ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО
14. БИБЛИОТЕКА. СТАТЬИ.
Агент А-201
Александр ПРОНИН
Ж. «РОДИНА» №12/2000 [A.14]
Как Москва «Штирлица» провалила
Был ли у всенародно любимого персонажа произведений Юлиана Семёнова штандартенфюрера СС Макса фон Штирлица — полковника Максима Максимовича Исаева — прототип? Специалисты Службы внешней разведки РФ отвечают отрицательно — образ собирательный, олицетворяющий судьбы многих советских разведчиков. Тем не менее с определённой долей уверенности можно утверждать, что создан он на основе подлинных документов. Дело в том, что в своё время Семёнову благодаря личному знакомству с одним из высокопоставленных руководителей КГБ СССР выпала редкая в брежневские времена удача: он получил возможность поработать в недоступном тогда исследователям архиве Первого Главного управления КГБ (внешняя разведка) и был выборочно ознакомлен с эпизодами из личных дел ряда советских агентов в фашистской Германии1. Одно из этих дел касалось агента А-201, оперативная кличка «Брайтенбах». Некоторые художественные коллизии «Семнадцати мгновений весны», скорее всего, навеяны перипетиями его судьбы. Вместе с тем ряд важных подробностей подлинной биографии этого человека, ставшей достоянием гласности лишь недавно, разрушают до основания легенду о всемогуществе советской разведки, к созданию которой оказался причастен Юлиан Семенов, и не могут не оставить горький осадок…
Под псевдонимом «Брайтенбах»
Шёл победный май сорок пятого. Берлин лежал в руинах. В развалины были обращены и многие из 36 зданий немецкой столицы, в которых размещалось Главное управление имперской безопасности — РСХА. На пепелище одного такого особняка по адресу Принцальбрехтштрассе, 4, где ещё недавно «трудился» на благо «тысячелетнего рейха» шеф гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер, группа советских офицеров разведки и контрразведки искала сохранившиеся документы.
Возглавлял поиски полковник госбезопасности Александр Коротков — назначенный в Берлин резидент внешней разведки НКВД-НКГБ2. В одном из помещений, заваленных полусожжёнными бумагами, сотрудник Короткова подобрал учётную карточку некоего гауптштурмфюрера СС, служившего в 4-м управлении РСХА (гестапо) и арестованного всё тем же гестапо. Сведения об арестанте обрывались датой ареста. Где он содержался, в чём обвинялся, что с ним стало — никаких пометок в документе, вопреки немецкой пунктуальности, не было...
Исчезнувшего в недрах тайной полиции гауптштурмфюрера звали Вилли Леман.
Его последней должностью в РСХА был пост начальника контрразведки на заводах рейха. Руководителям советской разведки он был известен под кодовым именем А-201. А вот Александр Михайлович Коротков с осени 1940 года — с того времени, как был назначен в Берлин заместителем резидента внешней разведки НКВД-НКГБ специально для связи с обер-лейтенантом люфтваффе Харро Шульце-Бойзеном и этим суперагентом в эсэсовском мундире, — знал его под псевдонимом «Брайтенбах». Случайная находка 1945 года давала ответ на многие вопросы, мучившие Короткова с конца 1942 года, когда тот таинственно исчез...
Кто же был этот офицер гестапо, как и почему связал он свою жизнь с советской разведкой?
Вилли Леман родился в семье учителя под Лейпцигом (Саксония) в 1884 году. Профессии отца он сначала предпочёл ремесло столяра, а затем в поисках романтики 17-летним юношей вступил добровольцем в германский ВМФ, где и прослужил свыше 10 лет.
Как видно из материалов его личного дела, хранящегося в Архиве Службы внешней разведки РФ, в 1905 году ему довелось быть свидетелем гибели русской эскадры в Цусимском сражении. Он тогда служил артиллерийским старшиной на кайзеровском крейсере, находившемся в районе боевых действий с целью «обсервации». Проявленные русскими моряками в безвыходном положении мужество и отвага запомнились Вилли, по его словам, на всю жизнь.
В 1911 году Леман уволился с военной службы и был принят в прусскую полицию. Сначала он был рядовым полицейским, но вскоре как весьма способного сотрудника его перевели в контрразведывательный отдел при полицай-президиуме Берлина.
Во время Первой мировой войны Вилли проявил себя зрелым контрразведчиком, на его счету числилось несколько обезвреженных шпионов стран Антанты. Поэтому после обучения на спецкурсах, с 1920 года, он стал старшим референтом отдела 1А, возглавлявшегося Рудольфом Дильсом3. Под этим шифром скрывалась политическая полиция Пруссии, которой суждено было в 1933 году стать ядром гестапо.
Леман являлся одним из наиболее авторитетных помощников Дильса. Через него проходили многие важнейшие документы прусской полиции, затем гестапо и созданного в 1939 году РСХА.
Он был в курсе всей переписки отдела 1А, распределял дела между сотрудниками, докладывал начальству о результатах их деятельности, проводил ежедневные совещания с младшими чиновниками, лично вёл особо важные расследования. Вилли присутствовал на всех дипломатических приёмах с участием военных атташе, выезжал с ними на военные манёвры и в другие поездки по Германии, сам и через агентуру осуществляя негласное наблюдение за контактами этих иностранцев с немецкими гражданами. Фактически Леман был тем человеком, к которому сходились важнейшие нити руководства контрразведкой в Веймарской республике, проводившейся по линии политической полиции параллельно с контршпионажем, осуществлявшимся штабом рейхсвера. И хотя ответственные решения в этой области принимали руководители более высокого ранга, Леман был в них посвящён, так как во многих случаях отвечал за исполнение.
