростью, которую он, правда, тщательно маскировал. Умел быстро принимать нестандартные решения в трудных ситуациях и явно выделялся среди других руководителей.
— Однако принято считать, что разведка, как правило, не принимала людей со стороны, тихо презирала т.н. «партнабор». А ведь Андропова к вам из ЦК прислали...
— Верно. И всё же он сумел очень быстро завоевать авторитет. Он на ходу учился нашему делу, на лету схватывал всё. И самое главное — прислушивался к мнению профессионалов, не надувал щёк, а это, скажу тебе, очевидный показатель ума. Что бы там сегодня про Андропова ни говорили, а это крупная историческая личность.
— Допустим. Но вот взять, скажем, Алена Даллеса, который 10 лет руководил ЦРУ и фактически поставил на ноги этого разведывательного монстра. Даллес был настоящий профессионал. А Андропов — скорее политик...
— В принципе да. Однако ты не забывай нашей родной специфики, тех условий, в которых мы тогда жили. Возглавляя такое ведомство, он и не мог быть вне политики. Что же касается непосредственно руководства разведкой, то от Андропова не требовалось знания деталей. Он вёл стратегические вопросы, решал крупные проблемы. И при этом, скажу тебе, не боялся пойти на риск, если понимал, что могут быть получены нужные результаты. Опирался на профессионалов и шёл на риск. Взять хотя бы нашего с тобой Уокера*. Там ведь острые ситуации были, но Центр ни разу не попытался как-то ограничить инициативу резидентуры, перестраховаться.
По части употребления крепких выражений я был номер один в ПГУ. Но Андропов и здесь меня превзошёл: очень затейливо мог выразиться, однако только в присутствии своих — тех людей, которым он безгранично доверял, которых считал своими соратниками.
— Я так понимаю, что вы были среди этих людей?
— Был. Став заместителем начальника главка, я вошёл в число самых приближённых к председателю лиц, часто участвовал в совместных совещаниях, бывал в его кабинете.
— Это он назвал вас «классиком разведки»?
— Да, на одном из совещаний в своём кабинете он обратился ко мне: «А что думает по этому поводу классик разведки»? Так и приклеилось это.
— Он вникал в оперативные дела?
— В ключевые, рубежные — да. И по нашему главку, и по Второму**. Он сознавал: кто владеет информацией, тот владеет миром.
— Скажите, Андропов сам встречался с источниками?
— С теми, что работали по политической линии, нет. С нелегалами — да. У нас существовала такая практика, что руководитель ведомства состоял на партучёте в спецуправлении, которое ведало нелегалами.
— Как он выпускал пар?
— Я присутствовал на разных совещаниях, но ни разу не помню, чтобы он повысил на кого-то голос, впал в ярость. Он умел сдерживать себя.
— Скажите, Борис Александрович, а как вы себя чувствовали, попав с «поля» на высокую должность заместителя начальника главка?
— Ужасно. Не по мне это было — ходить по паркетам, выслушивать сплетни разные: кто куда будет назначен, кто чей человек... В том кругу кадровые перестановки считались самой злободневной темой, только о них и судачили. Вся та атмосфера не соответствовала моей натуре, работа в «поле» — это было моё, кровное, там я чувствовал себя на месте.
Начальником Первого главного управления тогда был Сахаровский, он много лет эту должность занимал, уже совсем дряхлым стал, а всё сидел. ЦК он устраивал, потому что умел угодить, знал, что и когда там хотят услышать. Никаких инициатив не проявлял, очень удобный для начальства был человек, гибкий. Сидел себе тихо и сидел. В командировки не выезжал, один раз только в Каир слетал, и всё, да и то на закате своей карьеры. Я его в аэропорту встречал, он говорит: «Какой же я был дурак, что прежде не ездил никуда».
Шеф уже откровенно спал на совещаниях, когда наконец решили отправить его в отставку. Со всеми почестями, конечно. Генерал-полковник, заслуженный человек. А вместо него назначили Мортина, который был первым замом. Тоже, скажу тебе, своеобразная фигура. Партработник из Мордовии, брошенный, как это случалось, «на укрепление органов». Он очень хотел сделать что-то полезное для разведки, но флагманом не стал. Не успел, да и не сумел. Суматошный был человек, всё теориями увлекался, «доктринами» разными. Относились к нему наши зубры пренебрежительно-снисходительно. А погорел он по глупости. У Мортина был один приятель, которого он отправил резидентом в Швейцарию. А он там то ли с казёнными деньгами как-то неряшливо поступил, то ли ещё что-то, но над ним стали сгущаться тучи. И что ты думаешь? Мортин по телефону звонит своему другу: так, мол, и так, могут тебя взгреть... Ясное дело, разговор перехватывают и начальника нашего тут же отправляют на пенсию.
