ЗАРИСОВКИ к 7-му АРКАНУ ТАРО
101. БИБЛИОТЕКА. СТАТЬИ.
СТАЛИН РАБОТАЕТ С ДОКУМЕНТАМИ
Леонид МАКСИМЕНКОВ, кандидат исторических наук
Ж. «РОДИНА» 1-2006 [101]
В декабре 1969 года исполнялось девяносто лет со дня рождения Сталина. Кремлю нужно было выступить. Не для того, чтобы высказаться по наболевшему вопросу о «культе личности». Следовало дать ответ и отпор. Пекинским раскольникам, которые имя и дело Сталина подняли на щит в своей «великой пролетарской культурной революции» и борьбе с «китайскими Хрущёвыми». Чехословацким ревизионистам, которые под маской критики сталинизма во время Пражской весны развернули эксперимент под названием «социализм с человеческим лицом». Наконец, ответить диссидентам во главе с Александром Солженицыным и академиком Андреем Сахаровым и примкнувшей к ним либеральной интеллигенции, твердившей об отходе от курса на десталинизацию. Адресатов ответа по поводу юбилея было много. Вопрос состоял в выборе правильной формы выражения авторитетного мнения.
«ПРОСЧЁТ» ВОЖДЯ
13 ноября заседает Секретариат ЦК КПСС. Выступают генсек Брежнев, премьер Косыгин, главный идеолог Суслов, партийный куратор советской культуры Демичев, куратор военно-промышленного комплекса Устинов, шеф КГБ Андропов и партийный разводящий советской экономики Кириленко. Решено: «Поручить Секретариату ЦК КПСС подготовить статью для печати к 90-летию со дня рождения И. В. Сталина и внести в ЦК КПСС»1. Началось предварительное согласование текста. Была задействована едва ли не вся номенклатура Первопрестольной: те же Юрий Андропов на Лубянке и Михаил Суслов на Старой площади, генералы и адмиралы на улице Фрунзе, академики в Нескучном саду. Через месяц текст будет отшлифован, утверждён в Секретариате ЦК и попадёт на голосование вкруговую в Политбюро. Остановились на публикации редакционной (без подписи) статьи в газете «Правда». По совету Брежнева на второй странице.
Поправки были минимальными, бюрократическими, стилистическими. За исключением одного положения из богатой биографии Сталина. Единственным эпизодом, по поводу которого наметилось глухое и принципиальное сопротивление, была трактовка роли генералиссимуса накануне и во время Великой Отечественной войны.
В проекте было сказано: «Накануне Великой Отечественной войны И. В. Сталин, принимая руководящее участие в напряжённой деятельности партии по укреплению обороноспособности страны, допустил просчёт в оценке сроков возможного нападения гитлеровской Германии на СССР. Однако в ходе боевых действий (вычеркнуто) он как председатель Государственного Комитета Обороны и Верховный главнокомандующий проделал колоссальную (исправлено на «большую») работу по руководству советскими Вооруженными силами, организации тыла, сплочению и мобилизации всего народа на разгром фашизма».
Понятно, что речь шла не о Сталине, как таковом. Его имя оказалось символом — заменителем неизбежности Октябрьской революции с её букетом объективных и субъективных факторов, исторической правоты многонационального Советского Союза. Победа в войне виделась ключевым и самым ударным моментом доказательств безальтернативности советской власти, едва ли не самым бесспорным аргументом, консолидирующим общество. Положительная оценка роли Сталина в четырёхлетие 1941 - 1945 годов служила объяснением и оправданием всему, что произошло в стране после октября 1917 года. В то же время победа над германским фашизмом в этой смертельной схватке примиряла бы правых и левых, детей XX съезда и номенклатуру, пришедшую к власти на волне кровавого террора тридцать седьмого и уничтожившую отцов этих детей. По крайней мере, наступала бы минута всенародного молчания.
Логично, что если для советского режима и для гражданского общества война была «нашим всем», то главное действующее лицо войны и победы — Сталин — оказывался и реабилитированной личностью, и персональным воплощением «нашего всего». «Культ личности» («плохо перевели с немецкого», заметит престарелая Мариэтта Шагинян, должно быть сказано: «персональный культ» — начальник может быть и никакой не личностью, а претендовать на персональный культ по должности), «большой террор» (на языке антисталинистов), «ликвидация пятой колонны» (по словарю сталинистов), геноцид русского крестьянства (по убеждению деревенщиков), ликвидация кулачества как класса (на жаргоне преподавателей истории партии и диамата). Коминтерн, даже пакт Риббентропа — Молотова — все это и многое другое могло быть представлено как трагические и судьбоносные этапы подготовки к Великой Победе.