Вербовка этого человека стала невероятной удачей советской разведки. Для исследователей новейшей политической истории Германии должен представлять особый интерес тот факт, что в 1930 году именно Леману поручили «разработку» советского полпредства и торгпредства в Берлине, а в 1933-м он возглавил спецподразделение в структуре отдела 1А по борьбе с «коммунистическим шпионажем». Кто бы мог подумать, что этот респектабельный и степенный чиновник станет подлинным ангелом-хранителем советских разведчиков в Германии?
Первое упоминание о Лемане в делах Архива СВР РФ датировано 7 сентября 1929 года. В этот день руководитель внешнеполитической разведки СССР (Иностранный отдел ОГПУ) Михаил Трилиссер направил в берлинскую резидентуру, которую тогда возглавлял Борис Берман, шифротелеграмму: «Ваш новый агент А-201 нас очень заинтересовал. Единственное наше опасение в том, что вы забрались в одно из самых опасных мест, где малейшая неосторожность со стороны А-201 или А-70 может привести к многочисленным бедам. Считаем необходимым проработать вопрос о специальном способе связи с А-201»4.
Здесь не обойтись без пояснений. А-201 — это, понятно, Леман. А вот А-70 — его приятель Эрнст Кур, уволенный из прусской полиции за дисциплинарные проступки.
Намерение завязать тайные контакты с русской резидентурой, деятельность которой он отслеживал и анализировал, у немецкого контрразведчика созрело давно. Но будучи человеком осторожным, Леман избегал поспешных шагов, благо располагал возможностью использовать для налаживания отношений с советскими разведчиками доверенное лицо. Им и стал Эрнст Кур, по совету Вилли обратившийся в советское полпредство в поисках источника доходов.
После беседы с Куром, проведённой работником резидентуры, решено было завербовать бывшего полицейского, с тем чтобы использовать его для конспиративного сбора сведений о лицах, интересовавших советскую разведку, с выплатой денежного вознаграждения за добытую информацию.
Чтобы найти ответы на ставившиеся перед ним вопросы, Кур обращался к Леману, и скоро в резидентуре узнали: наиболее ценные сведения тот получает из источника в политической полиции. Со своей стороны и Леман убедился, что с русскими можно иметь дело, и вступил в прямой контакт с резидентом Берманом.
Вскоре посреднические услуги А-70 — Кура Леман и его новые друзья из СССР сочли не только излишними, но и опасными. Тот имел скверную привычку, получив за конспиративное сообщение деньги, отправляться в злачные места Берлина.
От гуляки надо было срочно избавляться. Вилли поговорил со своим приятелем и недвусмысленно дал ему понять, что его уже взяла на прицел контрразведка и лучше бы ему из Германии поскорее исчезнуть. Напуганный Кур внял совету. Его перевезли в Швецию и арендовали для него лавку в одном из небольших городков. Здесь он и доживал свой век под видом мелкого торговца, не порывая отношения с покровителями из СССР. Магазинчик же Кура использовался советской разведкой в качестве «почтового ящика».
Вверх, по карьерной лестнице
Разведывательные возможности Лемана расширялись. В конце 1932 года в его отдел были переданы все дела по польскому шпионажу против Германии, которые в тот период представляли для советской разведки огромный интерес в связи с тем, что Польша проводила в отношении СССР враждебную политику.
Польские дела в отделе 1А вел капитан Абт, приехавший из Восточной Пруссии. Он отслеживал и советский экономический шпионаж. О полученных материалах и той, и другой проблематики он, естественно, ставил в известность своего патрона — Лемана, советовался с ним, тем более что между ними сложились тёплые, дружеские отношения. Так благодаря «Брайтенбаху» Абт стал для советской разведки ещё одним важным источником информации, с которым работали «втёмную», то есть не ставя в известность, куда уйдут исходящие от него сведения.
Взяв в начале 1933 года в свои руки деятельность прусской полиции по борьбе с «коммунистическим шпионажем», Леман позаботился о том, чтобы ни один факт такого шпионажа при нём так и не удалось раскопать. Это тем более примечательно потому, что шеф Лемана Дильс, почувствовав, что не сегодня завтра нацисты возьмут власть в Германии, рьяно выслуживался перед ними. Он поставил Вилли конкретную задачу: найти достаточно веские доказательства, что КПГ и её вожак Эрнст Тельман готовят коммунистический переворот, опираясь на легальную и нелегальную поддержку Москвы.
Леман поставил в известность о замысле Дильса советского резидента Бермана и просил принять все возможные меры предосторожности, которые не позволили бы ему осуществиться. С одобрения Москвы резидентура практически оборвала связи с лицами, известными левыми взглядами, провела основательную чистку агентурной сети, решительно распрощавшись со всеми, кто мог попасть в поле зрения немецкой политической контрразведки.
Не сумев даже с помощью прусской полиции раздобыть никаких заслуживающих внимания материалов о нелегальной деятельности «агентов Коминтерна», Герман Геринг в конце концов распорядился начать подготовку к грандиозной провокации — поджогу рейхстага, осуществлённому в ночь на 21 февраля 1933 года. За ним последовал Лейпцигский процесс над Георгием Димитровым и его «сообщниками» и одобренные рейхстагом законы о введении чрезвычайного положения «для защиты немецкого народа», которые, собственно, и дали Гитлеру диктаторские полномочия.