Сильно он переживал и вскоре скончался.
Очень часто в наших разговорах всплывала тема предательства. Поводы появлялись то и дело. Потому что, о каком бы периоде ни шла речь, там обязательно присутствовал человек, либо сбежавший от нас на Запад, либо переметнувшийся к нам с Запада. Мне хотелось докопаться до корней: мотивы этих поступков, скрытые пружины... Однажды я не очень деликатно напомнил ему о том, что в бытность его резидентом за океаном там у них завёлся «крот», да ещё какой — Герой Советского Союза, бывший фронтовик, гордость Лубянки.
— Помните такого, генерал? Фамилия его была Кулак, в ФБР он проходил под псевдонимом «Федора». Как же это вы оплошали?
— Ну ты даёшь! Да он при пяти резидентах там работал. Кто бы мог его заподозрить. Герой. Боевой офицер. Такая биография. Я тоже относился к его звезде с уважением. Так воспитаны были. Я тебе честно признаюсь сейчас, на закате жизни, что в целом ряде эпизодов доверял людям больше, чем они того заслуживали. Я в себя верил, и это переносил на других. Напрасно... Но близких отношений у меня с Кулаком никогда не было. Только служебные. Помню, нас всех раздражало, что от него почти всегда несло пивом. Он приучил всех, что за обедом выпивает пару бутылок «Хейникена». Другому бы это не сошло с рук, но он Герой, ему всё прощалось. Вот ты меня упрекаешь, а ведь разоблачили его, когда Кулак уже давно в могиле лежал. Хоронили в Москве с почестями, на элитном кладбище.
— Вот ещё вопрос по поводу предательства. Аркадий Шевченко, заместитель Генерального секретаря ООН, доверенное лицо Громыко два года работал на ЦРУ, а потом и вовсе перебежал к американцам... Вы с ним были знакомы?
— Ну как же я не мог быть с ним знаком? Этот человек, на мой взгляд, полностью соответствовал стереотипу иуды, предателя. Во-первых, на его лице всё время была бесконечная лживая улыбка. Ты помнишь, я тебе говорил, что терпеть не могу таких людей — с приклеенными улыбками. Подчёркнутое подобострастие в отношениях с вышестоящими: чего изволите? Плюс — законченный пьяница. Что ещё нужно для того, чтобы изменить Родине? Влез в доверие к Грому. Карьеру делал исключительно на взятках, подарках.
— Нет, генерал, вы как хотите, но предателей в ваших рядах всё же было слишком много. Прямо через край. Смотрите, бежали и при Сталине, и при Хрущёве, а уж при Брежневе и в середине 80-х прямо потоком переходили к врагу. И сейчас бегут. Вам не кажется, что нашего человека очень легко завербовать на материальной основе? Из-за денег он маму родную продаст...
— Нет. Я тебе сейчас дам свой ответ, но ты его и сам знаешь.
— Не знаю.
— Тогда я удивлён, что такие глупые журналисты бывают. Запомни: разведка — это сколок общества. Какое общество, такая и разведка. Правильно, больше всего измен пришлось на конец 70-х и начало 80-х годов. Но ты вспомни, что тогда происходило! Всеобщий нигилизм. Крушение идеалов. Нищета. Кризис. Смута в умах.
— Ладно, допустим. А что вы скажете о фактах массового перехода к немцам во время войны? Сколько наших солдат во власовской армии воевало? Сотни тысяч!
— И виноваты были прежде всего командиры, которые спасали свои шкуры. Что после этого оставалось делать неграмотным вчерашним колхозникам? Ты себе представить не можешь забитости тогдашнего нашего мужика, а армия из таких мужиков и состояла.
Я хорошо помню, как меня в 12 лет — это в 1936-м было — впервые привезли погостить на родину отца, в деревню, расположенную на самом юге Московской области, за Каширой. Сели мы там за стол, принялись за нехитрое угощение. Но, боже мой, что это был за хлеб! Настоящая чёрная глина. Его же есть было невозможно. И второе впечатление: я спрашиваю, где у них тут сортир? А оказывается, нигде. Нет у нас отхожего места, ходим где придётся. Я тебе к чему эту историю рассказал? Чтобы пояснить, кто в армии тогда служил, какие люди. Да они же ничего хорошего в жизни не видели. Какая стойкость могла у них быть, откуда? Чего им было Гитлера бояться, если хуже жизни представить уже было невозможно. Перед войной средний уровень образования у нас был 4 класса, а у немцев — 9. Это колоссальная разница.
Я бы настаивал вот на чём. Главная причина геометрического роста числа побегов состоит в той ситуации, в которой оказалась страна. Люди рассуждали так: чего я буду гибнуть вместе со всеми, если есть возможность отхватить, пока не поздно, хоть кусочек счастья.