Не отменяя решений хрущёвских партсъездов и пленумов ЦК, Политбюро фактически и безоговорочно реабилитировало Сталина в главном эпизоде его и нашей биографии: четырёхлетие Великой Отечественной войны.
В ночь на 3 декабря 1969 года, не дожив полутора лет до девяностолетия, умер «первый красный офицер» маршал Климент Ефремович Ворошилов. Его похоронам придали беспрецедентный государственный размах. Впервые за двадцать лет после похорон Жданова могила вырыта за Мавзолеем В. И. Ленина. (Ночное перезахоронение мумии Сталина в 1961-м не в счёт.) Многим было понятно, что в лице Ворошилова — ближайшего соратника и подручного Сталина — чествовали самого генералиссимуса и выносили новый приговор субъективисту и волюнтаристу Хрущёву, который сместил маршала со всех государственных постов и на XXII съезде призвал его к публичному покаянию. Самого Хрущёва через два года полутайно похоронят на Новодевичьем кладбище.
17 декабря в перерыве между заседаниями сессии Верховного Совета СССР товарищи обмениваются мнениями о предстоящей публикации в «Правде» юбилейной статьи. Явственно звучит твёрдая позиция не допустить очернения и двусмысленности.
19 декабря, за два дня до юбилея, поправки по согласованию с Брежневым (при Сталине — секретарь обкома и руководитель молдавской парторганизации) фиксируются главой агитпропа Михаилом Сусловым (он стал секретарём ЦК ещё в 1947 году, до этого курировал советизацию Литвы). Брежнев осторожничает, добавляет слово «ЦК» к посту Сталина («Генеральный секретарь») и советует напомнить, что на этой должности он пробыл тридцать лет.
Секретарь ЦК Иван Капитонов предлагает снять два абзаца о «Письме к съезду» и о XIII съезде (при Сталине Капитонов руководил парторганизацией Московской области, по-нынешнему областной губернатор). Секретарь ЦК Андрей Кириленко (при Сталине секретарь обкомов партии на Украине) также предпочитает снять эти абзацы, на своем экземпляре проекта он пишет: «На 2-й странице и на этой (3) сказано, что Сталин допускал ошибки. О «Письме к съезду» наша партия, наш народ и весь мир знает из решения ЦК от 30/6 56 г. и других многих источников и вряд ли есть нужда об этом снова напоминать».
Брежнев решает оставить ленинские фрагменты (приближался столетний юбилей Ленина). Тот же Кириленко (возможно, выразив мнение группы высших руководителей страны, маршалов и магнатов из ВПК) решительно отвергает ключевую фразу о просчётах Сталина накануне войны. Секретарь ЦК протестует: «Сомневаюсь в целесообразности писать о «просчёте». По этому вопросу дана оценка в мемуарах маршалов и генералов, и вряд ли надо нам об этом писать снова, тем паче не имея на этот счёт достаточно аргументированных данных».
Председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин (при Сталине — член Политбюро и министр), о котором бытует мнение как о выдающемся экономисте-реформаторе, чуть ли не о политике либеральных взглядов и предтече перестройки, также возражает против ключевой фразы о «допущенном просчёте»: «Это вызовет недоумение у многих и вызовет новую волну обсуждения этого вопроса».
Руководитель коммунистов Радянськой Украины Петро Шелест в тезисе об ошибках Сталина в последний период его жизни меняет слово «серьёзные» на «некоторые» (через два года это не помешает соратникам обвинить Шелеста в потворстве жовто-блакитному национализму чуть ли не бандеровского толка). Он тоже предлагает исключить ключевой фрагмент о «просчёте» накануне войны: «Это противоречит утверждениям многих вид[ных] военных деятелей»...