Как ни странно, но, несмотря на тайный саботаж усилий выслуживавшегося перед Герингом Дильса и явную безрезультатность всей борьбы возглавляемого им подразделения с «коммунистическим шпионажем», Леман удачно вписался в крутой поворот внутригерманской жизни — он сразу получил пост в созданной декретом министра внутренних дел Пруссии 26 апреля 1933 года тайной государственной полиции (гестапо), в то время как многие его коллеги были выброшены с работы или отправились на тюремные нары. Скорее всего, здесь сказались личная симпатия и доверие к Леману назначенного руководителем прусского гестапо Рудольфа Дильса.
С 1934 года связь с Леманом поддерживал Василий Михайлович Зарубин — талантливый разведчик, создавший обширную агентурную сеть в Швейцарии, Франции, Италии, Германии5. Если провести аналогию с романами Семёнова, то он, имевший оперативное имя «Бетти» и легальное прикрытие как «чешский инженер», до конца 1937 года выступал в роли того самого «Алекса», представлявшего Центр, который ставил конкретные задачи «Юстасу» — агенту «Брайтенбаху».
На протяжении 1933 — первой половины 1934 года между «наци номер два», министром внутренних дел Пруссии Германом Герингом, и рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером развернулась яростная борьба за власть над тайной государственной полицией, становившейся главным инструментом укрепления диктаторского режима.
20 апреля 1934 года, в день рождения фюрера, рейхсминистр и рейхсфюрер пришли к соглашению, по которому верховное руководство гестапо оставалось за Герингом, но фактическим его главой становился Гиммлер, а занимавшего этот пост Рудольфа Дильса отправили в отставку. Следом за ним рейхсфюрер изгнал с ключевых постов ряд его ближайших сотрудников, но Лемана не тронули. Более того, Вилли был повышен в чине и принят в СС, что свидетельствовало о доверии, которое он внушил к себе у нового шефа политической полиции.
Когда стало ясно, что положение «Брайтенбаха» упрочилось, о чём тот не преминул сообщить, берлинская резидентура советской разведки расконсервировала связь с ним, на время свернутую из соображений предосторожности, и стала давать задания всё более важные и сложные. По просьбе Центра он добыл ряд строго секретных документов о структуре, кадрах и деятельности гестапо, СД (в тот период служба безопасности нацистской партии, в дальнейшем наделённая теми же функциями в масштабе всего государства), абвера (военная разведка и контрразведка). От него поступили тексты шифротелеграмм различных ведомств рейха с их расшифровкой, которые помогли советской дешифровальной службе получить ключ к некоторым немецким кодам.
Секреты наци — на Лубянке
На Лубянке высоко оценивали результаты деятельности «Брайтенбаха». Не случайно в 1940 году немецкий отдел разведки НКВД составляя справку об этом агенте высшему руководству, докладывал: «За время сотрудничества с нами с 1929 года «Брайтенбах» передал нам чрезвычайно обильное количество подлинных документов и личных сообщений... предупреждал о готовящихся арестах и провокациях в отношении нелегальных и «легальных» работников резидентуры в Берлине... сообщал сведения о лицах, разрабатываемых гестапо, наводил также справки по следственным делам в гестапо, которые нас интересовали...»6
Говоря о спасённых Леманом от ареста советских разведчиках, нельзя не вспомнить, например, об Арнольде Дейче, работавшем в Германии нелегально под именем Стефана Ланга7. Немецкая контрразведка напала на его след, и уже был подписан ордер на арест, но благодаря «Брайтенбаху», вовремя сообщившему об этом советскому резиденту через «Бетти» (Василий Зарубин), «Ланг» успел выехать за пределы рейха прежде, чем его объявили в розыск.
Следующей страной пребывания Ланга-Дейча стала Великобритания. Здесь он вовлёк в разведывательную деятельность в интересах Советского Союза Кима Филби, Дональда Маклина и Гая Берджеса — членов знаменитой «Кембриджской пятёрки», многие годы передававших Москве секретную информацию стратегической важности8.
Вхожий и к Гиммлеру, и к Герингу, Леман посвящал советскую разведку во все тщательно скрывавшиеся официальным Берлином перипетии борьбы за власть в «третьем рейхе». Это в первую очередь от него советское руководство узнало подробности кровавой чистки 30 июня — 2 июля 1934 года, вошедшей в историю под названием «Ночь длинных ножей».
Тогда фюрер, как известно, беспощадно разделался с мешавшими ему в установлении полного господства вожаками штурмовых отрядов (СА), на которых он опирался в прежние годы, до создания СС и гестапо, а заодно уничтожил группу ставших неугодными политических деятелей. Среди них оказались и бывший канцлер Германии генерал Курт фон Шлейхер, и один из праотцев НСДАП Грегор Штрассер, и многие лица из окружения другого бывшего канцлера — Франца фон Папена.
Советское руководство получило исчерпывающую информацию о подробностях подавления «заговора засонь», как иронично окрестили эти события историки, что называется, по горячим следам. О них сообщала берлинская резидентура ведомства Генриха Ягоды. Основным же источником сведений значился «Брайтенбах».
Детали организации и проведения «Ночи длинных ножей», от Лемана попавшие в разведсводки для высшего советского руководства, как можно предполагать, докладывались Сталину, пристально следившему за событиями в Германии. Вероятно, по достоинству оценив саму идею быстрого очищения верхнего слоя партийно-государственного аппарата от чересчур требовательной к вождю «старой гвардии», советский лидер скептически оценил её слишком шумное исполнение, заставившее Гитлера оправдываться перед нацией и всем миром в рейхстаге. Путь выколачивания самооговоров и проведения судебных процессов над «фашистскими заговорщиками», видимо, показался ему более продуктивным... Так разведка невольно внесла свою лепту в трагедию 1937 года, бумерангом ударившую и по чекистам, хотя, разумеется, этот факт ни в коей мере не умаляет их заслуг.