— То есть вы не согласны с тем, что мы, русские, по природе своей легко сдаём всех и вся? Менталитет у нас такой.
— Не согласен. Американцы в этом смысле куда более продвинуты. Их с детства воспитывают в таком духе, что настучать на кого-то, предать — это благо. У них объявления в газетах печатают: приходите в ФБР и выкладывайте всё подозрительное про соседей, друзей, родственников. Идут и стучат. Или возьми англичан. Вполне благополучная страна, с тысячелетними традициями. А там сколько предателей! Ладно, мы можем сами себе объяснить, почему наши бегут, а англичанам-то чего надо? Деньги, деньги, вот ответ.
— Скажите, Борис Александрович, а надо ли, на ваш взгляд, карать предателей?
Он задумался.
— Сейчас — нет. Слишком мы вписались в эту новую цивилизацию, чтобы играть по другим правилам. Старые методы сейчас уже не проходят.
— В таком случае любой предатель чувствует себя абсолютно безнаказанным. Это для нас с вами он преступник, а противник его обласкает, осыплет золотым дождем, даст дом, гражданство, работу.
— Да, это тоже та причина, которая способствует росту числа побегов. Кстати, англичане и американцы преследуют своих предателей — но так, чтобы не нарушать чужих законов. Ясно, что выкрасть человека или убить его в чужой стране практически невозможно. Но можно выманить, можно отслеживать передвижения...
— Генерал, скажите, а на сколько верны утверждения некоторых авторов, что американская контрразведка часто использовала компромат для вербовки наших за рубежом? ФБР подлавливало сотрудников КГБ на спекуляции, на женщинах...
— Были такие случаи. Например, некоторые офицеры нашей вашингтонской резидентуры так попались. Но я тебе уже не раз говорил: 99 процентов ценных агентов в последние десятилетия — это т.н. «инициативники». В основе их сотрудничества — чисто материальные мотивы. Страсть к большим деньгам, увы, существовала всегда и, видимо, будет существовать всегда. При любых режимах, общественных устройствах. Поэтому нашим спецслужбам надо внимательнее учитывать такой фактор.
— А что они могут сделать? Например, что можно противопоставить вербовщикам противника, предлагающим миллионы долларов за информацию?
— Надо иметь сильную контрразведку. Держать всю спецслужбу вероятного противника под контролем. Особенно американцев. Ты что, думаешь, они перестали против нас работать? Это мы поверили в добрые намерения. А они как работали, так и продолжают. Может быть, даже ещё активнее.
Вот ты спросил меня, почему мне так везло? Ко мне эти «инициативники», мол, так и пёрли. Не только ты такой вопрос задавал, спрашивали даже мои близкие коллеги — такие же резиденты. Почему? Тут не только и не столько в везении дело. Я, возможно, одним из первых усёк, что маятник качнулся — именно в сторону такой публики, «инициативников». И что к этому надо быть готовым. А многие продолжали работать по старинке. Я сказал себе: будь готов к такому повороту ежесекундно. Уокер стал для меня первым уроком. В Италию я приехал уже с твёрдой уверенностью, что явятся и другие. Италия — страна, напичканная военными. И когда стали приходить, мы их встречали во всеоружии.
Так вот, — продолжил он, — к вопросу о нашей работе в Италии. Мне однажды принесли абсолютно секретный документ, который назывался так — «Единый комплексный план применения ядерного оружия». Их было всего два экземпляра на 6-м американском флоте. Ты представляешь, что это такое?
— Слабо, — признался я.
— Это венец американского ядерного планирования. Документ колоссального объёма. В нём содержалась концепция использования атомного оружия, классификация «ядерных целей» на территории СССР и других стран с указанием их точных координат, очерёдность их поражения, типы ядерных боеприпасов и средств доставки, выделяемых для поражения каждой цели или группы целей. Ты знаешь, сколько там было этих самых «ядерных целей» — на территории СССР, Китая, стран Восточной Европы, Вьетнама и Кубы? 40 тысяч, включая 900 городов, 15 тысяч экономических и промышленных объектов, 3500 военных. Вот такой документ нам удалось добыть.
— Кто же вам его принёс?
— Не будем уточнять. Один из тех двух, что служили на 6-м флоте и работали на нас.
— Это был заказ или инициатива самого агента?
— Нет, я попросил специально заняться планом. Мы знали, что он существует, но в руках никто его не держал. Это оказался толстенный том.
— И как же отреагировал Центр? Наградил вас?
— Если бы это происходило в ГРУ, то, наверное, они пробили бы закрытый указ о присвоении звания Героя. У них с такими вещами чётко было. У нас всё восприняли спокойно. А награду я получил по совокупной работе в Италии — орден Красного Знамени.