Всё же Брежнев решает оставить ключевую фразу. Правда, при этом добавляет одно слово: «определённый» — «определённый просчёт». Понимайте, как хотите: в Пекине, Праге, на Би-би-си, на «Голосе Америки» и в Госдепартаменте. Эта косметическая правка на деле была концептуальной победой неосталинистов. Ведь вслед за этим следовали грандиозные титулы Сталина, перечисленные с заглавных букв: «Как Председатель Государственного Комитета Обороны и Верховный Главнокомандующий, в ходе войны он проделал большую работу по руководству Советскими Вооружёнными Силами...» и т. д. Что в сравнении с этим величием «большой работы» «большого человека» слова «определённый просчёт»? Брежнев оставался верным главному сталинскому уроку — всегда и везде выводить партию из-под огня. Выделенные курсивом слова о том, что «ошибки и извращения, связанные с культом личности, нанесли вред Коммунистической партии и советскому государству», он меняет на безлико-нейтральные: «нанесли вред делу коммунистического строительства». В этой стилистике и заключалась ревизия достижений «оттепели». Партии и государству ничто не могло нанести вред (кроме грядущей перестройки, демократизации, гласности, ускорения). Не случайно своё наместничество на кремлёвском Олимпе Михаил Горбачёв (при Сталине — помощник комбайнёра и студент юрфака МГУ) начнёт ритуальным открещиванием: «Сталинизм» — это «понятие, придуманное противниками коммунизма, и (оно) широко используется для того, чтобы очернить Советский Союз и социализм в целом»2. Но это будет в 1986-м.
21 декабря 1969 года небольшая редакционная статья «К 90-летию со дня рождения И. В. Сталина» была опубликована в «Правде». На предстоящие два десятилетия она директивно канонизировала трактовку войны как звёздного часа Советского Союза, главного события двадцатого века, а оценку Сталина (часто не называемого по имени) — как главного героя этой войны, хотя и допустившего «определённые просчеты».
САМЫЙ ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
Допустил Сталин просчёты или нет? Для отечественной истории это настолько же остропартийные вопросы, насколько для американцев — теория заговора в убийстве президента Джона Кеннеди, для англичан — загадка отречения от трона короля Эдварда VIII или гибель принцессы Дианы... Однозначного ответа, увы, дать невозможно. Но сохранились детали картины, позволяющие судить о деятельности Хозяина в те годы.
Если взять направление обратного отсчёта, то красноречива едва ли не последняя известная на сегодняшний день развёрнутая довоенная письменная резолюция Сталина. 14 июня 1941 года народный комиссар среднего машиностроения (танковой промышленности) Вячеслав Малышев обращается к премьеру с запросом о строительстве в Кременчуге одного завода на сто тысяч грузовых трёхтонных автомобилей с дизельным мотором и четырёх заводов смежной промышленности в районе этого украинского города. Постановление Совнаркома (СНК) принято на заседании Бюро 19 июня. До начала агрессии — два с половиной дня. Что посоветовал Сталин? «Т. Вознесенскому. Идея правильная, только следовало поставить завод подальше от границы, скажем, в Камышине (воды в Камышине много, лес по Волге будут доставлять в изобилии, сталь будут подавать из Донбасса). Если остановимся на Камышине и в проекте будут проделаны соответствующие изменения, я буду голосовать за завод»3.
Рождённая в подполье партия большевиков никогда не отказывалась от иносказательного и шифровального способа ведения делопроизводства. Даже сегодня прочитывать дословно многие из документов советского руководства оказывается наивным и тупиковым занятием.
13 апреля 1941 года был подписан пакт о нейтралитете Советского Союза с Японией. Ещё один вероятный противник умиротворён. Самураи ни в эту ночь, ни назавтра реку Амур переходить не собирались. Сопки Маньчжурии спали. Часовые Родины стояли. Полный штиль. А, судя по тетрадкам протоколов Политбюро, в Кремле принимаются странные решения. Целый ряд мероприятий на дальневосточном, японском, театре военных действий и сегодня выглядит далеким от логики.