С 1934 года Германия начинает всё более активную подготовку к реваншу за поражение в Первой мировой войне. Проблема обеспечения секретности в военной промышленности, сохранения в тайне масштабов стремительно расширявшегося производства вооружений и стратегических материалов, новых разработок боевой техники выходит на первый план. Гиммлер возлагает на Лемана контрразведывательное обеспечение всех объектов военной промышленности Германии. Инспектируя их, участвуя в совещаниях по военным вопросам и присутствуя на испытаниях новейших самолётов, танков, орудий, «Брайтенбах» оказывается посвящённым во все проекты, над которыми работают немецкие конструкторы, знает обо всех крупных достижениях. Москва получает от него бесценную информацию военно-технического характера, узнаёт о самых сокровенных тайнах усовершенствования гитлеровской военной машины.
Вспомним, в романе Семёнова Штирлиц попадает под подозрение в связи с делом о пропавшей немецкой ракете «Фау», которое всплыло весной 1945 года. Вероятный прототип интересовавшегося научными открытиями штандартенфюрера, Леман в жизни стал заниматься сбором сведений о работах германских учёных и инженеров по ракетной тематике десятилетием раньше.
В 1935 году «Бетти» (Зарубин) получил от него первые сообщения о начатых в Германии разработках в этой области. В конце того же года контрразведчику пришлось обеспечивать по своей линии испытания принципиально нового вида оружия — ракет на жидком топливе, способных поражать цели на удалении сотен километров. Их проводил молодой инженер Вернер фон Браун. Подробный письменный доклад «Брайтенбаха» об увиденном на полигоне Пенемюнде был доложен внешней разведкой НКВД Сталину, Ворошилову и Тухачевскому9.
Высшее советское руководство, видимо, заинтересовалось этой проблемой, потому что вскоре Разведуправление Генерального штаба Красной Армии прислало берлинской резидентуре разведки НКВД длинный перечень вопросов по ракетной тематике, требующих уточнений. На ряд их Леман сумел найти ответы.
Государственному и военному руководству СССР были доложены переданные «Брайтенбахом» сведения о создании фирмой «Хорьх» нового типа боевой машины с металлической противопульной защитой — бронетранспортёра, фирмой же «Хейнкель» — истребителя, имеющего цельнометаллический фюзеляж; о закладке на 18 верфях Германии сразу 70 подводных лодок различных классов, что свидетельствовало о намерении в будущей войне на море сделать ставку на широкомасштабные операции с участием субмарин. От Лемана в СССР узнали о работах немецких химиков в области создания заменителей нефти и горючесмазочных материалов, которых остро не хватало вермахту; о создании засекреченного завода по производству боевых отравляющих веществ, что подтверждало самые худшие опасения: Гитлер готовится повести и химическую войну.
«Брайтенбах» передал копию разработанной командованием вермахта секретнейшей инструкции, в которой перечислялись 14 новейших видов немецкого вооружения, находящегося в стадии изготовления или проектирования. Информацию о них предписывалось «во всех случаях хранить в строжайшей тайне». Наконец, от Лемана поступил экземпляр доклада 1937 года с грифом «Особой важности, только для высшего руководства», озаглавленного «Об организации национальной обороны Германии».
Разумеется, кроме качественных характеристик германской техники, как производимой, так и разрабатывавшейся, Вилли сообщал о количественных показателях военного производства. Ведь по долгу службы он отлично знал, какие именно заказы выполняют ведущие концерны рейха, с какой мощностью работают, что делается для расширения выпуска военной продукции и что его тормозит. Передававшиеся им материалы в сопоставлении с другими источниками позволяли советским военачальникам объективно оценивать ударную мощь вермахта и то, какими темпами она наращивается.
Агент по политическим мотивам
У читателя, вероятно, уже возник вопрос: а что, собственно, побудило успешно продвигавшегося по службе полицейского чиновника, по убеждениям отнюдь не коммуниста и вовсе не склонного к авантюрам, уравновешенного и рассудительного человека, вдруг самому предложить свои услуги разведке СССР и много лет рисковать жизнью, занимаясь сбором и передачей информации в интересах Советского Союза?
Деньги? Но Леман, как видно из архивного дела, относился к ним очень спокойно и отнюдь не бедствовал. Его жена Маргарет получила в наследство гостиницу с рестораном, приносившие стабильный доход, да и жалованье было не столь уж скудным. Принимая конспиративно время от времени денежные суммы от берлинской резидентуры (не очень значительные), Вилли неизменно заявлял об их достаточности10.
Так, может, тщеславие? Но Леман вовсе не страдал болезнью неутолённого честолюбия. Тогда что же?
Главным мотивом, толкнувшим немецкого контрразведчика Вилли Лемана в объятия советской разведки, очевидно, стали его затаённые симпатии к нашей стране и тревога за судьбы собственного народа. Встретив рождение Третьего рейха с настороженностью, этот офицер гестапо, как ни парадоксально это прозвучит, в конце концов пришёл к полному неприятию идеологии и практики нацизма.
Пережив тяготы Первой мировой, Вилли больше всего не хотел повторения войны с Россией и до последнего момента надеялся, что она всё-таки не вспыхнет. Как видим, «Брайтенбаху» было далеко до дьявольской прозорливости блестящего аналитика Штирлица. В отличие от торопившегося сделать карьеру в национал-социалистической партии советского разведчика он из года в год откладывал вступление в НСДАП и подал заявление о приёме только в 1938 году.