Я напомнил Соломатину, что в начале 90-х он как-то обмолвился о своей работе над кодексом разведки.
— Как с этим обстоит дело?
Он вяло махнул рукой:
— Это скорее говорилось в пропагандистских целях, как пиар. Ты что же, всерьёз поверил, что кто-то станет подписываться под какими-то правилами, брать какие-то обязательства? Нет, такого не будет никогда. Действительно, я в ту пору, когда закончилась «холодная война», пытался разработать некие нравственные нормы для нашей профессии. Например, предлагал отказаться от наиболее грубых приёмов, свойственных практике прошлых лет. Каких? Шантаж, использование психотропных средств, силовые акции...
— Известный американский эксперт по вопросам разведки Пит Эрли пишет о том, как ЦРУ выявляло офицеров ПГУ в наших закордонных миссиях. Метод был очень прост: все рядовые дипломаты пользовались либо вызывными машинами, либо покупали себе подержанные автомобили, и только наши Джеймсы Бонды разъезжали на новеньких иномарках. Но это же очевидный прокол, у вас, что же, ума недоставало такие вещи учитывать? Вообще, я помню, любой работник нашей колонии за рубежом, включая дворника, мог с почти стопроцентной точностью назвать, кто «чистый» дипломат, а кто работает под прикрытием.
- Это проблема абсолютно всех спецслужб, и ни одна из них не могла её решить. Хотя пытались. Те же американцы готовили некоторых своих людей для работы в Москве с позиций «глубокого прикрытия», то есть чтобы никто (может, за исключением резидента) не знал об истинном назначении этих лиц. И мы пробовали эту же методу. Человека задолго до его командировки направляли в ведомство прикрытия, он там основательно обживался, потом ехал под этой надежной крышей за рубеж и... И всё равно почти всегда его раскрывали.
Нас вот иной раз упрекали в том, что в Вашингтоне и Нью-Йорке редко вербовали хороших агентов. Формально так оно и было. Но почему? Потому что в этих городах, как нигде, плотно за нами работала американская контрразведка. Вербовать американцев проще было за пределами Штатов, а уже потом в Америке поддерживать с ними связь.
Однажды я предложил генералу побеседовать о будущем разведки.
— А что конкретно ты бы хотел услышать от меня?
— Ну как же... Меняется мир, меняются приоритеты. Одни враги уходят, им на смену приходят новые. Борьба с терроризмом, дружба со вчерашним «главным противником»... Есть, согласитесь, о чём поговорить.
Он задумался и молчал довольно долго. Я уже привык к этой его манере, поэтому не торопил и тоже соблюдал тишину.
— Я, конечно, знаю, что у них там происходит, — он красноречиво махнул рукой за окно, имея в виду Ясенево. — Не в деталях, а в общих чертах, но имею представление. Общий бардак, который существовал в государстве, естественно, сказался и на одном из его инструментов, то есть на разведке. Это моё личное, я подчёркиваю — личное мнение, ты понимаешь?
— Сейчас в чём основная проблема?
— Штиль, вот в чём. Конечно, против терроризма брошены большие силы, и этот фактор нельзя сбрасывать со счетов, но, на мой взгляд, основным направлением в деятельности разведки должно оставаться добывание информации — военной, политической, экономической, научно-технической.
— И вы считаете, что ситуация выглядит тревожной?
— Да, судя по тому, что известно мне, она не вселяет оптимизма.
— Но, возможно, сам мир сейчас изменился так, что от разведки не требуется такой активной работы, какая была прежде?
— Разведка не должна подчиняться конъюнктуре дня. Нельзя ослаблять усилия только потому, что это может якобы осложнить взаимоотношения с той или иной державой. Вот у нас любят по любому поводу ссылаться на опыт США. Так я тебе скажу, что американцы не расслабляются никогда: они, как и прежде, вербуют, изучают, прослушивают... Другое дело, что нынешняя ситуация делает работу менее рискованной, позволяет исключать какие-то острые моменты, но чтобы вообще без риска — такого в разведке не было и не будет.
Он снова закурил, закашлялся, помолчал.
— Самое страшное, когда над разведкой начинают экспериментировать в связи с изменениями наверху тех или иных настроений. Учитывать эти настроения — да, надо. Но если это приводит к застою или к манипулированию... Нет, подобного допускать нельзя.
Такой подход остаётся и на сегодня, и на будущее, вот мое мнение. Целуйтесь, улыбайтесь, господа президенты, встречайтесь без галстуков, клянитесь в дружбе, но разведка должна работать.
*Джон Уокер — шифровальщик американского флота. Был завербован Соломатиным в 60-е годы. Создал целую сеть, которая работала на советскую разведку 17 лет.
** Второе главное управление КГБ СССР, которое занималось контрразведкой.