4 мая на том же заседании Политбюро, на котором предрешено назначение Сталина на высший правительственный пост Председателя Совнаркома, за день до его исторической речи в Большом Кремлёвском дворце перед выпускниками шестнадцати академий и девяти военных факультетов гражданских вузов, заслушан вопрос: «О военном положении на железных дорогах» (отметка о записке прежнего премьера — Молотова). Неужели речь шла о введении военного положения на железнодорожном транспорте вдоль западных границ СССР? Судя по букве решения, нет. Проект постановления: «Оставить военное положение на железных дорогах Дальнего Востока и поручить тов. Кагановичу представить в ЦК ВКП(б) предложение о том, чтобы военное положение на дорогах проводилось на деле, а не бумажно». Сталину не понравилось наречие «бумажно». После его правки за словами «военное положение на дорогах» следует: «было усилено и чтобы оно проводилось на деле со всей строгостью»4. Оставить? Военное положение? На Дальнем Востоке? Строгость? Усилено? Под «Дальним Востоком» может пониматься всё что угодно, в том числе и кодовый сигнал, направленный не на Дальний и не на Восток. Главное — суть решения, его модуль — введение, сохранение или усиление военного положения (ведь говорится «на дорогах» в общем!). Географическая конкретика — несущественна.
К важнейшим инструментам исторической экспертизы деятельности Верховного главнокомандующего прежде всего относится редакторская работа Сталина, о которой уже приходилось говорить на страницах журнала «Родина». Война не внесла особых изменений в литературное творчество вождя. Человек в шестидесятилетнем возрасте редко меняет стиль жизни, а стиль литературный — тем более. Хотя определённые изменения всё-таки обнаружить можно. Невиданные угрозы и вызовы главному проекту своей жизни — проекту под названием «Сталин» — сын крестьянина села Дидо Лило Тифлисской губернии гражданин Иосиф Джугашвили встречал экспромтами, поисками адекватных речевых и письменных решений, которые и превращались в стальные буквы неумолимого закона жизни и смерти. После их апробирования Сталин, Ставка, ГКО, Особый сектор ЦК, а вслед за ними всемогущий аппарат с завидной последовательностью следовали найденным рецептам.
Например, строки в указах Президиума Верховного Совета СССР о награждениях говорят о том, в каком философском и геополитическом плане Сталин видел «великое противостояние». Например, в проектах указов времён «зимней» советско-финляндской войны 1939 - 1940 годов было начертано: «За образцовое выполнение боевых заданий Правительства и проявленную при этом доблесть и мужество». У Ворошилова одно из ходатайств выглядело несколько по-другому: «наиболее отличившихся в боевых операциях против белофиннов»5. Сталин резко поменял формулировку: «За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с финской белогвардейщиной». Не «правительство», а «командование». Это оно проигрывало войну. Советское правительство заданий на проигрыш не давало. Не «доблесть и мужество» (почему тогда не победили маршала Маннергейма?), а «финская белогвардейщина». Здесь присутствует этнически окрашенная социальная ненависть и демагогическая бравада имперского милитаризма. Сталин видел в советско-финском конфликте отголосок не завершённого в годы Гражданской войны сведения счётов. Кроме этого, подразумевалось неминуемое восстановление геополитического пространства бывшей царской империи, предусмотренное секретными протоколами к Пакту. Впереди была аннексия Прибалтики. Финская кампания представлялась ступенью к этому запоздалому имперскому реваншу. Следующие проекты указов о награждениях безукоризненно и беспрекословно следовали сталинской формулировке.
Великая Отечественная. До сентября 1941-го в указах о награждении повторяется одна стандартная фраза: «За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом»: «отвагу и геройство» (для Героев Советского Союза) и «доблесть и мужество» (для кандидатов на ордена и медали). Как будто следуют логике указов «финской» войны. Затем приказы о награждениях исчезают. Это совпадает с катастрофическим отступлением Красной армии. После нескольких недель молчания, в начале октября, когда уже пал Киев, началась блокада Ленинграда, враг был в Крыму и подходил к Москве, в указах появляется новый мотив. Борьба «с немецко-германским фашизмом» становится борьбой с «немецкими захватчиками» (4 октября).
Могут возразить, что это незначительный нюанс. Нет. Коминтерновское, интернационалистское понятие «фашизм» для славянского уха было абстрактным иностранным словом. Мобилизовать нацию на борьбу оно не могло. Вернулись к вековому, известному со времен Александра Невского, названию угрозы: «немецкие захватчики».
Это открытие прошло сталинским карандашом по призывам ЦК ВКП(б) к 7 ноября, по сводкам Совинформбюро, по материалам для газет. Прошло целенаправленно и неумолимо. Не догмы Коминтерна, а исконные символы веры и правды могли побороть девятый вал. Из октябрьских призывов сорок первого года:
«№ 23. Советская интеллигенция! Отдадим все наши силы и знания делу борьбы с фашизмом!». Слово «фашизм» зачеркнуто, и вместо этого Сталин пишет: «с немецкими захватчиками!»