Обаятельный штандартенфюрер — любимец женщин всех возрастов, созданный на телеэкране Вячеславом Тихоновым, и внешне мало походит на Лемана. Вилли был значительно ниже его ростом, склонный к полноте мужчина со скуластым, не слишком привлекательным лицом. В 1939 году ему стукнуло 55 лет.
Кстати, совсем не таким, каким в фильме сыграл шефа гестапо Леонид Броневой, был в жизни и Генрих Мюллер11. Родившись в 1901 году, на 17 лет позже Лемана, он годился ему в сыновья. Поджарый, моложавый, до предела молчаливый и потому никогда не произносивший длинных монологов, «папаша Мюллер», как прозвали своего шефа обитатели жуткого особняка на Принцальбрехтштрассе, ничем не походил на экранного двойника, созданного фантазией Татьяны Лиозновой.
Пути Лемана и Мюллера пересеклись в конце 1935 года, когда Гиммлер вручил прославившемуся волчьей хваткой баварскому сыщику бразды правления создававшейся из региональных управлений гестапо немецких земель объединённой тайной государственной полиции, номинально оставаясь её верховным главой.
Отличавшийся редкостной подозрительностью и феноменальным коварством, Мюллер никому не доверял. 7 лет проработав под его непосредственным началом, Леман все эти годы словно ходил по лезвию бритвы.
Сам он не допустил ни одной ошибки, которая позволила бы Мюллеру взять его след. А между тем опасные ситуации возникали неоднократно: не случайно вскоре после знакомства с новым шефом «Брайтенбах» на конспиративной встрече с «Бетти» (Зарубин) просил приготовить для него паспорт на другую фамилию на случай, если придётся переходить на нелегальное положение и пытаться тайно покинуть Германию.
Под колпаком
В 1936 году в гестапо поступил донос на Лемана. Утверждалось, что на рубеже 20 — 30-х годов он придерживался антифашистских убеждений, имел личные отношения с председателем совета рабочих и солдатских депутатов Отто Штробелем. Автором доноса, скорее всего, был сам Штробель, бежавший из стана левых, вступивший в нацистскую партию и ставший правой рукой Геббельса в ведомстве имперской пропаганды.
Леман вовремя позаботился о том, чтобы этот факт его биографии не стал известен руководству полиции или кадровым органам и уж конечно не нашёл отражения в его личном деле, где, если вспомнить сочинённые Юлианом Семёновым характеристики на членов СС, в самом деле приемлема была одна формулировка: «Беспощаден к врагам рейха...».
Тем не менее в гестапо провели служебное расследование. Когда Мюллер познакомился с его результатами, он принял решение прекратить дело в отношении своего сотрудника «за недоказанностью вины», хотя решающую роль сыграли, думается, репутация опытнейшего профессионала и добрые отношения с начальством.
Но спустя несколько недель некая Дильтей, арестованная тайной полицией, дала показания: советское посольство в Берлине (читай «легальная» резидентура разведки, работавшая под «крышей» полпредства) имеет в гестапо «своего человека», и назвала фамилию Лемана!
За Вилли установили плотную слежку, гестаповская «наружка» «водила» его примерно в том же режиме, в каком Мюллер — Броневой требовал «водить» Штирлица после приватной беседы с главой РСХА обергруппенфюрером СС Эрнстом Кальтенбруннером. Ничего подозрительного опять не обнаружили.
Начальник русского отдела гестапо Феннер по прошествии времени, когда сомнения насчёт Лемана снова рассеялись, доверительно рассказал ему, что взятая гестапо Дильтей сожительствовала с сотрудником тайной полиции — его однофамильцем и оклеветала его, чтобы отомстить неверному любовнику. Выдержка не подвела «Брайтенбаха» и на этот раз, все обошлось.
Но беда пришла оттуда, откуда её никак не ждали: советскую разведку захлестнул девятый вал репрессий. Во второй половине 1937 года Зарубина — «Бетти» отозвали в Москву и отстранили от дел, обвинив в том, что он работает на гестапо.
Перед отъездом в Москву, предчувствуя недоброе, «Бетти» познакомил «Брайтенбаха» со своим агентом — хозяйкой конспиративной квартиры «Клеменс». Она была иностранкой и почти не владела немецким, но другой кандидатуры связника в распоряжении Зарубина не было.
Леман вручал ей материалы в опечатанном пакете, их забирал один из сотрудников «легальной» резидентуры. Таким же образом «Брайтенбаху» передавались задания.
В конце 1937 года единственным оперработником берлинской резидентуры остался Александр Агаянц, ещё хуже «Клеменс» знавший немецкий. В конце осени 1938 года он последний раз принял от неё материалы Лемана, а через месяц скончался на операционном столе в берлинской клинике «Шарите». Последняя ниточка, связывавшая «Брайтенбаха» с Центром, оборвалась. Вспомним, что в «Семнадцати мгновениях весны» радистка Кэт рожала именно в «Шарите», а бдительность принимавшей роды медсестры — осведомительницы гестапо — оставила Штирлица без связи...
Неотвратимое движение Европы к войне, отсутствие достоверной информации о происходящем в правящих верхах Германии заставило руководство внешней разведки СССР (обновившееся в ходе репрессий полностью) позаботиться о восстановлении «легальной» резидентуры в Берлине. Летом 1939 года сюда прибыл назначенный резидентом Амаяк Кобулов, брат влиятельного функционера НКВД Богдана Кобулова, и с ним несколько оперработников. Перемены в кадровом составе советского дипкорпуса не ускользнули от внимания Лемана.