«№ 28. Женщины! Матери, жены и сестры! Фашизм (Сталин сначала уточняет: «немецкий фашизм») — злейший враг женщин всего мира! Все силы на борьбу с фашизмом!» Но ему не нравится слово «фашизм», он меняет его на конкретную характеристику врага: «с немецкими империалистами-захватчиками» .
«№ 31. Комсомолки и комсомольцы! Будьте в первых рядах борцов против фашистов!» Фашистов Сталин меняет на «немецко-фашистских кровавых собак!»
Заключительный аккорд. Лозунг № 33: «Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков — организатор борьбы за победу над фашизмом!» Сталин исправляет: «над немецко-фашистскими захватчиками».
Итак, воевали прежде всего с коварными немецкими врагами («кровавыми псами») из-за несоблюдения ими подписанного пакта, из-за вероломного нападения. Поэтому ударение ставится на слове «захватчики». Отсюда и корректировка указов.
Для Сталина формальное и неформальное слово, казённая государственная бумага или талантливая беллетристика, сценарий фильма, передовая статья в газете или подпись под карикатурой в равной степени подпадали под единый стилистический модуль. Особенно в годы войны. Под этим углом прослеживается его редактура документов ГКО, Политбюро, СНК, Совинформбюро.
Сталин редактировал и свою собственную номенклатурную биографию. По мере её написания. 6 февраля 1943 года редактор «Правды» Пётр Поспелов послал Поскрёбышеву текст постановления собрания коллектива рабочих, инженерно-технических работников и служащих московского завода «Рессора». Поскрёбышев пересылает письмо Молотову, Берия и Маленкову:
«1. Возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета Союза ССР о награждении Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами Союза ССР Иосифа Виссарионовича Сталина, за выдающиеся, непревзойдённые в военной истории боевые заслуги в деле освобождения Родины от немецких фашистских захватчиков — орденом Суворова 1 -й степени и присвоении ему как гениальному полководцу высшего военного звания — Генералиссимуса Красной Армии.
2. Обратиться к заводам Наркомата среднего машиностроения гор. Москвы и всего Советского Союза с обращением о поддержке нашего ходатайства перед Президиумом Верховного Совета Союза ССР о награждении Иосифа Виссарионовича Сталина»6.
15 марта временно исполняющий обязанности ответственного редактора газеты «Красная звезда» Д. Вадимов (Давид Ортенберг) переслал в ЦК письмо инструктора по школам Пензенского городского военкомата «старейшего по возрасту старшего лейтенанта Красной армии» Румянцева: «Ведь Иосиф Виссарионович не главнокомандующий по положению только, как например Рузвельт, а фактически руководитель боевой деятельностью войск». Румянцев предлагает присвоить Сталину звания «фельдмаршал» и «генералиссимус»: «Звание фельдмаршала надо Иосифу Виссарионовичу присвоить теперь, а генералиссимуса — за успешное окончание войны. Как высшую воинскую почесть персонально для Иосифа Виссарионовича, спасшего страну и дело трудового народа всего мира, надо установить, чтобы воинские части, приветствуя его, склонили свои боевые знамёна»7.
Не услышали в Кремле голоса масс и старейших советских ветеранов? Вернее было бы сказать наоборот: это Кремль заставил Родину услышать и узнать свой голос. Указ о присвоении Сталину звания генералиссимуса был заготовлен ещё в январе 1943 года, когда ещё не стихли бои под Сталинградом. Но не утвердили. Хотя текст без изменений будет повторён в указе, принятом накануне Парада Победы в июне 1945-го. Даже дата останется незаполненной: «....» января 1943 года»: «установить высшее воинской звание — генералиссимус (зачеркнуто: «Советского Союза», пометка: «надо»), персонально присваиваемое Президиумом Верховного Совета СССР за особо выдающиеся заслуги перед Родиной в деле руководства всеми вооружёнными силами государства на время войны». Из указа сорок пятого исчезнет только один момент: будет исключено дважды повторенное слово «товарищ». Генералиссимус и товарищ окажутся несовместимыми понятиями8. Пока же Сталину присвоили лишь звание Маршала Советского Союза.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК
6 ноября 1941 года Сталин выступал с докладом на торжественном заседании на станции метро «Маяковская» в Москве. В тексте для публикации в газетах он лично проставил «аплодисменты», «бурные аплодисменты», возгласы «Правильно», крики «Ура!», «Смех, шумные аплодисменты», заключительную канву оваций. Главный драматург и режиссер-постановщик страны сочинил апофеозный финал: «Бурные аплодисменты. Все встают. Возгласы: «Великому Сталину ура!!!», «Да здравствует тов. Сталин!» Бурная, долго не смолкающая овация»9. После тирады культового самообожания, написанной простым карандашом телеграфным стилем, он зелёным карандашом внес финальный аккорд: «Пение Интернационала».