В конце июня 1940 года в затемнённом, ожидавшем налёта английских бомбардировщиков Берлине неизвестный опустил в почтовый ящик полпредства письмо, адресованное военному атташе или его заместителю. Автор послания предлагал восстановить прерванный с ним контакт. «Если это не будет сделано, моя работа в гестапо потеряет всякий смысл», — резюмировал он. В письме указывались пароль для вызова по телефону, место и время встречи12.
Рискованный, почти безрассудный шаг! Всё равно что Штирлицу позвонить по телефону спецсвязи Мартину Борману и договориться с ним о рандеву... Леман явно нарушил все требования конспирации, но иного выхода у него, видимо, не было.
Как только письмо агента «Брайтенбаха» поступило на Лубянку, новый руководитель внешней разведки НКВД-НКГБ Павел Фитин принял решение срочно откомандировать в Германию опытного разведчика Александра Короткова, имевшего тогда чин старшего майора госбезопасности. Он и стал для «Юстаса» новым «Алексом», если провести аналогию с сюжетной линией романа Юлиана Семёнова.
Встретившись с «Брайтенбахом» в начале осени 1940 года, Коротков, назначенный заместителем берлинского резидента Кобулова, обстоятельно выяснил его положение, разведывательные возможности, настроение и, в целом удовлетворённый, сообщил о своих впечатлениях в Центр. После доклада в Берлин 9 сентября 1940 года поступила шифротелеграмма, подписанная наркомом внутренних дел Лаврентием Берией. «Никаких специальных заданий «Брайтенбаху» давать не следует, — говорилось в ней. — Нужно брать пока всё, что находится в непосредственных его возможностях, и, кроме того, то, что будет знать о работе различных разведок против СССР...»13
По указанию Центра Леману подобрали связника для доставки его материалов в резидентуру (особняк полпредства) и их оперативной пересъёмки. Это был молодой выпускник разведшколы Борис Журавлёв. «Брайтенбах» встречался с ним не в кинотеатрах или музеях, как это ловко проделывал Штирлиц, а на затемнённых в ожидании английских налетов берлинских улицах. Пересняв материалы, которых день ото дня становилось больше, Журавлёв рано утром возвращал их агенту, с тем чтобы тот, раньше коллег прибыв на службу, успел спрятать их в сейф.
Разведывательные возможности «Брайтенбаха» были в этот период, как никогда, высоки. Ещё в сентябре 1939 года, когда образовалось Главное управление имперской безопасности (РСХА) и центральный аппарат гестапо был включён в него как Четвёртое управление, гауптштурмфюрер СС Леман был назначен начальником контрразведки на заводах рейха (группа IVE1, входившая в реферат IVE). Его прямым начальником теперь стал штандартенфюрер СС Вальтер Шелленберг, которому рейхсфюрер СС Гиммлер поручил руководить рефератом IVE — контрразведкой гестапо14.
Как и Леман, Шелленберг был в ту пору подчинённым Генриха Мюллера, уже получившим чины группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции.
Обучавшийся юриспруденции в Боннском университете, молодой амбициозный руководитель контрразведки пользовался поддержкой рейхсфюрера и претендовал на известную самостоятельность, Мюллер же упорно пытался подмять его под себя. Тогда и зародилась их маскируемая любезными улыбками вражда, которой так ловко пользовался Штирлиц. Кстати, судя по фотографиям, экранный Шелленберг в исполнении Олега Табакова близок к подлинному, хотя тот выглядел более худощавым и менее вальяжным по сравнению с сыгравшим его актёром.
19 июня 1941 года в РСХА поступил текст подписанного Гитлером приказа немецким войскам, сосредоточившимся вдоль советских границ, начать военные действия против СССР 22 июня после 3 часов утра. «Брайтенбах» снова грубо нарушил конспирацию: сам позвонил в полпредство и вызвал на срочную встречу Журавлёва. Он знал, что смертельно рискует (в преддверии войны всех советских дипработников по Берлину неотлучно сопровождала гестаповская «наружка»), но иначе поступить не мог... В тот же вечер шифротелеграммой от имени советского посла эта исключительной важности информация ушла в Москву. Таким образом, гауптштурмфюрер СС Леман стал ещё одним источником, который дал советскому руководству абсолютно точные сведения о неотвратимо нависшей над СССР опасности.
Провал
На рассвете 22 июня советское полпредство было оцеплено плотным эсэсовским кордоном, и связь с «Брайтенбахом» оборвалась. Никаких вариантов на этот случай Москва не предусмотрела: в Германию не были заблаговременно переброшены ни рации, ни радисты. Потому с началом состояния войны между двумя странами вся советская разведсеть в рейхе, довольно разветвлённая и располагавшая отличными источниками не только в РСХА, но и в министерстве авиации (старший лейтенант люфтваффе Харро Шульце-Бойзен и его единомышленники, известные впоследствии под названием «Красная капелла»), в МИДе (имперский советник Рудольф фон Шелиа, связанный с военной разведкой СССР через резидента Ильзе Штебе), в других госструктурах противника, оказалась практически парализованной.
Эту катастрофическую ошибку начали исправлять в 1942 году. Полковник ГБ Коротков, возглавивший немецкое направление в центральном аппарате разведки НКВД-НКГБ, организовал выброску в немецкий тыл на парашютах антифашистов, дезертировавших из частей вермахта и перешедших к советским войскам: Альберта Хесслера («Франц») и Роберта Барта («Бек»). Они были оснащены портативными рациями и имели задание под видом военнослужащих-отпускников добраться до Берлина. Барт, имевший здесь родственников, должен был сам устроиться на новом месте и обеспечить жильем Хесслера. «Франц» должен был сразу поступить в распоряжение «Старшины» — Шульце-Бойзена и стать радистом его группы, а «Беку» в качестве первоначальной ставилась задача только натурализоваться и пока наладить радиосвязь с Центром. Чьи сообщения он будет передавать, «Бек» не знал, паролей и явок ему тоже не дали. Коротков, очень дороживший безопасностью Лемана, предполагал передать связь с ним Барту только после того, как будет уверен, что операция развивается благополучно.
Но гестапо уже напало на след «Старшины» — этому способствовали тяжёлые провалы в оккупированной Франции и Бельгии, когда в руки немецкой контрразведки попали шифры и ключи к радиообмену с Центром нескольких групп советской разведсети в Западной Европе. «Франц», а затем и «Бек» очень скоро попали в поле зрения зондеркоманды «Роте капелле», специально созданной в РСХА для охоты за советскими радиопередатчиками и возглавлявшейся заместителем Мюллера оберштурмбаннфюрером СС Фридрихом Паннцингером. Барта и Хесслера схватили.
Как и увезенную из роддома русскую «пианистку», их принудили к радиоигре с Москвой. Коротков, готовивший радистов к заброске в глубокий немецкий тыл лично, не исключал такую возможность. На случай поимки были разработаны условные сигналы, означавшие, что «Франц» или «Бек» работают на рации под гестаповским контролем.
14 октября 1942 года «Бек» под контролем гестапо вышел в эфир и передал в Центр условный сигнал опасности — произвольное повторение нескольких отдельных групп текста. Радистов немецкого абвер-функа (служба радиоперехвата), контролировавших его работу, это не должно было насторожить, поскольку выглядело вполне естественной ошибкой. А вот в советском приёмопередающем центре должны были забить тревогу, доложить руководству внешней разведки НКВД, как договаривались с полковником ГБ Коротковым, что в телеграмме прозвучал сигнал тревоги — повтор абзацев.
Но произошла трагическая случайность: дежурный радист не придал значения сбивчивой работе берлинского радиопередатчика. Так сигнал опасности оказался не принятым Центром. Радиограмму «Бека» о том, что он «благополучно» обосновался в немецкой столице и готов приступить к работе, доложили Короткову в таком виде, как если бы в самом деле за этим не скрывалось никакого подвоха15.
Получив сообщение из Берлина и не подозревая о провале, Центр передал «Беку» на связь «Брайтенбаха» и ещё нескольких ценных агентов.
Из расшифрованной радиограммы, отправленной Центром, гестапо узнало домашний телефон Лемана и пароль для связи с ним. В один из декабрьских вечеров гауптштурмфюреру позвонили домой и вызвали срочно на службу. Больше Маргарет Леман мужа не видела.
Спустя некоторое время один из сослуживцев Вилли по секрету рассказал ей, что его расстреляли в подвале особняка на Принцальбрехтштрассе едва ли не тотчас после ареста. Папаша Мюллер в жизни не слишком-то миндальничал с теми, чьи пальчики вдруг обнаруживались на чемоданчиках вражеских «пианистов», тем более если этот человек принадлежал к его ведомству. Была и другая причина скорейшего и абсолютно секретного устранения гауптштурмфюрера Лемана: публичный скандал с обнаружением советского агента на ответственном посту в святая святых спецслужб рейха — РСХА — нанёс бы сильнейший удар по репутации и Мюллера, и Гиммлера.
О том, кем в действительности был Леман, видимо, не узнал даже его бывший начальник бригаденфюрер СС Шелленберг, с 22 июня 1941 года возглавивший VI управление — внешнеполитическую разведку СД.
В написанных после войны в английском плену мемуарах — тех самых, откуда Юлиан Семенов позаимствовал для своего романа несколько сюжетных линий (Вольф — Даллес, Мюллер — Шелленберг), бывший шеф нацистской разведки пишет о том, что ненавидимый им глава гестапо якобы был завербован советской разведкой ещё в годы войны, а после краха рейха будто бы оказался в Москве16. Знай бригаденфюрер хоть что-нибудь о разоблачении Лемана, он для большей убедительности не преминул бы подкрепить свои подозрения о предательстве гестаповского главаря каким-либо фактом, например, что связь с НКВД Мюллер поддерживал через доверенное лицо в своём окружении, хотя бы в звании гауптштурмфюрера.
После окончания войны обстоятельства провала «Брайтенбаха» стали предметом служебного разбирательства в Москве. Сотрудники разведки и связисты приёмопередающего центра вину за него перекладывали друг на друга. Расплачиваться же за чужие ошибки пришлось, как всегда, стрелочнику.
Выживший в гестаповском застенке и оказавшийся в СССР радист «Бек» в ноябре 1945 года был приговорён Особым совещанием к расстрелу. Ему инкриминировалось, что он «поддерживал связь с Москвой по радио, передавая сообщения под диктовку сотрудников гестапо».
Заслуги Лемана перед Советским Союзом так и не были отмечены государственными наградами СССР. Только в 1969 году, когда Президиум Верховного Совета СССР награждал советскими орденами большую группу участников немецкого Сопротивления, Маргарет Леман пригласили в наше посольство в Берлине и вручили часы в золотом корпусе с выгравированной на крышке надписью: «На память от советских друзей».