Одним из ключевых в докладе видится абзац о помощи союзников СССР и оценка целей альянса. Что же в действительности сказал Сталин на перроне самой красивой станции московской подземки, носящей имя «лучшего и талантливейшего поэта нашей советской эпохи»? Опять-таки неизвестно. Стенограмму не видели, а рукописный текст доклада из его архива свидетельствует: «Недавняя конференция трёх держав в Москве при участии представителя США г. Гарримана и представителя Великобритании г. Бивербрука постановила систематически помогать нашей стране танками и авиацией. Тот факт, что мы уже начали получать на основании этого постановления танки и самолёты, снабжение нашей страны такими дефицитными материалами, как алюминий, свинец, олово, никель, каучук, предоставление Соединёнными Штатами Америки Советскому Союзу займа в сумму 1 миллиарда долларов, — всё это говорит о том, что коалиция Соединённых Штатов Америки, Великобритании и СССР есть не пустое слово, а факт, призванный похоронить гитлеровский империализм и его захватнические армии» (курсив мой. — Л. М.).
Этот фрагмент исторической, программной речи претерпел редакторскую правку. После редактуры Сталина (он переставил фамилии англо-саксонских дипломатов местами) сам смысл существования коалиции зазвучал по-новому: «...то можно сказать с уверенностью, что коалиция Соединённых Штатов Америки, Великобритании и СССР есть реальное дело, которое растёт и будет расти во благо нашему общему освободительному делу».
В чём смысл разночтения и его значение? Первоначально поставленная стратегическая задача «похоронить гитлеровский империализм и его захватнические армии» (во множественном числе) — политология исключительной важности. Не гитлеровский фашизм, не нацизм, а именно империализм, который, по определению Ленина, был последней стадией капитализма, в том числе и английского, американского или, как Сталин будет называть его после войны, — англо-саксонского империализма. Сталин уловил, что проговорился и тут же зашифровал свою фрейдистскую (но увы, реалистическую и провидческую) оговорку под политкорректную на тот момент и общечеловечески ценную цель: союз «во благо нашего общего освободительного дела». Не могли же империалистические государства заключать союз со своим классовым врагом против империализма, то есть против самих себя. Сталин оставлял открытой возможность послевоенного маневра. Когда общее освободительное дело станет реальностью, на повестку дня встанет и разгром империализма и его захватнических армий.
...Прошло десять лет. В ноябре 1951 года Сталин продолжал работать с документами. На азиатский театр военных действий, где шла битва Корейской народной армии и китайских добровольцев с американскими империалистами и их ооновскими и южнокорейскими марионетками, летели шифровки вождя, подписанные псевдонимом «Филиппов». На восточноевропейский, народно-демократический театр, где готовились спектакли больших чисток и показательных процессов, также отправлялись депеши «Филиппова». Давно в прошлое ушли романтические времена, когда криптограммы китайским товарищам заканчивались самым реалистическим из псевдонимов Джугашвили: «Бикбос». Большой начальник (по-английски).
Примечания
1. Протокол заседания Политбюро ЦК КПСС № 145 от 13 ноября 1969 г. П. 6.
2. Ответы М. С. Горбачёва на вопросы газеты «Юманите»//Правда, 1986 года 8 февраля.
3. РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 163. Д. 1316. Л. 107-109.
4. Там же. Д. 1313. Л. 63.
5. Там же. Д. 1244. Л. 167, 179.
6. Там же. Оп. 11. Д. 1348. Л. 73.
7. Там же. Д. 1348. Л. 79.
8. Там же. Оп. 163. Д. 1452. Л. 118-120,121.
9. Там же. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1094. Л. 15-33.