В том же году в театральных афишах Ленинграда, помнится, значилась премьера новой пьесы, поставленной театром Ленсовета, — «Семнадцать мгновений весны»...
Примечания
1. Об этом автору публикации рассказал руководитель группы консультантов при директоре Службы внешней разведки РФ генерал-лейтенант В. А. Кирпиченко, длительное время руководивший советской нелегальной разведкой в ранге первого заместителя начальника Первого главного управления КГБ СССР.
2. Полковник госбезопасности А. М. Коротков, вступивший в Берлин вместе с наступавшими советскими войсками в апреле 1945 года, был облечён особым доверием И. В. Сталина и наряду с функциями резидента разведки выполнял различные ответственные поручения государственного руководства СССР. Так, во время церемонии подписания Акта о капитуляции вооруженных сил фашистской Германии 8 - 9 мая 1945 г. он неотлучно находился возле главы немецкой делегации генерал-фельдмаршала В. Кейтеля. У него за спиной он и запечатлён на фотоснимках этой церемонии. Коротков также первым сообщил Сталину полученную им в результате допросов эсэсовцев из личной охраны Гитлера информацию о самоубийстве фюрера.
3. Дильс Рудольф (1900 - 1957) — руководитель отдела 1А (политического) прусской полиции, первый шеф гестапо. В 1934 г. был уволен в отставку, после чего стал исполнительным президентом г. Кёльна и управляющим каботажными морскими перевозками в концерне «Герман Геринг». После Июльского заговора 1944 г. арестован, содержался в тюрьме гестапо. После Второй мировой войны не привлекался к суду, работал управляющим одной из компаний в Нижней Саксонии.
4. Архив Службы внешней разведки РФ. Дело агента А-201.
5. Зарубин Василий Михайлович (1894 - 1972) — советский разведчик, нелегальный резидент во Франции, Германии, США, заместитель начальника внешней разведки в 1945 - 1948 гг., генерал-майор госбезопасности (1945). Отозванный из Берлина в 1937 г. по подозрению в измене, был понижен в должности, в 1938 г. восстановлен. Уволился из органов госбезопасности в 1948 г. по состоянию здоровья.
6. Архив Службы внешней разведки РФ. Дело агента А-201.
7. Дейч Арнольд (1904 - 1942) — советский разведчик. Родился в Словакии в семье мелкого коммерсанта, окончил Венский университет (1928). С 1932 г. Состоял в штате внешней разведки СССР, нелегально работал в Германии, Италии, Великобритании. Будучи сотрудником лондонской резидентуры, приобрёл свыше 20 ценных источников информации, среди них членов «Кембриджской пятерки». В 1937 г. отозван в Москву по подозрению в измене, от активной деятельности в разведке отстранён. В конце 1941 г. подготовлен для нелегальной деятельности в Латинской Америке.
8. «Кембриджская пятерка» — К. Филби, Г. Берджес, Д. Маклин, Э. Блант, Д. Кернкросс — группа английских интеллектуалов, закончивших в 30-е годы Кембриджский университет и по идейным соображениям вступивших в сотрудничество с советской разведкой.
9. До сведения советских учёных, занимавшихся ракетной проблематикой, содержание доклада «Брайтенбаха» о разработках Вернера фон Брауна, очевидно, не было доведено. Они довольствовались исключительно сведениями, просачивавшимися в открытую печать, или информацией, полученной от коллег из-за рубежа легальным путём. Например, начальник конструкторского бюро № 7 Артиллерийского управления РККА Л. К. Корнеев в письме И. В. Сталину и К. Е. Ворошилову от 14 апреля 1937 г. следующим образом обосновывал свою просьбу о выделении 6 млн рублей на оснащение КБ необходимой для исследований в области ракетостроения аппаратурой: «Многие страны, как-то: Америка, Япония, Франция и особенно Германия — много и упорно работают над ракетной проблемой. В Америке известный профессор Годдард призван в армию, наделён чином генерала и ему построена крупная реактивная лаборатория... В Германии проф. Оберт — большой авторитет в ракетной технике, работающий над ракетами в течение десятка лет, — также призван в германскую армию. Этот список можно было бы значительно продолжить» (Военно-исторический журнал. 1996. № 2. С. 37). Из опубликованного «Военно-историческим журналом» документа явствует, что советский конструктор даже не знал о существовании в германском ракетостроении звезды первой величины — Вернера фон Брауна, хотя «Брайтенбах» упоминает этого инженера во многих своих донесениях.
10. Архив Службы внешней разведки РФ. Дело агента А-201.
11. Мюллер Генрих (1901 - ?) — нацистский военный преступник, группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции. Бессменный руководитель гестапо с 1935 г. Исчез из Берлина в конце апреля — начале мая 1945 г. В дальнейшем в средствах массовой информации периодически появлялись сообщения, что он скрывается в Латинской Америке, однако убедительных тому подтверждений мировой общественности пока не представлено.
12. Архив Службы внешней разведки РФ. Дело агента А-201.
13. Там же.
14. Шелленберг Вальтер (1900 - 1952) — бригаденфюрер СС, руководитель контрразведки гестапо в 1939 - 1941 и внешнеполитической разведки СД (VI управление РСХА) в 1941 - 1945 гг. Приговорён Нюрнбергским трибуналом к 6 годам заключения, освобождён досрочно в 1950 г. по состоянию здоровья. Перед смертью написал книгу воспоминаний.
15. Архив Службы внешней разведки РФ. Дело агента А-201.
16. Шелленберг В. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. М.: Дом Бируни. 1991. С. 307-312.